Глубокой ночью, когда ручей страждущих, наконец, иссяк, усталые старик и юноша присели у открытого окна перекусить. Собственно, ел один врач, его добровольному помощнику после увиденного кусок в горло не лез. Болела ушибленная булавой голова. Но рядом с этим необыкновенным человеком понемногу утихала боль, возвращалась надежда на лучшее.
- Ну, мальчик, что скажешь обо всем этом? Налюбовался на ваших, святых воителей, рук дела? - негромко спросил Тигран.
- Это воистину ужасно… - поежился Эдвард.
- Гроб это ваш Господень, это - твои золотые шпоры! - старый врач помолчал, закончил глухо. - Все это - проклятая война…
Глава шестая. Третье предопределение
Утром Тигран разбудил всех рано. Постель его была не смята, однако выглядел он вполне свежим. В зале на столах, лавках и под ними храпели и стонали во сне постояльцы. Алан сходил на конюшню, выдернул за ногу из сена гостиничного конюха и приказал запрягать. Сирийцы стащили по крутой лестнице волшебный сундук и погрузили в двуколку. Решив позавтракать по дороге на свежем воздухе, купили у хозяина вчерашнего жареного мяса и лепешек. Четверть часа спустя повозка прогрохотала через заставу на выезде из города.
Алан первым уселся к Тиграну в двуколку, но сегодня смех у них не звучал. Разговор, видимо, завязался серьезный, старик гэла о чем-то спрашивал, в чем-то убеждал, даже горячился. По нескольким косым взглядам, брошенным на Эдварда собеседниками, сакс понял, что беседа касается и его.
Когда через час остановились на привал, Эдвард спросил у друга, о чем был спор, но, обычно словоохотливый, Алан ограничился кратким:
- Небось, сам тебе скажет. Не для меня такие тонкости…
Старик начал разговор сразу, как только они с Эдвардом тронулись в двуколке в дальнейший путь:
- Объясни мне, дружок, за что ты воюешь так далеко от дома? Зачем участвуешь в этой священной мясорубке? Ведь я вижу, как она не по тебе!
Обаяние странного старика было так сильно, он так верно угадал грызущие Эдварда еще неосознанные сомнения, что искренне, истово почти до фанатизма верующий в Бога юноша даже не обиделся на вопросы, явно посягающие на привычные ценности его мировоззрения. Он задумался, но в голову ничего не лезло, кроме сакраментального, - за Гроб Господень, - когда же он хотел произнести эти святые слова вслух, то, вдруг вспомнив ночной разговор, смутился, промолчал, поняв, как нелепо наивно они бы прозвучали. А Тигран даже не улыбнулся. Он глядел поверх вожжей на бегущую навстречу дорогу и ждал ответа.
- Ну, магометане - язычники, они отняли у нас Святую Землю, - начал юноша объяснять очевидное, - вот мы у них ее и должны отвоевать.
- Никогда не была она вашей, просто - провинцией Византии. Зачем и для кого вы ее отвоевываете? Для простых людей, что здесь живут? Что, Готфрид Бульонский, отбив Палестину у турок, вернул ее Константинополю? Или здесь стало лучше жить при крестоносцах? Раньше угнетал один император, а теперь целая стая господ! Да местные жители оттого и не противились туркам, что те спасли их от императорских мытарей. По дороге на Восток пол-Европы крестоносцы обчистили, а уж народу поубивали, куда там твоим туркам. А "кроткие" братья-тамплиеры и госпитальеры! За семь десятков лет так насосались, как только не лопнут. Да, наняли ромеи волков овец пасти!
- Турки насильно обращают христиан в ислам! - возмутился сакс.
- Ладно тебе повторять поповские байки! Плати налог на веру, и молись хоть пню! Меня же не обратили… из атеизма! - старик чуть заметно усмехнулся на незнакомом юноше слове. - Но я не об этом. В Писании сказано: - Не убий! Не может Бог, который есть любовь, желать смерти людям из-за своего Гроба. Господь в Библии явил агнца Аврааму, отказавшись от человеческой жертвы. Значит, кровь не угодна Ему. А вы?! Вымостили подступы к Иерусалиму трупами и думаете, что Бог вас наградит? Воздаст вам стократно? Воздаст - кровью! Мне отмщение, и аз воздам! - рек Всевышний. Ему судить, а не вам! Присвоили себе право карать именем его. Но ты-то, ты, не такой! Зачем тебе эта мерзость?!
- Да ведь сам Христос явился Петру Пустыннику в Иерусалиме и повелел начать поход против язычников!
- Врал твой Пустынник! Христос ему явился! Он сам-то заявился сюда впервые только с Готфридом Бульонским. Я с этим чокнутым попом побеседовал тогда, так он даже не ведал, где тут в Палестине Иерусалим! А коли поход был так угоден Господу, как же он позволил сельджукам разбить ополчение Петра под Никеей? А?!
В голове Эдварда со скрипом заворочались цифры:
- Так, Петр Пустынник в ноль девяносто шестом… Сейчас у нас сто девяносто первый от Рождества Христова… - решал он в уме арифметическую задачу и вдруг вытаращил глаза на Тиграна:
- Тебе… э-э, вам, сэр, значит, что, сто… нет - сто двадцать лет? - ошарашено спросил Эдвард.
