Последний удар империи Санджара нанесла знаменитая "огузская смута", начавшаяся в 1153 г.
Поселившиеся в округе Балха огузы (туркмены) вели полукочевой образ жизни, поставляя ежегодно на султанскую кухню 24 тыс. голов овец за право пользоваться пастбищами округа. Причиной недовольства огузских эмиров стали оскорбления, нанесенные сборщиком податей (мухассил), за что он и был убит.
Предложения огузов о выплате "цены крови" отвергались, Санджара уговорили выступить против огузов. В сражении, происшедшем в мухарраме 548 г. х. (апрель 1153 г.), войска Санджара были разгромлены. Захватив Санджара в плен, огузы продолжали относиться к нему как к султану, но государство Санджара перестало существовать.
Хорезмшах, не самый сильный, но самый активный из вассалов Великого султана, развил бурную деятельность по подбиранию остатков империи.
Тут Санджар сбежал из плена. И всем вассалам стало страшно. Атсыза разбил паралич.
Увы, вскоре оба великих правителя покинули наш бренный мир с разницей в 8 месяцев. Они оставили своим преемникам не только прекрасные стихи и истории о геройстве и благородстве, но и разрушающуюся империю.
Это случилось лет шесть назад. Их слова и дела на слуху у всего Востока. Знаменитый гордый ответ Атсыза Санджару:
"Твой конь резв. Но и мой гнедой не спотыкается. Иди сюда, а я пойду туда. Повелителю вселенной всегда есть место в мире"
висит на языке у каждого честолюбивого мальчишки из числа ханычей или эмирят. И, конечно, все помнят, что дедом великого Х-шаха был бывший раб, ставший "мойдодыром".
"Умывальников начальник и мочалок командир" в эмирате - ну очень уважаемый человек!
* * *
Глава 347
Имя у нашего "мойдодыра" - простецкое. Абдулла. Так дедушку Аламуша звали. Так звали покойного владетеля Янина. Абдулла, зять Абдуллы. Вот тот больно трахнутый мальчишка, который где-то на поварне в пристройке валяется - внук нашего посла и эмиратского "мойдодыра". Единственный и сильно любимый.
Дочь Абдуллы, которая была женой Абдуллы… что-то я запутался в абдуллах… короче - померла. У внучка - один дедушка, у дедушки - единственный внучок. Который есть последний побег от славного семени, осиянного знаменем и напоенного светом… и дыр с пыром. Но чалма у дедушки - зелёная. Типа - хадж был.
Ну и ладно. Мне-то что с того? А то, что девка-полонянка, зная о великой взаимной привязанности деда и внука, и страдая от вида уныний и мучений невинного, но весьма благородного дитяти, кинулась к его дедушке, дабы просить… чтобы он попросил… чтобы, если на то будет милость русского господина…
Тут Николай останавливает перевод, возводит очи горе, шевелит губами, будто что-то считает, и, несколько удивлённо выдаёт:
- Как бы не тысячу. Гривен. Сразу. А вторую - потом. Или - две сразу? И ещё две… потом?!
Переводит на меня глаза и, не теряя выражения крайнего изумления, вопрошает:
- Охренеть, офигеть и уе… уелбантуриться! Как ты это делаешь?! Шитый фак!
- Не путай порядок: правильно - факеншит. Что я делаю "это"?
- Абдулла, который "мойдодыр", отдаст за своего любимого единственного внука всё, что у него есть! Ну, в разумных пределах. Ты поймал одного из самых богатых людей эмирата на единственный крючок, с которого он не сможет сорваться! Дороже для Абдуллы только Аллах, эмир и он сам. Ваня! Иван Акимыч! Господин! Владетель! Научи! Я тоже так хочу!
Во блин! А я знаю "как"? Я просто иду, смотрю, думаю. Я ж тогда вообще… Иду - руки за спину, променад на плезире. Смотрю - кошма сбилась. Думаю - "это ж-ж" - неспроста. А остальное они всё сами сделали! Они ж туда сами залезли!
Вот не надо на меня такими… верующими глазами смотреть! Я - не чудотворец! Николашка, отвернись! Вот… а то - мне стыдно. Будто обманываю кого…
Сходил, глянул на этого малька - Джафара. Лоб горячий, но уже не такой заё… заболевший. Велел помыть, чуток приодеть. А то у него до сих пор на щиколотках - обрывки шаровар болтаются.
Вышел во двор, тут с крыльца вываливается посол. В злобе и со свитой. Коней им - прямо к крыльцу. Вскакивают в сёдла и чуть не с места в галоп. И - по тормозам! В смысле - кони чуть не на дыбы встали. Вперёд не идут - я стою. Причём далеко и в стороне. Без всякого волшебства - с доброжелательной улыбкой на лице. И - со служаночкой вдоль боку. Девка ручки молитвенно сложила и смотрит на этого Абдуллу умоляюще.
- Кайда?
Это - не "когда", это - "где".
Девка кланяется непрерывно и лепечет быстренько, так, что я только через слово улавливаю: господин - тут (пальцем в меня ткнула), внук - там (тоже пальцем). И дальше что-то про милость Аллаха и надежду на великого, могучего, благородного, мудрого, сильного… Абдуллу.
