- Можно, сэр! И еще как можно! Смотри, Эд, мы уже и пришли, только за угол свернуть. Ну, как, силен я в сухопутной навигации?
У ворот дома банкира слуги собирались с лошадьми на водопой. Узрев недавно уехавших британцев, они загалдели, и один из них опрометью бросился за хозяином.
Держась за сердце, почти выбежал к воротам старый Иегуда, наткнулся на гостей и замахал руками:
- Ой! Боже ж ты мой! Это вы? Я, таки, решил, чего-нибудь плохого стряслось.
- Нет-нет, все хорошо! - Эдвард засмеялся счастливо. Он будто домой вернулся.
- Фу-у! Велик Господь Израилев! - вздохнул с облегчением старик.
Пришел и Бенони, обрадовано обнял гостей и повел в дом, по дороге расспрашивая, все ли в порядке, не нужно ли чего. Посетовал:
- Эх, жаль, Тиграна не застали! Всего часа два, как уехал. Эдвард вошел в свою прежнюю комнату, обвел ее взглядом и от полноты чувств закрыл глаза. Вдруг услышал быстрый легкий перестук каблучков, обернулся к двери, и Ноэми кинулась ему на грудь. Теплая со сна, в поспешно накинутом платке, она была такой родной и близкой! Война с ее ужасами и кровью осталась где-то далеко от этого мирного дома… Эдвард усадил ее рядом на кровати, а она все не могла оторваться от него, лепетала:
- Милый, милый! Ты приехал… Навсегда!
Верно так она поняла его столь быстрое возвращение, и у Эдварда язык не повернулся лишить ее этой иллюзии, слишком жестоко было сразу отнять у Ноэми счастье.
Они долго сидели обнявшись и не видели, как в дверь всунулся орлиный нос Бенони, как он улыбнулся и, прижав палец к губам, исчез. Их никто больше не тревожил.
Вдруг Ноэми встрепенулась:
- Что это мы все молчим?! Как ты там жил без меня, любимый?
Эдвард радостно поведал ей об акколаде. Ноэми воодушевилась было вместе с ним его триумфу, но сразу увяла ее радость, когда девушка поняла, что он опять лишь ненадолго к ней. Она быстро взяла себя в руки, вновь оживилась, но чувство чистого счастья уже не светилось в темных прекрасных глазах. И в душе сакса чуть потускнел блеск рыцарской карьеры.
Юноша попытался развеять тень, омрачившую встречу, заговорил о близком конце войны, но Ноэми печально улыбнулась и покачала головой:
- Не надо меня уговаривать, милый. Я уж такая, какая есть. Теперь каждый миг моего недолгого счастья рядом с тобой будет отравлен ожиданием скорой разлуки. Но хоть ты не грусти, ведь у тебя такая радость! А я постараюсь не мешать тебе печалью.
Этот не очень веселый разговор прервало появление Алана. И удивительно - то, что не удалось Эдварду, гэл сделал, сам не заметив. Его жизнерадостная натура творила чудеса, вокруг горца просто не могло быть кислых лиц.
- Эй! Пойдемте завтракать! Все за столом сидят, с голоду помирают, меня за вами прислали. Сами идти звать боятся, вдруг идиллию поломают.
Ноэми рассмеялась чуть грустно. Подошла к Алану и поцеловала в лоб:
- А она уже поломалась… Эд мне успел сказать, что вы через пять дней уедете.
- Да… Но не навсегда же! - гэл смущенно развел руками.
- А вот этого-то никто и не знает. Ладно, пойдемте… - девушка взяла друзей под руки.
Пять счастливых дней промелькнули незаметно. Как и всегда, когда время ограничено, оно утекало водой сквозь пальцы…
Шел дождь. Не тот мелкий, родной английский, больше похожий на туман, а настоящий ливень. С редкими перерывами, он лил и лил, словно и небеса решили оплакать предстоящую Эдварду и Ноэми разлуку.
Они часами сидели на галерее. Шумел дождь за увитыми виноградными лозами шпалерами, а они беседовали, рассказывали о себе, старались получше узнать друг друга. Разные страны, разные религии, разные обычаи, сказки… да все разное. Все по-своему у каждого народа, но честность, благородство, доблесть, доброта и, конечно, любовь - везде одинаковы.
Вот только все эти прекрасные качества абсолютно необязательны в применении к человеку другого народа, иной веры, будто он и не человек вовсе. Гнусная универсальная формула "чужой, значит, плохой" стоит меж людей, словно стена, и пробить ее невозможно. В эту стену постоянно, из века в век, укладываются на цементе ненависти, как камни, факты вражды, она становится толще, растет, как крепостная. И сблизиться сквозь нее…
Эдвард вспомнил погром, которому он стал свидетелем в Лондоне год назад в коронацию Ричарда Львиное Сердце. Как тогда избивали еврейских женщин и детей, резали пейсы, а иногда и глотку, старикам, грабили дома. Правда, король Дик, не сразу, но остановил бойню, даже разрешил насильно окрещенным под страхом смерти иудеям вернуться к вере отцов - срочно понадобились кредиты на крестовый поход…
Сакс тогда смотрел с омерзением на погромщиков, но не вмешивался, не протестовал, успокаивал свою совесть тем, что бьют-то иноверцев.
