- Если процентное отношение между желающими и нежелающими ехать и по другим тюрьмам Европы будет такое, как и здесь, то я полагаю, что поедет более двухсот тысяч… - отвечал профессор.
- О… замечательно!.. - раздались радостно-взволнованные голоса. - Сколько работников будущего! Профессор, вы воскресили нас из мертвых. Сегодняшний день будет торжественно отмечен в истории человечества… Долой остров…
- Надеюсь, господа, что вы не будете иметь ничего против того, чтобы я сопровождал вас туда в качестве посредника между вами и конференцией да и остальным миром? - спросил профессор.
- Значит, у них не будет возможности сноситься с внешним миром помимо вас?… - бешено крикнул старичок.
- Товарищи, это западня!
- По моему настоянию, вы будете иметь не только правильные, хотя и редкие, почтовые сношения с миром, - отвечал профессор, - но вам будет предоставлена полная свобода оборудовать типографии, печатать и распространять все, что вам угодно, поставить даже радио… Конечно, все только своими руками…
- Браво!.. - послышались голоса и аплодисменты. - Прекрасно!.. Браво!..
- Я еду, во-первых, все же как необходимый представитель конференции… - продолжал профессор.
- Шпион? - зло перебил его кто-то.
- Нет, наблюдатель… - спокойно поправил профессор.
- Как социолога и немножко философа меня очень интересует ваш опыт, господа… А кроме того я могу быть полезен вам в сношениях с туземцами: я знаю их язык и вообще знаком с теми краями.
- Просим, просим… - среди аплодисментов кричали справа в то время, как слева заливисто свистели. - Очень рады…
- Ну-с, чтобы на сегодня кончить, господа, я должен сообщить вам, что в культурном обществе в этому начинанию замечается очень большой интерес… - сказал профессор.
- Ко мне поступают значительные пожертвования на это дело и от частных лиц. Вот позвольте вам представить знаменитого английского химика и анархиста лорда Джорджа Пэмброка, имя которого вам, конечно, хорошо известно. Он пожертвовал на ваше дело миллион фунтов и сам едет на остров в качестве моего сотрудника…
И снова взволнованная толпа ответила аплодисментами, радостными криками и свистом.
- Позор свистунам!.. - раздались в толпе негодующие голоса. - Если мы встречаем сочувствие, то мы… Вы предаете великое дело! Вы должны оставаться среди темного, несчастного человечества, а вы бежите… Это подлость, измена!. Мы не словом, мы делом будем проповедовать оттуда… Это вы, теоретики, боитесь дела… Изменники!.. Негодяи!..
Брань крепла. Маленький старичок неистовствовал впереди всех. И вдруг - вспыхнула рукопашная. Ева от стыда закрыла лицо руками…
- Э, так не годится!.. - сказал спокойно начальник тюрьмы, для которого это новинкой не было. - Караул, прекратить!..
Солдаты и смотрители вмешиваются в толпу и искусно, хотя и не без труда, разделяют ее.
- Профессор, ради Бога… - тихо, но горячо говорил под шум свалки Арман, молодой, пылкий, прямой и всегда веселый француз-коммунист. - Я ваш слушатель по Ins-titut des Hautes Etudes . Ради Бога, не настаивайте, чтобы ехали те, кто не хочет… В большинстве случаев это темные личности, часто просто уголовные, которые и здесь губили наше дело…
- Мы не будем ни во что вмешиваться… - отвечал профессор. - Ваша судьба вся в ваших руках. Устраивайте все, как считаете лучшим…
На дворе шум продолжался. Два дюжих смотрителя тащили куда-то яростного старичка. Он барахтался, визжал и брызгал слюной. Несколько человек бросились отбивать его. Профессор Богданов спокойно стоял на крыльце и на лице его играла обычная его улыбка. Лорд Джордж Пэм-брок, который до этого молча и ласково поблескивал на толпу своими золотыми очками, теперь, видимо, немножко, растерялся…
Остров без названия
Тихая южная ночь. Яркие звезды. Океан. На палубе большого парохода пестрая толпа коммунистов-эмигран-тов. Некоторые спят. Вдали причудливыми созвездиями светятся огни других пароходов, идущих в кильватерной колонне. С правого борта густо дымит к звездам конвоирующий миноносец…
- Но каково путешествие!.. - тихо сказала Маслова, кругленькая старушка с коротко остриженными волосами. - Какой покой на море!..
- И какое совпадение… - с ужасающим акцентом заметил Гольдштерн, самоуверенный, мелко-практичный и чрезвычайно кудрявый. - Мы прибываем как раз первого Мая. Капитан говорит, что уже на заре остров будет виден, а в полдень мы бросим якорь.
