Потом, когда я ознакомил его со списком "прегрешений", он очень сокрушался, что поспешил поклясться, но было поздно. Я же, исходя из этих "покаяний", вылепливал инструкцию. А вы думаете, откуда в уложении появились строгие запреты: с коней сторожам не ссаживаться, станов не делать (то есть никакого тебе строительства в рабочее время), огонь дважды в одном месте не разводить, где обедали, там не вечерять, в лесах на ночлег не останавливаться - слишком расслабляет, пусть в открытом поле дрыхнут вполглаза.
В эту же инструкцию я вогнал и порядок их действий в случае, если они заметят неприятеля, - гонец от них должен птицей лететь в ближайший город со срочной вестью о появлении врага, а не дожидаться, пока удастся все подсчитать. Оставшимся же надлежало заняться дополнительным сбором данных.
Не преминул я указать и о смене, в том числе и о том, что если сакмагоны покинут свой пост, не дожидаясь подмены, а в это время на их участке пройдет вражеская рать, то их ждет беспощадная кара. Тут уже без смертной казни никак. Ала гэр ком а ла гэр, говорят французы, и это правильно. На войне действительно все должно быть как на войне, и поблажек допускать не стоит.
А чтобы народ сменял своих товарищей вовремя, я, подумав, вписал штрафные санкции. Не понимают слов - будем бить рублем, по одному за каждый просроченный день, но вычет не в казну - еще чего, перебьется царь, все равно он тратить по уму не умеет, - а в карман тем, кого они должны сменить.
Тут, кстати, даже Воротынский помотал головой и, заметив, что я уж больно крут, подрезал мой первоначальный штраф вчетверо, скостив его до полуполтины. Мол, деньгой их государь не больно-то жалует, всего по семи рублев в год. Получится, на седмицу опоздал и вкалывай после этого весь год за бесплатно, а это не дело, да и обстоятельства разные бывают.
А вот другая моя новинка пришлась ему очень даже по душе - имеются в виду ревизии. Вроде бы простейшая штука. По институту еще помню знаменитое: социализм есть учет и контроль. Но тут, в беспросветных феодальных сумерках, не имели понятия ни о социализме, ни о прочем. Главное, в своих вотчинах они этот самый учет внедрить додумались. Не сдал положенную дань - фу, как грубо, будто речь о покоренных землях идет, но что поделать, коль все налоги именно так тут называются, - придут и проверят, а правда ли ты гол как сокол или брешешь как сивый мерин.
Но это что касается учета. Сакмагоны же дани, то бишь налогов, как люди военные, не отстегивали вообще - это им государство платило. Вот и получалось - нечего у них учитывать. Что же до контроля, то тут об этом слове никто и не слыхал, так что пришлось его заменить на "наблюдение".
Но название неважно - главное, чтоб появились сами ревизоры. Наказание, если контролеры увидят непорядки в службе, тоже душевное и доходчивое. Я поначалу вписал кнут, потом вспомнил Ярему, поежился, почесал оставшиеся на спине после экзекуции шрамы и заменил кнут на рубли, но Воротынский переиначил, заявив, что эдак они еще останутся должны казне, а кнут для учебы самое то.
Вспомнив еще одну знаменитую фразу о тактике выжженной земли, я предложил и другое новшество - регулярно запаливать степь. К осени трава там высыхает до звенящей белизны, но неприхотливые татарские лошадки могут прокормиться и на такой, им не привыкать. А надо, чтоб они дохли с голоду. Получалось, что тем самым мы обезопасим себя от осенних набегов. И вновь не просто предложение, но с определением конкретных сроков и лиц, ответственных за это - кто, где и когда устраивает пал.
Воеводам и станичным головам тоже от меня досталось. Теперь они полностью отвечали за своевременное и качественное обеспечение своих подчиненных хорошим транспортом, то есть резвыми лошадками, вплоть до того, чтобы брать их даже внаем.
Доказал я Воротынскому и необходимость увеличить не только количество разъездов, но и штатную численность каждого. Мало четырех человек в разъезде. В обычное время - да, а если появился враг и надо посылать гонца за гонцом? Да тут десяток нужен, не меньше.
- Казна не потянет, да и государь заупрямится, - категорично заявил князь. - Надо, чтоб и надежно, и без лишней деньги.
- Сейчас, после того как Москву спалили, самое время! - горячился я. - Пока "крапивное семя" напугано, оно особо скупиться не станет, добавит рублевиков.
- Добавит, да не столько. У тебя и вовсе выходит - на каждые четыре рублевика ныне надо еще шесть накидывать. Уж больно много. Тогда вовсе ничего не дадут. Хватит и… шести человек.
На том и остановились.
Относительно прибавки к жалованью Воротынский тоже воспротивился. Ссылки были прежние - поднимется на дыбки Казенный приказ и выставит железный неубиенный во все времена довод: "Убыток государю". Тыканье пальцем за окошко, в сторону руин, и пословица "скупой платит дважды" не помогли.
