- А по повадкам, Костя, по ухваткам. Волка ить в овечьей шкуре можно спрятать, но ты же не таилси. Думал, тут в глуши никто не сразумеет. Да смерть у тебя из-за правого плеча выглядывает. Ты ведь на тракт собрался, вижу я. То ножики в дерево кидаешь, то вот боевым кнутом привадился крутить. И всё в ту сторону смотришь. Да я вот и думаю, что не помочь хорошему человеку? Чтоб ненароком не обледевонился.
И то верно. Кнуту Костя посвящал всё свободное время. Очень уж удобная штука оказалась, ныне забытая. А Микеша продолжал:
- Нынече-то хорошего человека не стало. Всё замулынданные людишки пошли, нет прежнего порядку.
Дедок разложил на тряпице печёное яичко, берестяную кружку с молоком и два ломтя хлеба. Пареную репку, щепоть соли и туесок чем-то, похожим на сыр. Позвал своего подпаска, Степашку. Начал есть, и потихоньку рассказывать о потаённой жизни России. Однорукий бандит оказался варнаком, из тех, давних времён, времён благородных разбойников. Жертвой войны двух бандитских группировок, как перевёл для себя Костя, а Микеша называл их ватажками. История началась с появления на Владимирщине остатков разгромленного войска Степана Разина, которые, конечно же, ни сеять, ни пахать не собирались. Но вновь созданная Муромо-Владимирская ОПГ подмяла под себя все разрозненные шайки, и настало полное взаимопонимание волков и овец. Прям благолепие какое-то, недоверчиво качал головой Костя. Купцы за спокойствие платили денежку малую, и могли не опасаться мелких, диких шаек разбойников. Фирма гарантировала. Говорить, что прежние разбойники были человеколюбцами и гуманистами, или хотя бы чтили уголовный кодекс, так нет. Строптивых наказывали самым безжалостным образом. Обозы разграбляли, оставляя трупы и разорённые телеги прямо на тракте. Чтоб иным неповадно было. Зато и приблудных разбойников выводили так же безжалостно. Лепо было, в общем, тридцать лет назад. "Девки, однозначно, были моложе", - перевёл на свой язык Костя. Чёрт, не зря же говорят… есть просто леса, а есть леса Муромские. Так же, как волки вообще, и волки тамбовские.
Когда он был молод и красив, по прикидкам Кости, лет пятьдесят назад, территории меж разными группировками распределялись конвенционально, и, в общем-то, разумно. Банда Филина держала два тракта, Владимир-Гороховец и Владимир-Муром. Другие участки трактов и реку обслуживали другие люди. Среди ватаг тоже была неслабая конкуренция, все хотели на сытные хлеба и тёплые места. И на трассу Владимирскую дорогу тоже были желающие. Тем более место устроенное и служба поставлена как надо.
Дед поел и замолчал. Предполагалось, что разговор продолжится позже. Подпасок тоже слушал рассказы о старине глубокой. Миловидный пацанчик, лет двенадцати, с чистым личиком, белокурыми кудряшками и бесстрастными глазами рептилии. Костю аж передёрнуло от такого несоответствия.
- Ты мальца-то чему учишь?
- А всему, - не моргнув глазом, сказал Микеша, - глядишь, и выживет. Приблудный он здесь. Я помру, так съедят его живьём. Ты видел мужиков здешних? То-то же.
Местные мужики-то да, так и просились на иллюстрации к книжкам Ломброзо.
- А тебя-то как приняли? Люди-то, я погляжу, гостеприимством не страдают?
- А батька нынешнего старосты… Мой знакомец давний был, царствие ему небесное. Деревню вот здесь держал, - продемонстрировал Микеша сухонький кулачок.
Время шло, наступала осень, а Костя ещё не почесался по своему основному делу. Но знакомство с дедом стоило многого. Вместо того, чтобы лазить по дебрям и выискивать стоянки разбойников, он получил информацию в готовом виде. На самом деле, достойных мест для грабежа, то есть гарантированного грабежа с малыми потерями, на трактах было всего шесть. Остальные не годились по самым разным причинам. Кроме того Микеша, как оказалось, был кладом сведений, как нынче говорят, в открытом доступе не находящимися.
Как грамотно потравить собак, как успокоить чужую лошадь, как разговаривать с уважаемыми людьми. На том, исконном феньском языке, ещё не опошленном еврейскими и цыганскими заимствованиями. Секретные знаки пальцами, что можно было узнать своего, и даже договориться, кого сегодня будут грабить, и как в дальнейшем поделят добычу. Кто, где и как держит ножики, которых у иных до пяти штук бывает, чтоб потом нечаянно не оказаться трупом.
Микеша с Микешонком жили во вросшей в землю избушке с крышей набекрень, и теперь, помимо встреч на пастбище, приходил по вечерам к ним. А дед продолжал, как бы невзначай, делиться своими воспоминаниями.
Конец полному счастью наступил, когда слишком много возжелала Нижегородская группировка. То есть, забрать под себя весь тракт от Владимира до Нижнего, да с прицелом подмять под себя и дорогу до Москвы. Однако Филин, который в то время сидел в Вязниках, совершенно с этим грубым нарушением конвенции согласен не был. Началась маленькая войнушка, которая кончилась плачевно для обеих сторон. Пахан нижегородских поступил совсем низко, а в понятиях Микеши, так и вовсе ссучился. Сдал Филина с бригадой властям. Да так хорошо сдал, что в живых только чудом, ценой правой руки, остался лишь Микеша. Нижегородским та победа стала и вовсе пирровой - они в стычках потеряли столько народу, что удержать район в руках не смогли. Тут же, весьма некстати, началась перестройка. Пётр Алексеевич стране так закрутил гайки, что кровавый пот потёк. А в леса потекли беглые.