- Многие от волнения не могут спать… - сказала Джу-лиа Венти, красивая и ленивая итальянка. - И какое торжество в небе!.. И, вероятно, скоро уже рассвет…
- Вы говорите таким тоном, товарищ Джулиа, точно собираетесь продекламировать нам что-то пышное… - засмеялся веселый Арман. - Знаете, в нашем движении есть одно важное упущение: у нас есть "Интернационал", гимн коммунистов, но у нас нет пляски коммунистов, между тем как от полноты сердца не только глаголют уста, но иногда пляшут и ноги. Представьте себе, например: океан, ночь, звезды, а на палубе эдакая генеральная коммунистическая кадриль… Замечательно!.. Вот я отличался бы…
- Да вы и так отличаетесь… - усмехнулась Надьо, худенькая венгерка с огромными черными глазами, прикрывая старым пледом своих двух спящих детей, случайно прижитых в мимолетных романах.
- О, если бы этот рассвет был для нас действительно и рассветом новой жизни!.. - задушевно сказал Макс, коммунист-мистик, очень видный писатель, бледный, весь исполненный какого-то исключительного обаяния, человек лет тридцати, родом из старо-дворянской баварской семьи.
- Мало переменить место - надо переменить душу!..
- А вы думаете, что это возможно, мэтр? - осторожно спросил профессор Богданов.
- Почему же нет? - отвечал Макс. - Древние мистики прекрасно понимали это. Помните, в Евангелии говорится, что человеку надо родиться снова? Вот об этом говорю и я. В новые мехи надо вливать и вино новое - вино энтузиазма, вино веры, то тонкое, солнечное вино любви, которым незримо пропитана вся жизнь вселенной…
- Это вино пьют в мире только немногие… - сказал профессор. - Немногие - не то избранники, не то просто сумасшедшие, право, не знаю… Все же остальное, от амебы до самого возвышенного профессора, подчиняется железному закону борьбы; борьба же эта - довольно грязненькая - порождает, конечно, не любовь, но соперничество, злобу, ненависть…
- Это одно из самых пагубных заблуждений в мире!.. - воскликнул Макс. - Оно вытекло из высохшего сердца ученого, который заперся среди своих реторт и книг в тесной, душной комнате, вдали от гор, лесов, потоков и звезд… Если вы внимательно вглядитесь в историю души человечества, вы увидите грандиозный, светлый процесс, который я назвал бы эксфолиацией, развертыванием почки: одни за другими спадают в течение веков тяжкие покровы тьмы с души человека, этой таинственной куколки, и вот, наконец, освобожденная от этих оболочек невежества, всяких слабостей, эгоцентризма, она развертывается под вечным солнцем вселенской любви цветком красоты несказанной…
- Как это прекрасно!.. - восторженно прошептала Ева.
- И вы считаете, мэтр, что этот процесс эксфолиации находится в зависимости от воли человека? - спросил профессор.
- В значительной степени… - отвечал Макс.
- Но вот я и вместе со мной миллиарды людей никогда об этом процессе ничего и не слыхали, - как же можем мы желать принять участие в том, о существовании чего мы и не подозреваем?
- Иногда и бессознательно… - отвечал Макс. - А иногда люди называют этот процесс и другим именем, как, например, этот ваш грубый научный термин эволюции. А миллиарды людей принимают участие в процессе этом бессознательно. Вы, как материалист, легко подпадаете мировой иллюзии отдельности личности. То, что вы - вы, а я - я, это только обман Майи. Я - Единый, Присносущий, Вездесущий и, если я чувствую, как спадают с души моей оковы и я поднимаюсь из тьмы в лазурные царства любви, это значит просветление, освобождение и воскресение всей вселенной…
- Я читала ваши книги, Макс, но никогда с такой силой не чувствовала я их правды, как теперь… - восторженно воскликнула Ева. - У меня, когда я слушаю вас, вырастают крылья, огромные, белые крылья и безмерная светлая радость заливает всю мою душу.
- И до чего осточертела эта дорога!.. - сонно сказал кто-то в темноте и громко, протяжно зевнул. - Скуйэ, нет ли у тебя покурить?
- Пойди к чертям… - сонно отозвался другой голос. - У меня самого последки…
- Простите, мэтр, что я настаиваю… - сказал профессор. - Но эта точка зрения всегда была несколько чужда мне и мне хотелось бы уяснить ее себе в беседе с таким блестящим представителем этого течения, каким бесспорно являетесь вы…
- Я всегда рад беседовать на эту тему… - сказал Макс.
- Я выучился санскритскому языку и одному из наречий современной Индии, только чтобы беседовать об этом с гуру Индии и Цейлона…
- Какой же путь для этого воскресения человека или, как вы выражаетесь, даже воскресения всей вселенной чрез человека?
- Видите ли, довольно трудно говорить об этом с материалистом, с человеком без известной…
- Простите, мэтр, но вы решительно ошибаетесь, называя меня материалистом… - возразил профессор. - Я не причисляю себя решительно ни к какой школе. Я не уверенный в себе доктринер, а только бедный, все изучающий скептик, который, боюсь, никогда ни на чем не остановится…
- Но в ходе вашей мысли мне всегда чувствуется материалистический уклон века…
- Уверяю вас, мэтр, вы ошибаетесь…