Фамилия Туи чаще всего всплывала, когда люди размышляли над тем, кто заменит престарелого судью Мамфри на посту председателя Главного суда округа Киндл и сосредоточит в своих руках огромную власть. За тот год, что я был председателем коллегии адвокатов, мне этим Бренданом прожужжали все уши. Мы со Стэном помнили пребывание Туи на посту судьи по уголовным делам. Это было давным-давно, и тогда ходили настойчивые слухи, что его часто навещает некий Туте Нуччио, известный ходатай по темным делам.
— Стэн, не считаешь ли ты, что несправедливо прижимать Робби Фивора за грехи родственника его делового партнера? — мягко спросил я, и Сеннетт, наконец, потерял терпение:
— Знаешь что, Джордж? Ты просто делай свою работу. А я буду делать свою. Поговори со своим парнем. Там есть что копать. Нам это видно обоим. Если Фивор согласится сотрудничать, мы предоставим ему шанс. Но если он не увидит в своих делах ничего предосудительного и начнет упираться, то непременно отправится в тюрьму за уклонение от уплаты налогов. Я постараюсь упрятать его туда на максимальный срок. А с такими суммами, о каких мы с тобой говорили, это потянет на несколько лет. Но у Фивора пока есть шанс. Если он им не воспользуется, то не приходи и не канючь по поводу шести месяцев и не бренчи своей лирой насчет бедной больной жены и его ужасного положения.
Стэн мрачно разглядывал меня, уперев подбородок в грудь, став наконец Стэном Сеннеттом, который нравится очень немногим и с кем иметь дело очень непросто. За окном в квартале отсюда поскрипывал огромных размеров башенный кран, поднимая панель, на которой стоял смельчак-монтажник. В этом городе на монтаже зданий работали исключительно американские индейцы. Общеизвестно, что они страха не ведали. Сейчас я им очень завидовал. Смерть отца каким-то образом обострила мои давние комплексы относительно отсутствия смелости.
Стэн воспринял мое молчание по-своему. Одним из немногих преимуществ, какие я имел перед ним в нашей дружбе, было то, что он очень дорожил моим мнением о нем. Стэн прекрасно знал, что оно положительное, но всякий раз искал подтверждения.
— Я тебя обидел? — спросил он.
— Не более чем обычно, — заверил я его.
Стэн встал, и я подумал, что наш разговор закончен. Он был знаменит тем, что часто резко прерывал беседу. Однако сейчас Стэн примостился на передней части своего массивного стола из красного дерева. Я собирался спросить, как он ухитрился дожить сегодня до половины пятого, а белая рубашка ну совершенно не помята, но момент, как обычно, оказался неподходящим.
— Джордж, — промолвил Стэн, — я хочу рассказать тебе одну историю. Не возражаешь? Она невеселая. Ты когда-нибудь слышал о том, как я решил стать прокурором?
— Нет.
— Так вот, я об этом вспоминаю очень редко, но сейчас тебе расскажу. У моего отца был брат, его звали Петрос. Разумеется, мы, дети, звали его Питер. Дядя Питер считался в нашей семье паршивой овцой. В том смысле, что держал не ресторан, а только газетный киоск. — Видимо, в этом было что-то смешное, поскольку Стэн позволил себе короткую сдавленную усмешку. — Вот говорят — тяжелая работа, тяжелая работа. Я слышал от здешних молодых юристов жалобы на тяжелую работу. Они так называют ночные бдения за бумагами. Нет, друг мой, вот у дяди Питера была действительно тяжелая работа. Вставать в четыре утра. Стоять в своей маленькой угловой кабинке при любой погоде, даже при самой скверной, под пронизывающим холодным ветром, в дождь, порой со снегом. Всегда. Протягивать покупателям газеты, принимать мелочь, давать сдачу. Он занимался этим двадцать лет. Наконец к сорока годам Петрос преисполнился желания что-то изменить в своей жизни. А тут подвернулись знакомые ребята, у которых была заправочная станция почти в центре города. Место — ну прямо золотая жила.