Малая родина встретила нас оттепелью - часто капало с крыш, на дорогах машины устроили жуткое месиво из грязи и снега, прямо возле вокзала кто-то поставил двухметрового снеговика, сейчас перекошенного и лишившегося одной из "рук".
- Ты к маме? - спросил Захар.
Мы не обсудили детальную программу поездки.
- Нет, Захарыч, я пойду навещу свою первую воспитательницу в детском саду! Ну что за вопрос?! Ты же тоже не в кружок авиамоделизма сюда приехал?
- Гы-гы, - ответил Захар и побежал к подходящему автобусу N22. - До вечера, Серый!
А мне от вокзала было и пешком недалеко идти. Только двадцать восьмого декабря 1987 года на тротуарах было очень грязно и скользко. Но я радовался даже этой возможности испачкать ноги.
Конечно, мамы не было дома - зачем ей быть дома в понедельник? Но запасной ключ всегда хранился у бабы Вали - соседки.
После недолгого допроса перед закрытой дверью: "А кто там? А к кому? А Сережи нет уже давно! Ты - Сережа? Не морочь мне голову, иди отсюда!", она все же решилась выглянуть из квартиры, и я едва успел ее подхватить - впечатлительная бабуся лишилась чувств-с, упала в обморок, сомлела - и все это она сделала сразу. Я всегда говорил матери, что не стоит сильно полагаться на соседку: она из тех людей, для которых даже укус комара - событие вселенского масштаба. А закипевший чайник бабка была готова обсуждать неделю. Со всякими подробностями, которые нормальный человек и не заметит: "вот и когда огонь-то газовый зажегся, я услышала как мусорная машина приехала. Думаю - не Степка ли это? Ан нет, Степка-то на автобусе ездит! Али может, перевели на мусорку? Вот и думаю - Степка или не Степка? Даже Марьванне позвонила - в окно-то выглянуть боязно. Мы со Степкой прошлый раз так полаялись! Что ты! Прибить меня, старую, обещал. И здесь вдруг... как мой чайник закипит!!!!!!!!" Вот этот баб Валино "чайник закипел" я и приклеил к подобным людям - излишне эмоционально переживающим мелочи.
- Ой, и правда - Сережа! - закудахтала баба Валя, когда пришла в себя.
Получить ключ мне стоило больших усилий, и, обуваясь захлопывая за собой входную дверь ее квартиры, я услышал:
- Аллё, Марьвана? Здравствуйте, Марьванна! А у нас-то представляете какое случилось только что? Сережка приехал! Да нет, не Степкин, Степкин сам еще не ездит! Соседки моей Фроловой Таньки Сережка, который в Монголии был четыре года...
Дальше я не дослушал, захлопнул дверь, но был стопроцентно уверен, что о моем приезде очень скоро будет знать весь наш миллионный город.
В доме ничего не изменилось; тот же телевизор, та же кухня, те же диваны. Книги в одном шкафу и обязательный хрусталь - сокровище любой советской хозяйки - в соседнем; все было то же самое. Авиамодельки на моем шифоньере аккуратно протерты от пыли - только в паре мест отклеились и оборвались наклейки. Даже пиджак все еще висел на спинке стула - наверное, так мама хранила память...
Я как будто провалился в прошлое. За плечами было почти четыре года, а здесь время застыло в далеком восемьдесят четвертом - беззаботном, веселом, молодом.
Ностальгия мучила меня около получаса, потом отпустило.
Я позавтракал, немного разорив мамин холодильник. Захар обещал заглянуть вечером и до того времени делать было совершенно нечего. Разве только прогуляться по местам былой "боевой славы"?
Ноги занесли меня сначала в кинотеатр имени Маяковского, где шли три фильма: отечественная "Танцплощадка" с Дворжецким и Яковлевой, судя по названию - редкая муть на псевдосоциальную тему, французские "Папаши" с кудрявым Ришаром и какая-то индийская веселая бодяга вроде "Зиты и Гиты". Рядом висела афишка с репертуаром видеосалона, расположившимся в подвале кинотеатра. Здесь, напротив, выбор был велик: очередной гонконговский "Железный кулак, убивающий насмерть всех", вернее даже три "железных кулака", но с разными названиями. Хмурый Чарльз Бронсон крушил челюсти уличному отрепью в третьей "Жажде смерти", знойная итальянка наставляла мужу рога в "Скандальной Джильде". Майкл Дудикофф наказывал негодяев в "Американском ниндзе-2", Луи Сефер морочил голову харизматичному Рурку в "Сердце ангела". И на десерт предлагалось насладиться "Садом камней" - самым свежим фильмом от Копполы.
У входа в видеосалон торчали несколько подростков, время от времени изображавших что-то из арсенала китайских боксеров - всех этих Джеки Ченов, Брюсов Ли. Вернее, им казалось, что они это изображают. По-моему, выглядело все коряво и смешно.
Я брел по знакомым с детства тротуарам - мимо того самого Завода технического углерода, мимо магазина, в котором продавали вкусное пиво "Бархатное"... Город был узнаваемым, родным и при этом совершенно чужим. Я остановился под светофором, и, пока горел красный, принялся разглядывать улицу, украсившуюся несколькими новыми вывесками и киосками.
