Противоставление подлинно-христианского просвещения и рационализма является действительно осью, вокруг которой вращается мыслительная работа у Киреевского. Но это не есть противоставление "веры" и "разума", - а именно двух систем просвещения. Киреевский вообще не отделял в самом себе философского сознания от богословского (до решительно разграничивал откровение от человеческого мышления), - никакого дуализма веры и разума, Церкви и культуры Киреевский не принимал: он искал духовной и идейной целостности. Эта идея целостности была для него не только идеалом, но в ней он видел и основу для построений разума. Именно в этом плане Киреевский и ставил вопрос о соотношении веры и разума, - только их внутреннее единство было для него ключом к всецелой и всеобъемлющей истине. Но для этого необходима была переработка обычного философского понятия о разуме, - и это Киреевский нашел в ясных и вдохновляющих указаниях святоотеческой литературы. Гносеологические выводы из этого нового учения о разуме не были основой этого учения, - это были только выводы, самое же учение о разуме Киреевского имеет самостоятельный, основной характер. Поэтому для правильного понимания всего учения Киреевского надо начинать именно с его антропологии.
4. Уже у Хомякова мы встретили - правда, без всяких деталей - учение об иерархическом строе души, о "центральных силах" души. Хомяков не определяет ближе, что он имеет в виду в этом учении и что это за "центральные" силы души. У Киреевского же это учение связано со святоотеческой антропологией. В основу всего построения Киреевский кладет различение "внешнего" и "внутреннего" человека, - это есть исконный христианский антропологический дуализм. Вот как формулирует Киреевский это учение: "в глубине души есть живое общее средоточие для всех отдельных сил разума, сокрытое от обыкновенного состояния духа человеческого". Несколькими строками выше говорит Киреевский о необходимости "поднять разум выше его обыкновенного уровня" и "искать в глубине души того внутреннего корня разумения, где все отдельные силы сливаются в одно живое и цельною зрение ума".
Гершензон, который впервые обратил внимание на это учение Киреевского о "внутреннем средоточии духа", толкует это учение в терминах эмоционализма. Это, на наш взгляд, неверно и не может быть принято. В действительности центральным понятием в антропологии Киреевского является понятие духа, а вовсе не понятие "чувства", - и здесь Киреевский просто продолжает традиционное христианское учение о человеке, - с основным для этого учения различением "духовного" и "душевного", "внутреннего" и "внешнего". Когда Киреевский говорит о "скрытом общем средоточии для всех отдельных сил разума", то под этим "внутренним ядром" в человеке (как удачно характеризует это учение тот же Гершензон) надо разуметь всю духовную сферу в человеке. Если выразить мысли Киреевского в терминах современной психологии, то он различает "эмпирическую" сферу души с ее многочисленными "отдельными" функциями от глубинной сферы души, лежащей ниже порога сознания, где центральную точку можно назвать "глубинным "я"". Эмпирическая, сфера души действительно есть совокупность разнородных функций, начало же цельности - то начало, которое таит в себе корень индивидуальности и условие ее своеобразия, - скрыто от нас; его надо искать в себе, чтобы от него питаться. Дело идет не о "метафизической" стороне в человеке, а о тех силах духа, которые отодвинуты вглубь человека грехом: внутренний человек отделен от внешнего не в силу онтологической их разнородности. В этом отношении обе сферы не отделены одна от другой, и потому можно и должно "искать" в себе свое "внутреннее содержание". Закрыт же внутренний человек, в силу власти греха, - и потому познавательная жизнь в человеке имеет различный характер, в зависимости от того, властвует ли грех в человеке или нет. В совершенном соответствии со святоотеческой терминологией, Киреевский видит путь к обретению утраченной цельности, т. е. путь к господству в нас "внутреннего средоточия", - в "собирании" сил души. Задача восхождения к своему средоточию, поставление его в центре всей эмпирической жизни, "достижимо для ищущего", как говорит Киреевский, - но здесь нужен труд, нужна духовная работа над собой, неустанная работа над "естественными" склонностями человека во имя тех духовных задач, которые открываются лишь внутреннему человеку. Антропология Киреевского поэтому не статична, а динамична, - человек не исчерпывается и даже не характеризуется тем, что он "есть". В своем эмпирическом составе, он может и должен в работе над собой подыматься над этим его эмпирическим составом и подчинять эмпирическую сферу внутреннему центру, "'глубинному "я". В одном месте Киреевский так выражает свое понимание человека: "главный характер верующего мышления заключается в стремлении собрать все отдельные силы души в одну силу, отыскать то внутреннее средоточие бытия, где разум, и воля, и чувство, и совесть, прекрасное и истинное, удивительное и желаемое, справедливое и милосердное, и весь объем ума сливаются в одно живое единство, и таким образом восстанавливается существенная личность все первозданной неделимости". В этом замечательном отрывке, кстати сказать, чрезвычайно близком к святоотеческой мысли, Киреевский устанавливает, что "внутреннее средоточие в человеке" таит в себе неповрежденное грехом единство, - нужно только связать эмпирическую сферу души с этим внутренним центром". Это, между прочим, дало (мнимый) повод Гершензону утверждать, что здесь у Киреевского выступает явный натурализм, так как он, будто бы, нигде не связывает учения о цельности духа с Христом. Выходит, что Киреевский, будто бы, просто устанавливает наличность духовных сил в человеке, скрытых в глубине человека, - по типу того, что говорит современная антропософия. Это, однако, является совершенно неверной интерпретацией антропологии Киреевского, - она у него, можно сказать, насыщена христианским взглядом на человека. Вся статья Киреевского "О возможности и необходимости новых начал в философии" построена на исследовании соотношения веры и разума, - она имеет в виду развить православное учение в противовес западному христианству. Вместе с тем, Киреевский связывает все свои построения со святоотеческой мыслью: согласно его учению, "глубокое, живое и чистое любомудрие Св. Отцов представляет зародыш высшего философского начала: простое развитие его, соответственное современному состоянию науки и сообразное требованиям и вопросам современного разума, составило бы само собой новую науку мышления".