- Не веришь? - лекарь засмеялся. - Петру Пустыннику веришь, что он лично с Христом общался, а мне не веришь?! Это хорошо, что ты не все на веру берешь, значит, не совсем дурак вырос.
- Но, сэр, столько не живут! - юноше казалось, это шутка.
- Вон, в Библии, Мафусаил девятьсот с чем-то лет на белом свете отбарабанил, а мне ты и каких-то сто двадцать не разрешаешь? - Тигран откровенно развеселился.
- Да, чудны дела твои, Господи! - Эдвард перекрестился. - А смотритесь, сэр, ну-у, лет на пятьдесят от силы.
- Какой я тебе сэр? Я - Тигран! Но вот что скажи! Как ваш всемилостивый и всеблагой Бог может хотеть, чтобы за него люди мучились и умирали, а? - лекарь уставился в глаза юноше. - Валите вы на Господа свое дерьмо. Как кому чего приспичило, так сразу: - Это Ему угодно! - Захотелось королю золота, стал Всевышнему угоден грабеж, захотелось чужой земли, сразу война угодна, и так далее…
- Но, Тигран, ведь за Святую Землю воюют многие достойные рыцари, известные справедливостью, доблестью, да и другими добродетелями, - юноша вновь обрел почву под ногами, - сражаются с язычниками, обращают в Христову веру.
- В том-то и беда, что неплохие, в сущности, люди занимаются поганым делом! - воскликнул старик с досадой. - Как бы тебе объяснить попроще… Пойми, до Иисуса все люди были не христианами, но он никого не убил, чтобы обратить их. Значит, не считал возможным для себя. А вот вы думаете, что вам все разрешено!
- Но сэр, то есть, Тигран, тогда Господь за все это должен наказать людей на том свете? - Эдвард не знал, что и думать.
- Пока что он наказывает их на этом, лишая разума, - мудрые глаза старого врача глядели печально. - Ты, главное, вот что, запомни, Эдвард: крестовые походы, как и все войны, Богу не угодны, и победы вам здесь не видать. С твоим характером, несомненно, ты постепенно и сам в этом убедишься, вот тогда-то мы и поговорим еще. Если, конечно, ты доживешь до следующего разговора… Эк угораздило тебя родиться в такое время! Вольтеровы Кандиды[10] еще тысячу лет будут всем не ко двору…
Он замолчал. Эдварду стало грустно, словно с только что полученных новеньких рыцарских шпор облезла позолота. Он обрадовался, когда Алан, приметивший печаль друга, окликнул его из седла:
- Не отбил копчик о козлы, о паладин? Смотри, разучишься ездить верхом! Турниров на двуколках не бывает! - и захохотал во все горло.
- Он зря смеется! Раньше конница только и воевала на колесницах, сражаться верхом толком не получалось, пока стремена не изобрели, - старик, казалось, знал обо всем на свете. - Тысячи две-две с половиной лет тому назад чуть к югу отсюда огромные армии с сотнями колесниц встречались в битвах, описанных в Библии.
Тигран рассказывал замечательно интересно. Эдвард слушал, открыв рот, о давних временах, о героях и тиранах, о добрых и кровожадных богах, больше похожих на дьяволов, о древних египтянах, ассирийцах, греках, о прародине старика - Урарту, и о многом другом. Земная история внезапно раскрылась перед ним, как путнику с высокого горного перевала неведомая страна, и юноша вдруг ощутил стыд за ничтожность своих познаний.
Лекарь заметил его смущение и сказал:
- Ты не грусти! Все постигнуть невозможно. Главное - стремиться к знаниям! И не надо делать из кроткого Иисуса кровожадного Ваала или Молоха!
- Постепенно и наш век канет в вечность, - старик положил руку на плечо Эдварду, - останутся лишь рассказы о нем. Мы вместе с нашим временем будем жить в памяти потомков. В этом бессмертие и подлецов и героев. Каждый волен выбрать, как его будут помнить, зверем или человеком!
- Ты пока честен и непорочен, мальчик, - Тигран пристально смотрел в глаза Эдварду, - но в жизни непременно придется решить: мириться со злом или бороться с ним. Первое - легче, да и приятней, второе - почетней, но неизмеримо трудней. А труднее всего - распознать зло, видеть его, в какие бы одежды: в доспехи ли доблести, в рясу ли святости, в убогое ли рубище мнимой всеобщей пользы, оно не рядилось, под каким ярким стягом не выступало… Ты вчера хорошо начал, пусть и дальше на этой дороге тебе сопутствует удача.
Впереди открылась бухта Триполи.
Многобашенный Триполи - ворота Леванта, отсюда караванные пути вели вглубь Азии. Богатый город всегда соблазнял завоевателей. Кого здесь только не видели! И Александр Македонский, и римские легионы, и византийцы, теперь вот крестоносцы с турками бились за эту землю. Только недавно от крепости после долгой безуспешной осады отступил Саладин. И все грабили! Но купцы знали: прибыли без риска не видать, и не уезжали отсюда, упорно держались за город из-за его удобного местоположения. В порт и из порта по улицам везли товары, шагали люди разных наций и вероисповеданий, звучала чужая речь, звенели странные золотые и серебряные монеты далеких стран.