А вообще-то, почему не пограбить кровососов ростовщиков, не потрясти откупщиков, выжиг? Своих-то христиан Бог не велит, а этих, которые Христа распяли, пожалуйста! Не будут честных людей дурить!
Эдвард взглянул на Ноэми, ставшую такой близкой, и в его голове неожиданно шевельнулась крамольная мысль, что и евреям не за что, собственно, любить христиан.
А почему им, жидам, собственно, нельзя обманывать, обвешивать и драть проценты с погромщиков, свиноедов, лишивших избранный Господом народ родины, присвоивших и осквернивших древнюю религию предков и самого Бога?! Чего другого уже они заслуживают? Единоверцев надувать Иегова, таки, не разрешает, а этих не грех, вон и в Талмуде сказано!
Вот так и идет ненависть по кругу.
Эдвард понимал, что вечно их хрупкая любовь в этом враждебном мире существовать не сможет, сознавал всю невозможность совместного счастья им двоим, таким разным.
А за неверность оставшейся там, в далекой Англии Бренде, чей образ несколько уже потускнел в памяти, его иногда, хоть и не слишком чувствительно, покусывала совесть.
Ноэми, против опасений, не восприняла далекую соперницу всерьез, видно, очень уж сухо поведал о ней Эдвард.
- Ты предлагал ей уехать вместе, милый?
Эдвард мрачно кивнул:
- Угу!
- А она не решилась? - девушка затаенно улыбнулась. - Она тебя не любит! И ты ее тоже не очень любил, иначе уговорил бы.
Конечно, давняя романтическая влюбленность была такой детской, не то что жгучее чувство к Ноэми, но ему все же было неловко.
А тут еще приходил Иегуда, садился рядом с ними, вздыхал, кряхтел, скрипел стулом, жаловался на дождь и застарелый ревматизм. Все никак не мог решить задачу, как совместить счастье, выгоду и веру.
Ноэми после этих визитов мрачнела и замыкалась. Ей было ясно, что домашние не одобряют ее любовь к христианину.
Эдварду стало жалко девушку, и однажды он, не подумав, предложил:
- Послушай, что я придумал! Может, тебе креститься? Как бы хорошо! Мы с тобой… - и замолчал, так гневно сверкнули ее черные глаза.
- Ты - это ты, потому, что у тебя есть родина и вера! - тихо сказала Ноэми. - Без них ты - никто! У меня же настоящей родины нет. Иудея делает иудеем лишь вера в Него. Мы везде чужие, всюду нам грозят страдания и смерть! Одна лишь религия отцов - щит нашего народа в испытаниях, ниспосланных Им. Без нее на свете давно бы не осталось ни одного еврея. Она, единственно, делает меня дочерью Израиля. Ты ведь не захочешь, милый, чтобы я перестала быть собой?
Эдвард опустил голову. Он сам и под страхом смерти не сменил бы религию. Сакс ощутил вдруг, что вера каждого человека есть часть его самого. Отнять ее все равно, что вырвать кусок живого мяса. И нелепости мусульманской или иудейской религии, ясные, как день, любому здравомыслящему христианину, совсем не мешают арабу молиться аллаху, а еврею - Иегове.
- Как можно верить в этого Иешуа! Разве он подлинный предвозвещенный мессия?! - в прекрасных глазах девушки стояли слезы. - Так у вас все несуразно… Бог… Человек…
- Это о Христе, о спасителе! Что она говорит?! - неприязнь к этим… пархатым… не желающим постичь всю святость, всю благодать христианства мутью поднялась со дна души Эдварда.
Внезапно он осознал:
- Ведь это Ноэми! Чистая и добрая! Это ее я, дурак, начинаю ненавидеть…
Жестокости священной войны бесконечной чередой поплыли перед его внутренним взором. И он тоже их виновник… Эдвард сам себе сделался неприятен… Что ж ему, и с Ноэми воевать, что ли?! Он вдруг понял, что больше всего на свете ему хочется мира… Да, просто жить, любить и быть любимым! И одновременно он со всей ясностью осознал - это невозможно! Как вырваться из праведной мясорубки, не утратив чести? Кто поймет труса, дезертира? Как потом жить?! И разве простит Господь отступничество от святого дела?!
Он вспомнил Тиграна. Старик так ненавидит войну! Как жаль, что он уехал, что с ним нельзя посоветоваться!
Ноэми, должно быть, догадалась по лицу о его мыслях и печально опустила голову. Сакс в отчаянии потянулся к любимой.
- Прости, не обижайся! Ах, я дурак, дурак! И зачем предложил такое? Мне-то казалось, все так просто решается, а сейчас и сам вижу, что только сделал тебе больно. Я больше не буду! - совсем по-детски закончил Эдвард.
- Ладно, хватит об этом, - девушка горько усмехнулась. - Ты ведь хотел только, чтобы у нас все было хорошо, правда?
Юношу поразило, как Ноэми чутким любящим сердцем разделила его чувства, как бережно старалась не причинить боль упреками.
- Эх! Скорее бы война заканчивалась! Поедем тогда к Тиграну. Может, он придумает, чем помочь! - пожелал Эдвард.
Они так верили во всемогущество мудрого старика, что настроение у обоих сразу поднялось.