- Сергей? - женский голос с нотками сомнения окликнул меня на перекрестке. - Фролов?
Я оглянулся - на середине пешеходного перехода стояла Нюрка Стрельцова. Похожая на ту, что я помнил и не похожая одновременно. Ее стрижка стала короче и кончики светлого каре выглядывали из-под кокетливой шапочки из меха неведомого зверя, на лице появилась косметика, а на плечах устроилось импортное пальто в крупную зеленую клетку - отечественный Легпром удавился бы, но такой "попугайской" расцветки в продажу не допустил бы никогда. Да и сама прежняя Нюрка предпочла бы что-нибудь попроще.
- Привет, Ань. А я вот... приехал.
Она быстрым шагом вернулась на мою сторону дороги:
- Ты откуда?
Она действительно сильно изменилась - в ней ничего не осталось от той комсомолки-активистки, какую я знал прежде. Только лишь тот же тонкий нос, навечно удивленные чем-то глаза, да круглые щеки.
- Из Монголии. Помогал братскому народу строить горно-обогатительный комбинат. Вернулся вот.
- А я смотрю: ты это или не ты? Пока красный горел - все присматривалась, а ты головой по сторонам вертишь, никак не понять. Только когда близко подошла - поняла, что это ты, Фролов.
- Ты всегда была глазастая, Ань.
- Пошли в кооперативное кафе? "Серебряный рог", а? Здесь недалеко, полквартала. Посидим, кофе выпьем, расскажешь, где был, что видел?
Я внимательно посмотрел на нее, и кажется, ей на самом деле было это интересно. Времени у меня было навалом и можно было часок-другой потратить на воспоминания.
- Веди меня, я все забыл уже. Четыре года прошло. Не узнаю города.
Она подхватила меня под руку и повела в обещанную кофейню. Оказавшуюся отремонтированной столовкой N6, в которой раньше кормили неплохим борщом. А теперь варили отвратный кофе из пережженных зерен - совсем не в Starbuсks закупался хозяин заведения. Но Нюрка была рада и мерзкому пойлу и стограммовой порции фруктового мороженного.
- Как вы тут живете? - успел я спросить, пока она не обрушила на меня свое любопытство.
- У-у-у! У нас такие здесь дела! Помнишь Леньку из комитета комсомола? Он кооператив открыл: джинсы варит, значки всякие с музыкантами или актерами делает! Капиталистом заделался. А этот, болтун Сашка Дынькин, у вас в группе учился - помнишь?
- Конечно, Ань.
- Дынькин теперь в горкоме комсомола сидит. Замуж меня звал, между прочим.
- А ты что? Все меня ждешь? - я улыбнулся.
- Дурак ты, Фролов, - ответила она уже знакомой фразой. - Даже монголы тебя ничему не научили!
- Отчего же? Я на лошади скачу теперь как Чапаев (и это было почти правдой - Сэмюэль Батт предоставил мне тысячу возможностей научиться сидеть в седле). Могу по засохшим какашкам определить численность овец в отаре (а это откровенная ложь). Еще научился тушканчиков жарить и бить уток стрелой в глаз. Правда, нужно чтобы утка его пошире открыла, а то промахнуться могу.
- Точно - дурак, - настаивала на своем диагнозе Стрельцова, но при этом счастливо улыбалась и облизывала ложку с мороженым.
- Сама ты дура, Анька, - я никак не мог остаться в долгу.
- Ну и пусть, - непонятно ответила Нюрка. - А Хорошавин с вашей кафедры умер. Представляешь, сидел на крыльце летом, курил, встал, выбросил сигарету и умер. Инфаркт. Сорок три года. Жена осталась и две дочери. Старшая тоже у нас училась на три года младше.
Хороший был дядька Хорошавин. Лекции читал живо, увлекательно.
- Колька Ипатьев в Чернобыль поехал по разнарядке с завода, на три месяца - сыпала подробностями местной жизни Стрельцова. - У нас на работе шепчутся, что теперь у него детей не будет совсем. Вот скажи - зачем ему эти деньги?
- Лечиться будет. Остатки в детский дом отдаст.
- Ипатьев-то? Нет, не отдаст, - покачала своей красиво стриженой головкой Анька. - Он же жадный как куркуль.
- Да и бог с ним. Ты сама-то как?
Анька задумалась ненадолго, видимо размышляла о степени откровенности своего рассказа. Ложечка, которой она ковырялась в тарелке, противно скрипела.
- Осенью того года, когда вы с Майцевым уехали в свою Монголию, у меня умерла мама. Несчастный случай на производстве, - она шмыгнула носом. - Она же на цепном заводе работала. Там какой-то трос лопнул и ее этим тросом прямо по голове. И каска не помогла. Я осталась одна. Спасибо комитет помог. Закончила институт, по распределению попала в НИИ систем управления. Только приработалась, как объявили хозрасчет. Теперь вот нашу лабораторию сокращать, видимо, будут. Как-то застыло пока все - ничего не понять.
- Соболезную, я не знал, - я накрыл ее ладонь своею.
- Я уже привыкла, - ответила Нюрка. - Потом Дынькин решил взять надо мной шефство. Обещал звездами засыпать, - она улыбнулась. - Только врал все. Как на горизонте появилась дочка второго секретаря горкома - всю его романтику как ветром сдуло.