А для сведения тех, кто забудет о том – что он русский… поверьте. Я найду способ ему об этом напомнить.
Повешу как собаку. Без всяких судов и аппеляций. И не думайте, что удастся кому-то отсидеться за границей, под крылышком у наших врагов. Достанем и там."
Старейшина литературного цеха, робко прокашлявшись, спросил "А о чём нам писать?"
"Как о чём? Вот, мне сегодня поступило прошение… от учителя начальной школы, девицы Ольги Тониной. Просит дозволить ей поступление в Школу прапорщиков по Адмиралтейству… конечно, дозволю! Сама сбежит через неделю. Но, господа – каков патриотический порыв? Вот вам – тема…"
Разговор стал перетекать в конструктивное русло…
… Вице – Адмирал, начальник Главного Морского Штаба Зиновий Петрович Рожественский был счастлив… здесь и сейчас.
Было тихо, только со сливного бачка ("Надо вставить фитиля вестовому!") уютно, почти неслышно капала – кап, кап… на метлахские плитки пола невская водичка…
В крохотном нужном чуланчике было по-домашнему спокойно. Пахло ёлочкой, деревянное сиденье, согретое ягодицами, было таким прочным, надёжным и устойчивым…
Мир и покой царили в душе адмирала.
Ретирада! Единственное место, где он мог укрыться от житейских и служебных бурь…
А бури вокруг бушевали нешуточные… спешно достраиваемые на верфях броненосцы "бородинской" серии надо как можно скорее оснастить… чем? да всем! Чего-чего только на них не было… практически не было ничего!
Была у Зиновий Петровича задумка – взять часть экипажей с Чёрного моря… но теперь, с этой босфорской авантюрой, навязанной ему Государем… да Господи!
Только с англичанами нам и осталось ещё сцепиться… куда ведь нам с добром!
Нам бы хоть с япошками умудрил Господь разобраться… и то был бы хлеб.
Впрочем, на всё воля Его…
Если Царь прикажет – он, Зиновий Петрович, сам поведёт в бой Эскадру! Против кого угодно! И будет драться.
С англичанами, с французами, да хоть с готтентотами!
И, если не дарует Господь одоления неприятеля – останется на мостике до последнего, в шлюпку не побежит… И так этот… Макаркин… небось, подсмеивается над ним, за глаза называя "Наш герой с "Весты""!
Нет, нового позора Рожественский не допустит…
Тьфу, чёрт!
Прости, Господи… ведь хотел посидеть в тишине и покое, как человек… а опять вспылил нехотя…
Ладно, надо успокоиться…
Так, здесь почитать ничего нет?
Под дверь ретирады, в узкую щёлочку, шелестя, заполз лист писчей бумаги…
Недоумевающий Рожественский нагнулся, поднял его – что такое?
"Прошение. От домашнего учителя, выпускницы Педагогических курсов при С.-Петербургских женских гимназиях, девицы Щетининой, Анны Ивановны.
Согласно Высочайшего Указа… статья в "Русском Инвалиде"… великий почин… девица Тонина… прошу… Школа прапорщиков…"
Взревев, как разбуженный посреди зимы медведь, Рожественский с яростным воплем:"Сударыня! Это же бесчеловечно!! Да оставьте же Вы меня хоть на минуту в поко…" вскочил – и рванулся вперёд…
Но – запутался в приспущенных ниже колен брюках, поскользнулся на чуть влажноватой плитке и с размаху – буммс – врезался высоким, лысеющим лбом в дощатую дверь…
Задвижка не выдержала – и вылетела "с мясом"…
Дверь с грохотом, чуть не слетев с петель, распахнулась, и Зиновий Петрович просто выпал к очаровательным ножкам девицы Щетининой, восемнадцати лет…
Отвернув зардевшее лицо от созерцания белеющих вице-адмиральских ягодиц, Анна Ивановна твёрдо, тем не менее, заявила несчастному страдальцу безжалостным, звонким детским голоском:"Не отстану! Пока не удовлетворите. Я сказала. Так и будет."
… Александр Янович нерешительно остановился, и посмотрел в зеркало… Из серебристой глубины на него взглянули чуть выпученные, водянистые, растерянно-испуганные, слегка туповатые глаза истинного прибалта…
Александр Янович не понимал… он, в общем, ничего не понимал!
Команда его "Лены" при виде Александра Яновича послушно вытягивалась во фрунт – но отчего ему казалось, что за спиной его подчинённые корчат смешные рожи?
Ведь должно же быть объяснение тому, что, когда он поднимается на мостик и, гордо поднеся к глазам тяжёлый бинокль, оглядывает панораму рейда – вахтенный офицер, кем бы он ни был, загадочно фыркая, отворачивается?
А вчера Берлинскому показалось, что вестовой матрос, подавая ему суп, тайком плюнул в тарелку…
Нет, это в конце концов невыносимо! Он – командир, у него и приказ соответствующий есть… он покажет, кто здесь хозяин!
"Вестовой! Э-э-э… чтобы такое приказать… да! Боцмана ко мне. Бегом!!"
… Старый боцман, переминаясь с ноги на ногу и прижимая к бокам большие, как лопаты, натруженные мозолистые ладони, преданно ел начальство глазами…
"Боцман… э-э-э… у нас там как, всё -эээ… благополучно?"
