7. Гораздо талантливее и оригинальнее был его ученик В. Н. Карпов (1798–1867), заслуживший почетную известность своим переводом всех произведений Платона (кроме "Законов" на русский язык. Карпов родился в семье священника в Воронежской губ. По окончании Воронежской семинарии (где философию преподавал шеллингианец Зацепин) Карпов поступил в Киевскую Духовную Академию, окончив которую (в 1825 г.), стал преподавателем сначала семинарии, а потом Академии. В 1833 г. он был приглашен в Петербургскую Духовную Академию, где занял кафедру философии, оставшуюся вакантной по удалении Сидонского. Главный труд Карпова - перевод Платона, выполненный им с большой любовью и тщательностью; до сих пор этот перевод остается единственным полным переводом Платона на русский язык. Ко всем диалогам Карпов дает введения, кратко излагая и анализируя содержание диалогов. Пробовал Карпов дать характеристику и анализ "новейшего рационализма" (как озаглавлены его статьи об этом), - имея в виду Канта и позднейший трансцендентализм, но эта работа Карпова осталась незаконченной. Приведем одну цитату из этого труда Карпова: "Человек с точки зрения Кантовой "Критики чистого разума" есть существо (если только существо), сотканное из понятий, восходящее или нисходящее но степеням категорической его паутины, закупоренное в чистые формы пространства и времени, из которых не только выступить, но и взглянуть не может, а между тем сознает, что ему, несмотря на бесконечную расширяемость этих форм, в них до крайности тесно, неловко, как птице в клетке". Нельзя отказать Карпову ни в удачной образности, ни в существенной меткости его критики, - но что же стоит у Карпова самого за этой критикой? При изучении его интересного "Введения в философию" (1840), его Логики (1856), чтений по психологии (1868) становится ясным, что у Карпова была довольно цельная система. Вне всякого сомнения стоит то, что Карпов испытал влияние трансцендентализма, но значительно переделал его в сторону чистого психологизма. Во всяком случае исходным пунктом философских построений Карпов считал сознание, "взятое конкретно", в полноте его содержания. По учению Карпова, органом познания истины "служат вое силы души, сосредоточенные в вере и ею просветленные", "ум и сердце не поглощаются одно другим". "В человеке можно найти законы всего бытия, подслушать гармонию жизни, разлитой во всей вселенной, и созерцать таинственные символы связей, соединяющих все мироздание". Преображение трансцендентализма в антропологизм очень ясно у него, но Карпов свободен от крайностей эмпирического метода. "Психология должна начинать свое поприще исследованием человеческого бытия, а не деятельности", утверждает Карпов. Он в несколько наивном энтузиазме уверен, что "беспристрастное исследование человеческой природы" достаточно, чтобы освободить наш ум от заблуждений, связать мысль с положениями веры, - так как человек находит в себе живое отношение не только к миру внешнему, но и к миру высшему. Эту часть психологии Карпов называет феноменологией - и здесь он устанавливает ряд интересных различений, иногда напоминающих анализы Гуссерля. В человеке открывается путь не только к внешней реальности, не только к метафизической среде, которая является "сверхчувственной" и которая познается посредством "идеи", но человек связан (через религиозную жизнь) с "духовной сферой", которая отлична от сверхчувственного или идеального бытия. Над "идеал-реализмом" познания возвышается область, уже недоступная познанию - здесь уже действует "духовное созерцание", "око души, просветленное верою". Лишь при наличии веры, связывающей нас с Богом, философия не уклонится от истины.
Таким образом, как в человеке есть тpи пути вхождения в мир (внешние ощущения, связывающие нас с чувственной реальностью, "идеи", связывающие с метафизической- "мыслимой", по терминологии Карпова - сферой бытия, и духовное созерцание, связывающее с Божеством), так и сам мир должен быть различен в трех "ярусах" - чувственного, метафизического и Абсолютного бытия. Лишь при гармоническом сближении трех начал в душе человека "все сложится в одну беспредельную космораму, сольется в один аккорд, в одну священную песнь Всевышнему".
В этом главе "философского синтетизма", как выражался Карпов, самый мир (чувственный и "мыслимый", то есть метафизический) должен предстать в единстве чувственной и идеальной своей стороны, как единое целое: должен быть найден "закон гармонического бытия вселенной". Мы уже при водили слова Карпова о "таинственных символах связей, соединяющих все мироздание" - здесь ударение стоит на символическом смысле единства тварного бытия, - ибо "подлинное" бытие - уже за пределами мира. Карпов решительно отвергает "абсолютный" характер человеческого сознания, то есть отвергает принципиальный имманентизм Гегеля, да и всего немецкого идеализма. "Мыслящий человеческий дух отнюдь не есть существо безусловное, и мышление его не есть абсолютное, творческое". Поэтому Карпов - и здесь он очень близок к Хомякову и Киреевскому - уверен, что "философия, развиваясь в недрах христианства, не может сделаться философией рационалистической". Если же на Западе все же развился рационализм, то это нельзя объяснить иначе, как только тем, что в христианстве утвердился вновь языческий взгляд…
На этом мы закончим изложение взглядов Карпова.
8. Петр Семенович Авсенев, в монашестве архим. Феофан (1810–1852), сын священника Воронежской губ. По окончании Воронежской Духовной семинарии поступил в Киевскую Духовную Академию (1829), по окончании которой был оставлен при ней для преподавания философии в. Киевском Университете. В 1844 г. принял монашество, в 1851 по болезни перестал преподавать в Академии и уехал в Италию, где стал настоятелем русской церкви в Риме, но скоро (1852 г.) скончался.
В Авсеневе была, по словам его слушателей, удивительная "гармония мысли и веры" - и его лекции по философии снискали ему славу далеко за пределами Академии и Университета. Его эрудиция была исключительно обширной, а его философские идеи тяготели в сторону шеллингианства, в частности в сторону построений известного шеллингианца Шуберта. В духовной Академий смотрели косо на Авсенева за его философские идеи, за его симпатии к Беме, к шеллингианцам, - и о некоторых его идеях мы узнаем, например, только из переписки его слушателя еп. Феофана Затворника - в частности о его учении о мировой душе. Авсенев писал очень мало, а из его лекций кое-что (преимущественно по психологии) было напечатано в юбилейном Сборнике Киевской Духовной Академии. Из этих лекций видно, что Авсенев защищал положение, что душа человека "может сообщаться с внешним миром непосредственно", то есть и помимо органов чувств. Это уже не Якоби, а скорее предварение учения об. интуиции, как оно развилось в конце XIX века. Наша душа - учил Авсенев - сопринадлежит безмерному океану духовного бытия, со всех сторон охватывающему отдельную душу. Эта открытость души для духовных воздействий извне удостоверяет реальность всего, что выходит за пределы "дневной жизни души" (ясновидение, лунатизм и т. д.). К сожалению, лишь очень немногое из того, что созревало в мысли Авсенева, так или иначе сохранилось в напечатанных им статьях.