- Ну-да, ну-да…, - скептически произнес я. Девица, конечно, вполне созревшая, но до уровня даже первокурсницы ещё не доросла.
- Теперь вы меня прогоните, да? - проблеяла старшеклассница. - Мы с девочками поспорили, на сто пирожных, что я с вами познакомлюсь…
- Luojan kiitos! Теперь хоть знаю, чего я стою… Ну, садись уж к столику, как там тебя…
- Натали!
- Садись, прелестное дитя. Не вводить же в такой страшный расход твою мамочку?
- Ф-ф-ф., - как кошка фыркнула Натали. - Да я и сама зарабатываю. Газеты разношу и еще молочные бутылки собираю…
- О! Бутылки. Это серьезно. - с уважением произнес я. Потом конспиративно понизил голос:
- Барышня, какие пирожные вы предпочитаете в это время года?
- Рунеберга, конечно! - хищно сглотнув слюну, ответила Натали. - Я их по пять штук зараз съесть могу! Да ведь их нет нигде, увы… их ведь только к празднику готовят!
- Так ведь до Рождества осталось-то всего ничего! Давайте спросим? А вдруг есть… Эй, человек?
- Чего изволите? - к нашему столику мигом склонился услужливый уроженец Кивиниеми, в черной жилетке поверх белоснежной сорочки.
- Скажите, у вас пирожные Рунеберга подают?
- Помилуйте! До Рождества еще целая неделя! Рано еще! Не сезон. А может, вы эклеров хотите? Сегодня только испекли. Есть с творожным кремом, есть со сливочным, есть с шоколадным…
Да, тыловые тяготы войны… Пирожного в кафе не достанешь! Я вспомнил, как мой фельдфебель Микки Отрывайнен колотил о стенку ДОТа замороженный сухарь, выбивая из него беленьких, как рисовая крупа, замерзших червячков.
Мотнув, как лошадь, головой, от чего она слегка закружилась, я выбросил эти вспоминания из головы. Слушай, Юсси, ведь так нельзя, да? Какой ДОТ? Какие червячки?
Сидишь в уютном, теплом месте, за столиком с накрахмаленной клетчатой скатертью, на столике за толстым стелом трепещет оранжевый огонек свечи… и не для того, чтобы было светлее, а просто… для создания душевной обстановки.
- Ну хорошо, несите ваши эклеры.
- По одной штучке? - деликатно оценив мои скромные финансовые возможности, осведомился половой. - Они у нас большие!
- Э-э-э, чего уж там! Гулять так гулять…, - махнул рукой я. - Дайте по два!
Барышня сердито нахмурила чистый и высокий лобик, над которым кудрявилась золотистая челка:
- Зачем это гусарство? Вам что, деньги девать некуда? А потом, я ничего вам не обещала…
- Да мне ничего от тебя и не надо. Посиди просто рядом…
- А! Это я понимаю… я в госпиталь часто хожу, там меня ребята вот тоже так просят посидеть… Раскажите что-нибудь? Как вас зовут?
- Юсси.
- Ой, как смешно вы свое имя коверкаете … А вы откуда родом?
- Из Куоккалы…
- Так вы что, там на даче жили?
- Ага, милая девушка… Только мы там не жили, мы там зимогорили!
И я мог бы очень много рассказать ей, как затихает, впадая в сонное оцепенение, нарядный и праздничный летом дачный поселок… Как печально капает осенний дождик с забытой сетки для лаун-тенниса, над которой еще вчера, казалось, с восхитительным стуком летал белый мячик… Как пусто и темно в старом парке, где клены равнодушно бросают мокрую листву на опустевшую беседку, где по субботам играл духовой оркестр, и вокруг которой уж больше не гуляют влюбленные парочки… И о том, как прекрасно найти в глухом старом саду упавшее в заиндевелую поутру траву ледяное, пахнущее осенью и дымом печальных костров антоновское яблоко… И как угрюмо, недобро шумят по ночам сосны, когда ты укрываешься с головой одеялом, потому что в старом, скрипящем доме во тьме ходят чудовища… И как скрипит первый снежок, когда предвечерней порой ты бежишь меж белых штакетин оград, за которыми - загадочно чернеют заколоченные на зиму дачи… И никого вокруг! Только вдали светится керосиновая лампа в нашем маленьком окошке…
- Что это вы загрустили? - спросила меня притихшая Натали.
- Да вот, вспомнил один русский стишок:
Семен задумался о жизни!
Грустит и пъёт десятый день…
А Николай веселый ходит:
Все время думает про смерть.
- Ха-ха! - захлопала в ладоши девушка. - Забавно. А кто написал?
- Пушкин, конечно! - уверенно и серьезно сказал я. Есть у нас, финнов, одна милая традиция. Шутить с самым серьезным видом…
Вот, помню, Отрывайнен однажды средь бела дня залез на крышу ДОТа, расстегнул штаны и давай русским своим хоботом махать! Как они начали по нему садить из всех стволов… Он назад в ДОТ залез и серьезно так говорит: "Не буду больше так делать! Совсем эти Иваны шуток не понимают."
