Усомнившись в отцовстве, я не только нанёс смертельное оскорбление Андрею, как мужчине, рогоносцу, но и ударил по всей системе престолонаследования в "Святой Руси". Русь - дом Рюриковичей, их общее владение. Ублюдки - наследовать не могут. Слух о "нечестности" его детей немедленно приведёт Русь к усобице, к вражде и разорению.
Всё, что он делает на земле, всё, что делает феодальный сюзерен вообще, имеет, в большей или меньшей степени, осознаваемый подтекст: "для моих детей". Для наследников, продолжателей… Не вообще, а - "от крови моей, от семени моего". Вся суетня, напряги, нервотрёпка, риски и муки, что составляют немалую часть жизни государя - "чтобы детям моим лучше жилось". Но зачем это всё, все эти труды, зачем - если "не мои"?
Ещё я сотряс саму веру в бога и в посмертный путь князя Андрея. Ибо даже и вскармливать ублюдков - грех. Я уже писал об этом. И душа Андрея, в его посмертии, не попадёт в рай, не будет за неё весомых молитв от родной крови. Ибо - неродная.
"За веру, царя и отчество"… мой вопросец бьёт по каждому пункту этой триады.
Дуплетом из двустволки… доводилось. А вот триплетом… одним вопросом…
Теперь остаётся уберечься от "отдачи".
Сейчас он начнёт задавать вопросы по детализации: откуда знаешь? Кто ещё в курсе? Кто отец детей? Чем докажешь? Где, когда, с кем, сколько раз…?
Работаем на опережение:
- Голову мою срубить - дело нехитрое. А вот одну голову - четыре раза отсечь… За Володшу, за братство наше, за монгол, за… за это. Вряд ли. Ты ныне насмехался над моим даром пророческим. А на кубок мой глядючи - и сам прорекать начал. Дан этот дар нам обоим, брат. Просто у меня - сильнее. Ты Иезикииля вспоминал: "И увидел я, и вот, рука простерта ко мне, и вот, в ней книжный свиток…". И я - увидел. Руку… нет, не помню. Там был не свиток - просто листок.
Вот не вру! Правда, читал не с листа - с экрана. Что-то из душе-наставительных, морально-укрепительных русских средневековых текстов.
- Ну и что там?! На том листке? Как у Иезикииля - "плач, и стон, и горе"?!
- Зря ехидничаешь, брат. Была там записана одна история. Морализаторского толка. Ну, типа: для детей и юношества. О том, что грешить - грешно. Суть - простая. Жил, де, князь Пётр. И была у него жена-раскрасавица. Муж был старый, жена - молодая. Отчего имела она двух полюбовников. И так старый муж княгине надоел, что потребовала она от своих… ублажителей, чтобы они старика убили. Не хотели, добры молодцы, боялися. Только ежели бабе злобной чего в голову войдёт - разве остановишь? Раз поехал князь на охоту. Догнали его добры молодцы, напали, порубили. Да только князь, хоть и стар был, а от убийц убежал. Нашёл на берегу реки домовины сложенные, спрятался в одну из них. Воротились добры молодцы до княжьего терема несолоно хлебавши. Тут полюбовница на них напустилась, наругалась. А был у князя Петра любимый пёс, выжлятник. Вывела его княгиня-злодейка, отдала полюбовниками-неудачниками. Пёс хозяина быстро унюхал. Кинулись на князя убийцы и зарезали до смерти. Вернулись в княжий терем и стали жить-поживать. Втроём. Но - недолго. Пришёл вскорости из соседнего города другой князь, Владимиром именуемый. И всем злодеям - и княгине-изменщице и полюбовникам-душегубцам головы срубил. Мораль-то простая: в грехе жить - голову сложить. Тут и сказочке конец, а кто слушал - молодец.
- Опять?! Опять турусы на колёсах закручиваешь?! Время тянешь, сказки сказываешь? Прямо - ни слова сказать не можешь? Причём тот князь Пётр? Нету у нас такого!
А при том, что есть такое понятие - вымышленное имя героя. Как Борис Полевой поменял фамилию своего главного героя с Маресьев на Мересьев. Просто потому, что не был уверен в полноте своих записей об этом человеке. Записей, сделанных ночью, в прифронтовой землянке.
В Средневековье нет художественной литературы, нет "выдумки" - есть "свидетельство". Вымысел - грех лжесвидетельства. Все имена, названия, события, произносимые речи - правдивы. Хотя и не обязательно истинны.
Автор-морализатор совершил "преступление против истины": сменил имена князей. Нет в нынешние времена в Залессье в князьях - ни "петров", ни "владимиров".