"Точно так, Вашвысскородь!"
"Да. Я тебе сразу говорю – я не потерплю… да. Разгильдяйство, беспорядок… да.
Не потерплю… и вот что? Я тут на катере плыл…"
"Шли, Вашвысскородь?"
"Что-ооо?"
"Так что на катере идут, Вашвысскородь…"
"Поговори у меня! Я вам дам… вы у меня все… умные какие.
Да. А борт, у тебя, боцман, облезлый…
Так что ты там, это…"
"Что прикажите, Вашвысскородь!"
"Ты это там – выкраси эту п о е б е н ь, понял!"
"Так точнА, Вашвысскородь, выкрасить п о е б е н ь! А чем прикажете покрасить?"
Александр Янович задумался… чем красят корабли, он знал как-то… неточно.
"Может… суриком?" – спросил он, неуверенно глядя на боцмана. И откуда на язык Берлинскому упал этот пресловутый сурик?
"Есть, выкрасить суриком!" – глаза боцмана радостно, предвкушающе, заблестели.
"Ну, иди…"
Вот скот… стоит приласкать этих грязных русских – и сами будут руки лизать… научиться бы только говорить на их собачьем языке…
… Через два часа весь Владивосток высыпал на набережную… На борту "Лены", обращённому к городу, огромными буквами от ватерлинии до фальшборта, кроваво-красным по чёрному, было накрашено П О Е Б Е Н Ь
…"Антон Иванович, и всё-таки я не пойму… зачем?" – в голосе Михаила Ивановича Драгомирова, совсем ещё недавно – командующего Киевским военным округом, генерал-губернатора Киевского, Подольского и Волынского, а теперь – просто – члена Государственного Совета, а ровно почетного члена Московского и Киевского университетов, почетного вице-президента конференции Академии Генерального Штаба, почетного члена Михайловской артиллерийской академии, "никчёмного, всеми забытого старика" – как с некоторым кокетством он сам себя ныне рекомендовал – звучало неподдельное изумление.
Подполковник Деникин, старший адъютант штаба Второго кавалерийского корпуса, крепкий, бритоголовый офицер, в цветущем возрасте распятого Христа, по – кавалерийски загребая носками блестящих, как зеркало сапог, молча шёл, дисциплинированно держась слева и чуть сзади высокого, сухопарого старца в черкеске с гызырями, поверх которой была накинута лохматая бурка, по скользкой дорожке, огибающей Владимирскую горку…
"Дорогой мой… поверьте мне, выжившему из ума старику… Ничего, кроме позора – из всей этой истории не выйдет…
Назначили Главнокомандующего!
Ну, хорошо! Куропаткин есть. А где Скобелев?"
"Да разве же Куропаткин плох?"
Драгомиров фыркнул:"Человек безупречной храбрости, блестяще образованный, отличный штабист и толковый администратор, Алексей Николаевич обладает всеми потребными полководцу качествами!
За исключением всего лишь одного – полководческого таланта."
"М-да… неужели всё так плохо?"
"Да как Вам сказать, молодой человек… Мишель… я покойного Скобелева имею в виду… был, прости меня Господи – фанфарон, балаболка, никогда он не задумывался о том, что будет потом – просто брал, и делал… вот потому его и… да.
Но у него была Божья Искра! Он Видел поле боя и Чувствовал момент! И он прекрасно знал, глубоко понимал и потому мог повести за собой Русского Солдата!
Понимаете, этому научиться ну никак нельзя – это либо есть, либо этого нет…
У Куропаткина – нет."
"Так что же с нами будет?"
"А вот что. Куропаткин – не проиграет ни одного сражения, да что там сражения – ни одного мало-мальски серьезного "дела", всегда предпочитая дерзости "разумную осторожность", а наступательному порыву – стояние в обороне, а то и вовсе… "отход на заранее подготовленные позиции".
В результате – проиграет войну. Dixi!"
"А Вы кому-нибудь об этом…"
"Кому? Государю? Который меня… МЕНЯ… в богадельню… старик-с! Выживший из ума… пулемёты Драгомирову не нравятся! Да Драгомиров никогда не выступал против пулемётов!
Кто только эти гадости про меня распускает… сволочи.
А потом… Это ведь Я Полевой Устав разработал, это Я составил "Опыт руководства для подготовки частей к бою" (и эта работа выдержала несколько изданий!) и написал "Солдатскую памятку" (издавалась двадцать шесть раз).
Что же – скажет мне Государь, ты – старый хрен, всю жизнь Армию к войне готовил – а как до Дела – вопишь – всё пропало, туши свет! Да ведь Устав надо было так составлять, чтоб действуя по нему, любая обезьяна могла научиться побеждать…
Да как объяснишь… Куропаткин – не обезьяна! Он – умён!
Да только от его ума – будет Русской Армии большое горе…
Как там в тех проклятых стихах:
От вод малайских до Алтая
Вожди с восточных островов
У стен поникшего Китая
Собрали тьмы своих полков.
О Русь! забудь былую славу:
Орел двуглавый сокрушен,
И желтым детям на забаву
Даны клочки твоих знамен…"