В этот момент в кафе погас свет. Официанты, успокаивая посетителей, принялись было разносить по столикам дополнительные свечи (а зачем? мимо рта ложку не пронесешь! А в потемках можно и руку на коленку, к примеру, положить…) как вдруг здание сотряс чудовищной силы удар! С потолка посыпалась штукатурка, вокруг нас раздались испуганные крики… Но это все я воспринимал уже в партере. Потому что на одних рефлексах сгреб девушку в охапку, засунул её под стол, прикрыл её сверху своим телом и даже открыл рот, чтобы взрывная волна не оглушала… И тут завыли за окном сирены…
- Господа, воздушная тревога! Я руководитель обьекта Гражданской защиты! Прошу вас немедленно пройти в наше газобомбоубежище! - появившийся в дверях толстенький, кругленький, похожий на беременного пингвина в своем черном фраке и белой сорочке с галстуком-бабочкой музыкант, который всего минуту назад наигрывал что-то сладостно-печальное из Сибелиуса на маленьком кабинетном рояле в углу зала, был уже опоясан широким брезентовым ремнем с круглой противогазной коробкой на боку… Держащий в руках зажженый электрический фонарик, он своей толстенькой ручкой с пухлыми пальцами указывал всем присутствующим на скрытый до сего мига за плюшевой портъерой вход в подвал. На гостеприимно распахнутой тяжелой, окованной железом двери висел красочный плакат: из черного двухмоторного самолета абстракто-вражеской конструкции с красными звездами на крыльях ветвится к земле молния. От этой молнии защищает женщину с ребенком бравый молодец с золотым щитом в руках, на котором изображена противогазная маска в зеленом венке и написано VSS. И тут шютц-корр отметился…
Посетители было недовольно заворчали, (вроде того, кто им вернет деньги за предварительно сделанные заказы?) но тут новый удар, еще более мощный, чем первый, заставил просто подпрыгнуть столики, с которых звонким градом на пол посыпалась разбивающаяся вдребезги посуда. Дисциплинированно выстроившись в шеренгу по двое, все присутствующие, изо всех сил натуженно улыбаясь, и тем демонстрируя незримому врагу, что им ни капельки не страшно, устремились в подземелье… Кроме меня, разумеется.
С трудом отцепив от себя впившуюся, как клещ, в мой локоть Натали, я аккуратно положил под погасшую свечку две марки за к счастью, так вовремя выпитый кофе (а за пирожные платить я не буду! я же х не ел, верно?да мне их даже и не принесли!) я попытался со всех ног выскочить из кафе, да куда там! Проклятая девченка тут же увязалась за мной:
- Юсси, вы хотите помочь пострадавшим, да? Не ходите туда, сейчас пожарные приедут и полиция!
- Извините, барышня, но…
- Тогда я с вами! Я умею, я медицинские курсы посещала…
- Анитка, ты идешь или нет?! - пробегающая мимо нас совсем уже сопливая школьница, похожая на взъерошенного, рыжего и конопатого агрессивного таракана, сердито дернула Натали за рукав. - Что ты, мать, тут раскорячилась, как недоенная корова? Наши девки уже все внизу! Давай, живей шевели своими толстыми булками!
- Typera vitta! - совершенно неожиданной в нежно-розовых, пухлых детских устах фразой ответила ей Натали, так что у меня аж уши трубочкой свернулись. - Давай, прячься, дура тупая! Там, за окном, сейчас люди гибнут! А я что, прятаться буду - когда вот, раненый боец и то под бомбы рвется!
- Я все твоей маме расскажу! - мстительно пообещала вспыхнувшая, как маков цвет, морковно-волосая барышня…
… Накинув на плечи свой потертый, аккуратно зашитый госпитальным портным полушубок, я выскочил наружу… Разумеется, спасать кого-либо у меня и в мыслях не было. Но не мог же я пояснить этой дурехе, что мне, капитану Суомолайненну, до колик СТРАШНО оказаться во время обстрела в глубоком подвале? Нет, я уж как-нибудь в парке под елочкой это дело пересижу.
Оглядевшись по сторонам, я просто ахнул. Над розоватым, уютным, постоенным в тихом и добром прошлом веке Центральным вокзалом (и значительно реконструированным в веке двадцатом) стоял высокий султан перемешанного с белым паром черного дыма, посвеченный снизу красными отблесками разгорающегося пожара…
Ну, понятное дело. Туда русские и метят, вполне законная военная цель. Хорош бы я был, очутившись минуту назад в переполненном солдатами и офицерами зале ожидания!
Со всех ног я пустился бежать по улице Itakatu, слыша, как за моей спиной сопит и громко топает по заботливо разметенным дворниками гранитным торцам мостовой Анитка… Делать нечего, там, на вокзале, мои хоть и незнакомые, но боевые товарищи. Хочешь, не хочешь… сам погибай, а друга выручай.
Но первое, что я увидел, подбежав к высоким ступеням главного вокзального подъезда, был совершенно гражданского вида опрокинутый взрывной волной на бок автобус, из разбитых окон которого окровавленный полицейский без своей привычной каски на голове с тоскливым рычанием вытаскивал совсем еще детей… Так, по внешнему виду, школьников восьмого, или даже седьмого класса. Испуганные мальчишки, размазывая по фарфоровым от испуга личикам кровь и слезы, находились как видно, в глубоком шоке.