- Верно. Тот человек, который уже после твоей смерти эту историю запишет, имена князей поменял. Почему - сам можешь сообразить. Головой на плаху, как ты меня нынче тащишь - никому не охота. А вот остальное он всё назвал. Город, в котором князь Пётр со своей княгиней-изменщицей миловался, назван Суздалем. Ты ж, ведь, и по сю пору - князь Суздальский? И, считай, без малого - полвека там прожил? А другой город, из которого отомститель придёт, назван Владимиром. Уж как бы твоего наследника не звали, а сидеть-то он точно во Владимире будет. Зря ль ты так тот городок перестроил-украсил? Пёс у тебя любимый есть. Именно, что выжлятник. И жена - молодая красавица. А в том листке, который мне явлен был, и имя её сказано: Софья Кучковна.
- Лжа! Поклёп! Ты…
И… в шатре княжеском наступила тишина. Я смотрел на искажённое злобой, нестерпимым бешенством, лицо князя Андрея. Эк как его торкануло! И слюна - на губах, и глаза - в распах, и сам - в наклон, и меч - в руке отведён.
А он смотрел на меня. На моё лицо, где задумчивое, вспоминающее выражение, сменялось злорадной торжествующей улыбкой. И быстренько давилось, стиралось соболезнующей. Всё менее - победной, всё более - сочувствующей.
* * *
Текст, который я вспомнил, по мнению профессиональных специалистов - исторически не идентифицируется. Но, кроме неизвестных имён и известных названий, есть в нём детали. Которые, почему-то, странно перекликаются с деталями реального убийства Боголюбского.
Прежде всего: "Муж был старый, жена - молодая". В момент "основания Москвы" и бракосочетания - Софье Кучковне было лет 14, Андрею - 36. Затянувшееся холостякование Андрея вызывала насмешки у русских бояр. Напомню: средний возраст смерти мужчин в эту эпоху - 39 лет.
Само убийство. В сказании князя Петра убивали дважды. Также убивали и Боголюбского.
Фрагмент текста официальной версии:
"Итак, состоялся в пятницу на обедне коварный совет злодеев преступных. И был у князя Яким, слуга, которому он доверял. Узнав от кого-то, что брата его велел князь казнить, возбудился он по дьявольскому наущению и примчался с криками к друзьям своим, злым сообщникам, как когда-то Иуда к евреям, стремясь угодить отцу своему, Сатане, и стал говорить: "Сегодня его казнил, а завтра - нас, так промыслим о князе этом!" И задумали убийство в ночь, как Иуда на Господа.
Лишь настала ночь, прибежав и схвативши оружие, пошли на князя, как дикие звери, но, пока они шли к его спальне, пронзил их и страх, и трепет. И бежали с крыльца, спустясь в погреба, упились вином. Сатана возбуждал их в погребе и, служа им незримо, помогал укрепиться в том, что они обещали ему. И так, упившись вином, взошли они на крыльцо. Главарем же убийц был Петр, зять Кучки, Анбал, яс родом, ключник, да Яким, да Кучковичи - всего числом двадцать зловредных убийц, вошедших в греховный сговор в тот день у Петра, у Кучкова зятя, когда настала субботняя ночь на память святых апостолов Петра и Павла.
Когда, схватив оружие, как звери свирепые, приблизились они к спальне, где блаженный князь Андрей возлежал, позвал один, став у дверей: "Господин мой! Господин мой…" И князь отозвался: "Кто здесь?" - тот же сказал: "Прокопий…", но в сомненье князь произнес: "О, малый, ты не Прокопий!" Те же, подскочив к дверям и поняв, что здесь князь, начали бить в двери и силой выломали их. Блаженный же вскочил, хотел схватить меч, но не было тут меча, ибо в тот день взял его Анбал-ключник, а был его меч мечом святого Бориса. И ворвались двое убийц, и набросились на него, и князь швырнул одного под себя, а другие, решив, что повержен князь, впотьмах поразили своего; но после, разглядев князя, схватились с ним, ибо он был силен. И рубили его мечами и саблями, и раны копьем ему нанесли, и воскликнул он: "О, горе вам, бесчестные, зачем уподобились вы Горясеру? Какое вам зло я нанес? Если кровь мою прольете на земле, пусть Бог отомстит вам за мой хлеб!" Бесчестные же эти, решив, что убили его окончательно, взяв раненого своего, понесли его вон и дрожа ушли. Князь же, внезапно выйдя за ними, начал рыгать и стонать от внутренней боли, пробираясь к крыльцу. Те же, услышав голос, воротились снова к нему. И пока они были там, сказал один: "Стоя там, я видел в окно князя, как шел он с крыльца вниз". И воскликнули все: "Ищите его!" - и бросились все взглянуть, нет ли князя там, где, убив его, бросили. И сказали: "Теперь мы погибли! Скорее ищите его!" И так, запалив свечи, отыскали его по кровавому следу.