Злость и тревога из взгляда посла ушли, разумность и… и хитрость - появились.
Махнул своему толмачу, чтобы тот подъехал.
- Э… почтенный. Многомудрый хаджи Абдулла, таштдар блистательнейшего и победоноснейшего эмира Ибрагима, да продолжаться его дни по воле Аллаха, хочет взглянуть на своего внука.
И? Я не слышу вопроса. Я не слышу предложения. Он чего-то хочет. Дальше что?
Стою-смотрю. Толмач начал, было, что-то дальше нести. Посол его остановил. Вздохнул и сам:
- Приведи. Джафар.
О! Хоть и тяжело, но по-русски может. Прав был Твен, когда говорил, что не пропадёт с голоду тот, кто умеет просить милостыню на языке туземцев. Сегодня в Янине туземцы - русские.
- Он - болен. Могу показать. Пойдёшь?
О-ох… Тут такая масса оттенков и смыслов… Самое простое: пеший на равных говорит с верховым, простолюдин - у меня весьма простое одеяние, с вельможей. Мальчишка - с умудрённым хаджи. Грабитель, захватчик - с представителем законной власти. И, конечно - спешиться… И - тревога за внука… И - статус посла в лагере врагов…
Сопровождающие посла суздальские бояре несколько задёргались. Потом… прямого запрета от князя нет. А при моей странной репутации… Послезали толпой с коней, повалили в подсобку при поварне.
Мальчишка… вид, конечно, простенький, но помытенький. Перепугался. Опять в слёзы. Увидал деда и в крик:
- Атасы! Атасы!
Но не тянется навстречу, наоборот - трясётся и в стенку вбивается.
- Так. А ну-ка выйдем-ка все отсюдова. Вышли! Быстренько! Дайте деду с внучком потолковать.
Кто-то из бояр начал, было, возражать. Но… Ванька - псих. Князей режет! Безбоязненно, безболезненно и… и безнаказанно.
Оно, конечно, непорядок - посла без присмотра оставить. А с другой стороны…
Кто-то сбегал к князьям. Донос - дело святое. Но крика не было. Народ как-то рассеялся. На жаре стоя преть… когда вон, под стенкой, в теньке и сесть удобно… Тут меня зовут. Из поварни.
Сидит на постели мальчишки этот Абдулла. С уже не дипломатически-озлобленным, а с нормальным человеческим выражением на лице. С сильно ошарашенным выражением. Насколько я в этой татарской мимике понимаю.
Я думал - он с главного начнёт. С "как бы унучека выкупить". Но - стереотип: прямо сразу о главном говорить нельзя. "Здоров ли твой скот" - неуместно. А о погоде - в таких условиях - глупо.
- Джафар сказал: ты… мен каланы алды… взял э… город.
- Да.
Преувеличение. Весьма. Но… объяснять про мега-телегу… на этом языке… слов не хватит.
- Джафар сказал: ты убил русский каназ.
- Да.
Не убивал я его! Он всё сделал сам! Но… опять же - воспроизвести кусок из нашего ночного разговора с Андреем по этой теме… с аргументами, уточнениями и нюансами… И ещё: у меня в основе - печенежский. А у него - булгарской. С мощной кыпчакской примесью. А это, по филологии, даже семейства разные.
- Джафар сказал: ты… э… отмечен Аллахом.
- Да.
Мы все отмечены Аллахом. Или - Саваофом. Или - Ягве. Если бог один, то, как эту сущности не именуй… "Хоть горшком назови…". "Горшком" отмечен каждый. Каждый человек - подобие божие. В каждом - душа. Его кусочек. Его метка.
- Керсету.
Не понял. Душу перед тобой вывернуть?! "Керсету" - покажи. Чего показать-то?
А, блин! Факеншит! Мусульмане. Что-то мне это начинает немецких нацистов напоминать - "снимай штаны, показывай веру". Ну, ты сейчас у меня получишь! Меня! Атеиста, безбожника и богохульника! На веру в бога проверять! Ты, блин, дядя, нахлебаешься!
Пришлось расстёгивать, развязывать, залезать и доставать.
- Корип? (Видишь?)
- Э…
Абдулла сидел на невысокой постели внука, я стоял прямо перед ним, в кладовке было темновато. Ему пришлось наклониться поближе, чтобы оценить линию сохранившейся кожи. Он был невысок, грузноват. И близорук. Стоило мне чуть отступить, как он, следуя за столь взволновавшим его зрелищем - обрезания от самого Аллаха, съехал на землю на колени передо мной.
Для степняков "на колени" - постоянно. Не в смысле подчинения, а по мебели: стульев, лавок нет. Сидят на кошмах, коврах. Другая повседневная моторика. В которой положение "на коленях" - постоянный, ежедневно многократный элемент движений.
А называется это - апофения. К фене, к фразам типа: "по фене ботал, права качал…" - никакого отношения.
Апофени́я - переживание, заключающееся в способности видеть взаимосвязи в случайном или бессмысленном. Термин введён в 1958 году Клаусом Конрадом, который, вроде бы, у нас - не сиживал, по фене - не ботывал. Конрад определил апофению как "немотивированное ви́дение взаимосвязей", сопровождающееся "характерным чувством неадекватной важности" (анормальное сознание значения).