Правда, пунктик об увеличении земельных наделов я пропихнул - все равно украйные рубежи в запустении, но кто-то вякнул царю, что северская земля больно урожайная, дает много хлеба, а потому позже, на окончательном утверждении, вычеркнули и это, да еще попеняли князю, что он это сделал специально. Мол, свои земли - Перемышль, Одоев, Воротынск, Новосиль и прочие государь забрал под себя, так ты ныне по своей злобе норовишь у него их выхватить, чтоб ни себе ни людям. Вообще-то предложение было как раз наоборот - раздать людям, то есть сакмагонам, да и то не всю, но…
Однако этот пункт стал, пожалуй, единственным, который подрубили на обсуждении. Что же до остального, то царь, внимательно выслушав текст, коротко заявил: "Дельно писано. Ни убавить, ни прибавить. Неужто сам до всего домыслил?" И впился пронизывающим взглядом.
- Лгать я не стал, ибо грешно, - рассказывал Михаила Иванович. - Но, памятуя о твоей просьбишке, умолчал кое о ком. Ответствовал же, что ни строки мною самолично не написано - подьячие трудились, а вот сказывал им словеса я сам. Все до одного.
"Ишь ты, просьбишку мою он вспомнил, - криво ухмыльнулся я. - Это еще как посмотреть, чья просьбишка была".
Но во всем остальном, отвечая царю, Михаила Иванович не солгал, сказав истинную правду. С документом мы чуток припозднились, но, учитывая, что теперь их, по сути дела, стало два - помимо расклада откуда, сколько, на какой территории, в какие сроки и прочее - мы ведь готовили, можно сказать, устав самой службы, под этим предлогом просить отсрочку было допустимо и карой за задержку сроков не грозило. Иоанн Васильевич только усмехнулся и вяло махнул рукой, вымолвив, что, так и быть, до зимы с князя ничего не спросит. Но мы уложились раньше. Я - гораздо раньше, однако, прочитав мой текст, Воротынский хоть и одобрил его, но…
- Писано знатно, - вздохнул он, похвалив. - Словеса будто в колокол набатный бьют. У нас так-то нипочем бы не вышло.
Я засмущался. Стиль - заслуга не моя. Вспомнился мне мой бывший взводный еще по училищу, вот я его и скопировал, чтоб все звучало жестко и рублено, по-военному.
- Токмо как-то оно у тебя все просто изложено. Излиха просто. Не оценят таковское в Думе. Выкрутасов бы поболе.
"Это и я так могу", - презрительно хмыкнув, нагло заявил Промокашка Шарапову.
- Я-то вижу, сколь ты трудов вложил, - мягко заметил Воротынский, - но для прочих оно… - И вынес окончательный, категоричный приговор: - Не пойдет! Сразу видать, что иноземец длань приложил. Переписать надобно.
Вот так. Вначале "во здравие" и тут же "за упокой". А я-то старался, я-то надрывался, выписывая каждую строку, чтоб чеканно. И не набатным звоном колоколов они были - барабанной дробью. Мерно, увесисто, четко. Эх, прощай мои труды понапрасну.
Горькую пилюлю князь подсластил. Не знаю уж, он то ли и впрямь так считал, то ли попросту решил поднять мне настроение:
- Оно, конечно, у тебя словцо к словцу подогнано так, что и комару в щель не забраться, все так. Но вот беда. Ты, фрязин, хошь и умен, но умок твой для Руси негож. - И добавил, сопроводив очередным тяжким вздохом: - А зря.
"А чего ж тогда сыграть-то?" - растерянно спросил Шарапов. "Мурку!" - выдал пожелание Промокашка, и Шарапов послушно…
Нет, я не Шарапов и своего текста не переделывал. Да и не мог я писать не словами, но словесами, то есть, чтоб полностью по старине. Не мог при всем желании, поскольку для меня те же юсы, ижица, фита и ферт все равно, что китайские иероглифы. Впрочем, Воротынский и не настаивал. Главное, что все имеется, а изменить порядок слов, чтоб звучало заковыристее, да поменять сами слова - задача не из сложных. Поэтому "Мурку" я не играл. За фортепьяно сел сам князь и, глядя в мои ноты, на следующий день самолично принялся барабанить по клавишам, то есть диктовать подьячим окончательную редакцию.
А что до моего участия, то я и хотел, и в то же время не хотел, чтобы князь о нем упоминал. С одной стороны, лишний раз светиться мне действительно ни к чему. Чревато, знаете ли. Когда я появился пред ясными царскими очами в виде гонца-видока, да еще изволил пошутить, пытаясь выручить Балашку, моего имени Иоанн, по счастью, так и не спросил, а искушать судьбу второй раз - лишнее. Не любит она, когда ее дергают за уд, да еще так бесцеремонно. Ох не любит.
С другой же стороны, была у меня нужда в государевой награде. Деньги - тьфу, я их и сам заработаю. Но вот получить чин мне очень хотелось. Титул на Руси ничто - сам видел князей в лаптях. А у меня он вдобавок еще и иноземный. Зато чин… Не из тщеславия, как вы понимаете, - чтобы сватовство не сорвалось. А его пожаловать может лишь царь, и только он один. Получалось, что желательно рискнуть и засветиться.