Пояса с ножом на Мишке не было - видно сняли, когда он без сознания был. Он на ощупь нашёл узел и стал развязывать его, помогая себе зубами. С трудом, но он сумел снять верёвку. Тихон тоже стал растирать затёкшие и онемевшие руки.
- Что дальше делать будем? - прошептал он.
- Погоди, соображу.
Мишка начал себя ощупывать, и руки его сразу наткнулись на грузик кистеня в рукаве. Удача неслыханная! Пояс с ножом сняли, а дальше обыскать не удосужились. Эх, нож бы засапожный в голенище сапога! Да об этом можно только мечтать!
Насколько Михаил понял, татей двое. Как бы одного отвлечь, к себе позвать? Если сразу двое нападут, да ещё и с оружием, тяжело отбиться будет. Кистень - не сабля, и не топор боевой. Но всё-таки попробовать надо.
Михаил стащил с себя кафтан, подполз к пологу и заглянул в щель. В десяти аршинах от землянки сидели на корточках оба татя, перед ними - костерок с висящим над ним котлом. Небо слева едва заметно светлело. Знать, до рассвета недалеко.
Один из них помешивал ложкой в котелке, второй клевал носом. На рассвете больше всего спать хочется, это Мишка по себе знал.
- Делаем так, - шепнул он в ухо Тихону. - Тихонько выползаем и - к костру. Там их двое всего. Один носом клюёт. Я ударю его кистенём, а ты бросишь во второго мой кафтан - он от неожиданности рукой прикрыться попытается. Так оружие хватай, какое увидишь - топор там или дубинку, - и бей. Ведь должно же у них оружие быть, коли они разбойники.
- А может, попробуем выползти и - в сторону, так и уйдём?
- Не получится. Морозец лёгкий, снежок лежит. Любая ветка под ногами хрустнет - и мы раскрыты. А на снегу следы хорошо видны, догонят быстро.
- Боюсь я!
- Рассветёт вскорости, ладья придёт, - напомнил Михаил. - Вдохни глубоко, и выползаем. Сразу не вскакивай, не ори и не топочи. Как можно ближе подползти надо. Между землянкой и разбойниками - костёр, потому они нас сразу не увидят. Надо решиться, хоть и страшно. Или сейчас, или никогда!
Михаил приподнял полог и выскользнул ящерицей из землянки. За ним - Тихон, в руках - кафтан. Поползли оба: Мишка впереди, Тихон - чуть левее и приотстав.
Всё ближе костёр… Уже три аршина осталось, как один из татей почувствовал что-то, насторожился, голову от котелка поднял.
Мишка приподнялся, а потом, как пружиной подброшенный, вскочил, прыгнул вперёд и со всей силы влепил грузик кистеня в лицо разбойнику, вложив в бросок всю свою силу, всю ярость. Разбойник упал на спину, раскинув руки. Добивать - если он жив остался - было некогда.
Второй тать от шума проснулся, приподниматься начал, хлопая ничего не понимающими глазами. А в голову ему уже кистень летел. Да незадача вышла - не рассчитал Мишка дистанции, коротковат оказался тонкий кожаный ремешок. Ударился он о голову татя слегка и тут же назад отскочил. Но в это время Тихон кафтан татю в лицо бросил. Слегка оглушённый, тот руки перед собой поднял и с перепугу заорал.
Краем глаза Мишка справа от себя блеск заметил. Голову повернул - топор, обычный, плотницкий. Только схватил его, только разогнулся, а мужик уже на него летит в прыжке. И времени ни уклониться, ни ударить в ответ не остается. Упали оба - мужик сверху.
От удара спиной о землю у Мишки дыхание перехватило, и он топор из руки выпустил. В это время разбойник схватил его за горло. Мишке и так дышать было нечем, а тут ещё и мужик душит. И кистенём не ударишь - замаха нет.
В глазах у него уже радужные пятна появились, как вдруг противник хватку ослабил и обмяк. Мишка вдохнул воздух раз, другой и, зажав в кулаке грузик кистеня, ударил им татя в висок и столкнул его с себя. Приподнявшись, увидел, что рядом, держа дубинку в руке, стоит Тихон.
- Это… ты… его? - спросил Тихон, едва переведя дух.
Он, выронив из рук дубинку, весь затрясся.
- Ты чего?
- Я человека убил! - а сам чуть не плачет.
- Какой же это человек - разбойник он! Его место - на суку висеть, на верёвке. Не ты на него напал, а он тебя в полон взял, в рабство продать хотел.
- Кровь теперь на мне, - заныл Тихон, - как же я теперь в монастырь?
- Отмолишь сей грех. Кончай сопли пускать, рассветёт скоро. Уходить нам надо. Где мой кафтан?
Кинулись они искать его, а от кафтана одни обгорелые лохмотья остались. Тать его от себя в костёр отбросил, он и сгорел.
Мишка прикинул, кто из разбойников с ним телосложением схож. Оказалось - первый, что в котле ложкой мешал и которому Михаил кистенём в лицо попал. Он дёрнул за рукав всё ещё продолжавшего раскаиваться в убийстве разбойника Тихона:
- Помоги зипун с него стянуть!
- Никак не можно, я не разбойник!
- А до Хлынова я в одной рубахе пойду? - обозлился Михаил.
Вдвоём они стянули с разбойника зипун, и Мишка надел его на себя. Пришёлся он ему впору: сразу тепло стало, только пахло от зипуна противно. Он всмотрелся в того, с кого только что снял верхнюю одежду. Лицо у разбойника - кровавая каша, и он не дышит. Мишка ко второму разбойнику подошёл. На нём обнаружил свой пояс, с ножом. Перевернул его, чтобы пояс расстегнуть, а тот застонал. Не сдох, мразь!
- Добить надо гада!
- Ты что, нельзя - богомерзкое дело! Ведь сказано в Священном Писании - не убий!
- К нему это не относится. Ты лучше вот что - обойди вокруг землянки, отступя саженей двадцать. На снегу следы должны быть, как меня волокли. Найди их - по ним назад пойдём.
Тихон исправно пошёл искать следы. Михаил же снял с татя свой пояс и подпоясался им. Неохота было руки марать, однако Митрофан учил его в своё время - не оставляй врага за спиной недобитым!
Мишка рубанул татя топором по голове и отвернулся. Вытер лезвие топора снежком, топорище за пояс заткнул. Всё-таки это оружие посерьёзнее, чем нож.
Издалека Тихон крикнул:
- Нашёл!
- Ты чего на весь лес орёшь? А если ладья рядом?
- Прости.
Следы и в самом деле были от волочения Мишки, и рядом - две цепочки следов от сапог разбойников.
- Идём! Ещё не рассвело. Мой ушкуй уйти без меня не должен. Если недалеко - успеем.
Он шёл по следу, Тихон держался сзади.
- Ты чего в монастырь собрался?
- В послушники.
- Монахом хочешь стать?
- Хочу.
Удивился Мишка, но говорить ничего не стал. Выбирать в жизни дорогу - дело личное. Мишке вот торговать нравится, а кому-то - Богу служить. Каждому - своё.
Солнце так и не показалось из-за низких туч. Стало просто светать, а светило за тучами едва угадывалось. Мишка ускорил шаг. Павел вставал рано - поднимал команду. Его наверняка хватились, и теперь в растерянности - куда делся. Поискать должны бы. Особые надежды Михаил на Савву возлагал - всё-таки охотник бывший, следы должен уметь читать. Навстречу выйти должны, обнаружив чужие следы и пропажу хозяина.
Мишка аж зипун расстегнул. Следы, по которым они шли, вели параллельно берегу реки - саженях в ста, потом вправо свернули, к стоянке. Не выдержал - побежал. Выскочил на полянку, а она пуста. Он своим глазам не поверил. Может быть, это не его стоянка, где стоял ушкуй, - другая? Нет - вот жерди, на которые полог вешали, вот дерево с раздвоенным стволом, за ствол которого канатом ушкуй ошвартовывали. Свежее, ещё горячее кострище, на котором утром готовили похлёбку.
Михаил кинулся к воде и увидел, как вдали уходит за поворот его ушкуй. Слишком долго он на нём плавал, чтобы не узнать даже на таком расстоянии. И даже силуэт кормчего узнал.
Сложив ладони рупором, Михаил в отчаянии закричал:
- Павел!
Но было уже поздно - ушкуй скрылся.
Мишку охватило отчаяние. Он так надеялся, что ему навстречу выйдут ушкуйники, в крайнем случае - они его подождут. Ушли!
Сзади подошёл Тихон, обнял за плечи.
- Не расстраивайся, значит, так Господу угодно. А в уныние впадать - грех!
- Иди ты со своими проповедями! Сколько я тебя в землянке уговаривал! Навалились бы шустрее - сейчас бы на судне к Хлынову плыли.
- Эка беда! Главное - сами живы и на свободе. А Хлынов никуда не денется, мы до него пешком дойдём. Если мешкать не станем - после полудня на месте будем. А то, может, и раньше, - хитро улыбнулся Тихон.
Посовещавшись, решили вдоль берега идти, чтобы не плутать. Если реки держаться, хоть и попет лять придётся, согласно её изгибам, всё равно к берегу всегда можно выйти.
Мишка с сожалением вспомнил о котелке с варевом на разбойничьем костре. Знать бы, что к ушкую не поспеют, так хотя бы поели. На сытое брюхо шагается лучше, веселее.
Они двинулись вперёд, Мишка от реки удалился саженей на полета. Отсюда и реку видно, и спрятаться быстро можно, если судно чужое заметят. Он ведь помнил слова Ивана-разбойника о ладье.
Тихон сзади шёл, по следам Михаила, подобрав на стоянке жердь и пользуясь ею, как посохом. Оглянувшись, Михаил засмеялся.
- Ты чего?
- Тебе бы рясу - вылитый монах.
- Что смешного в том, что я монахом стать хочу?
- Ничего, да только у тебя постное лицо.
Михаил погрузился в раздумья. Что в плен его взяли - сам виноват. Осторожнее быть надо. Понятно - устал, и рядом - стоянка с ушкуйниками. Почувствовал себя в безопасности, расслабился, и тут же получил урок. Вроде не маленький - пятнадцать лет уже, а попал, как курица в ощип. Другое беспокоило - почему Павел ушкуй увёл? Видел, конечно, Михаил воду, поверх водной глади - шуга - снег со льдом, как каша. Вероятно, кормчий испугался, что реку льдом скуёт. Только ведь если лёд встанет, то пока тонкий, непрочный. Плыть по нему будет тяжело, однако и Хлынов рядом.
В голове мелькнуло подозрение: "А не Павла ли это проделки?" Вроде всё не в его пользу говорит.