- При Фёдоре Михайловиче, чай, не бегали! Ни солдаты, ни холопы! - бормотал в сердцах Микеша, - энтот Петрушка-анчихрист пришёл и началось! А где это видано было, что государевых указов не исполнять? А энтот, Манилов, мало того, что нетчик, так сидит в своём гнезде, как упырь! Людям жизни не даёт.
- Ты не боишься государя хулить? - спросил Костя.
- Отбоялся уже! Мне всего ничего осталось. Даст бог, до зимы дотяну и довольно.
Хотя, по мнению Кости, старичка возмущало не правление Петра, как таковое, а то, что из-за его действий высокое искусство татьбы навек оказалось потеряно. Беспредельщики заполонили леса, а бойцы старой гвардии, которые могли сохранить высокие стандарты разбоя либо померли, либо ушли по тому же тракту, с которого кормились. Те же, кто остался, либо были размыты огромной массой босяков, либо сами потеряли всякие берега. Некоторые даже пали настолько низко, что стали "разбойниками по найму". "Перерожденцы", - квалифицировал Костя.
Однако зачем дед рассказывал легенды о добрых разбойниках, Берёзов так и не понял. Полагал, видимо, что умному и этого достаточно. Зато выдал одну забавную байку. Филин со товарищи отнюдь дураками не были, мыслили на перспективу. Иначе говоря, часть добычи постарались инвестировать в реальный сектор экономики. И Косте предлагалось проехаться по старым адресам и стрясти дивиденды.
- О-шо-шо, пошо, пошо, - напевал Микеша, - я вот мальца взял, думал, подрастёт, поможет старику. А не дождусь ведь. Ты ведь собрался, я вижу. Елозишь, места себе не находишь. Ты съезди, посмотри, что там к чему. Да мальца возьми с собой, пусть на мир посмотрит.
Мафия должна быть бессмертна, решил Костя, и согласился.
Микешона с Белкой и лошадьми он оставил в лесочке. В трактир заявился вполне по-хозяйски, роль называлась "мент, крышующий точку общепита". Дождался удобного момента и показал пальцами знак, что научил его дед Микеша.
Хозяин трактира, а это был, наверняка сын должника, никак не среагировал. Тогда Костя спросил у него:
- Папаша где? Жив ли ещё мой друг Спиридон?
- Немощен батя. А что надо? - мрачно спросил хозяин.
- Так поди, скажи ему, что от Филина пришли. Да шевелись, а то осерчаю.
Немощный старик нарисовался довольно быстро. Костя ещё раз сложил пальцы в тайную фигуру, отчего старикан аж дёрнулся.
- Что, Спиридоша, не пора ли должок вернуть?
Дед с ненавистью прошипел:
- Что, явилси, кровушку мою пить? Я-то не ждал, не чаял! Всё надёжа была, что сдохли вы все, чёртово семя! Микеша, небось прислал? Сидел себе тихо, как мышь под веником, а вот, нашёл-таки себе окаянного. Рано, видать, я успокоился.
- Ты, дядя, должен. Не забыл ещё, кому и сколько? За двадцать восемь лет много набежало. Внучата, я смотрю, подросли? Резвые мальцы, в лес одни бегают. А, Хрящ?
- Ванятка, - обратился Костя к мальчишке, - пойдём со мной. Я тебе ножик подарю, настоящий. Ты потом тятьку свово пырнёшь в живот, как твой дедусь своего пырнул.
Дед посерел лицом и прохрипел:
- Оставь дитё, изверг!
- Шо, Хрящ, правда глаза режет? Думал, раз Филина похоронили, так все разом всё и забыли? Никто, дядя, не забыт и ничто не забыто, имей в виду. И топор положи на место, не спасёт тебя топор. Начнёшь дёргаться, положу вас всех, вместе с пащенками. Я не расслышал, платить собираешься, не? Триста тридцать шесть рубликов, как с куста.
Старикана колбасило. "Как бы кондратий дедушку не посетил, - думал Костя, - накроются денежки".
- Хрен с тобой, - наконец решил тот, - забирай последнее! Чтоб вы все подавились, чтоб вас в аду не приняли!
- Ты, муля, меня не нервируй! - пригрозил Костя, - я ить и уйти могу. Но тогда к тебе другие люди придут.
Дед уполз, едва шевеля ногами, Костя уже начал волноваться, но сынок его притащил всё-таки мешок с деньгами.
- Что батя-то не пришёл? - спросил Костя, - ты у него спроси, почему он по рублю кажен месяц должен, до скончания времён. Чтобы потом непоняток не было. Не прощаюсь.
И уехал. Сын пришёл к отцу спрашивать, но тот уже висел на вожжах в конюшне. Костя этого не знал, а знал бы, так не сильно бы огорчился. Гнилым был, гнилым и помер.
На этом удача плавно стала разворачиваться к Константину с компанией филейной частью. Впрочем, было бы глупо считать, что кто-то вот так запросто отдаст денежки, которые давно считал своими. Следующий трактирщик выразился прямо: