- А давайте, мы с Вами наших в медсанбате проведаем, как там они? Тут напрямую, через лес, восемь километров! Пробка эта, я так думаю, до утра. Да нам и спешить пока нечего. Потому как - ну, притащим пушку на СПАМ, и что? Да там сейчас и без нас забот полон рот…Поставят её в дальний уголок, скажут - ждите! Пока еще с Кировского рембригада к нам приедет! Все одно день-другой проканителимся… Так что, может, сбегаем? Тем более, что Ваша девушка там так и застряла…
- Как застряла? Какая девушка? - оторопел я.
- Да Наташа ваша… Слушайте, упорная такая, мне аж за Вас страшно. Её три раза в Ленинград выгнать хотели, вотще. Помогает медсестрам, раненным стихи читает…
- Какие стихи? - тупо спросил я.
- Светловскую "Гренаду"., - пояснил Лацис.
"Вот ведь паршивка!" - подумал я и твердо себе пообещал: - "Увижу, задницу ей, дурр-ре белобрысой, надеру!"
Наташу я, к несчастью, увидел… Но обещание свое не сдержал.
26
… - Свейки, Владимир свет Иванович! Что, опять? - чуть полуобернувшись и опершись на лыжную палку, иронически поприветствовал меня свежий как утренний розанчик товарищ Лацис.
Я выплюнул изо рта набившийся туда снег и мрачно прохрипел:
- Ну, опять…
Потом приподнялся на колени и снял с ноги свою левую лыжу. Лыжа правая снялась с валенка сама и уехала, мерзавка такая, вперед.
Ну как объяснить деревенскому человеку, родившемуся в дремучих чащобах Рундале (чащобах, само собой, исключительно с точки зрения цивилизованного европейского человека! По сравнению с нашей тайгой… И вообще, супротив нашего Енисея их Балтика просто лужа!), вставшего на лыжи еще до того, как научился толком ходить и бегавшего в школу за тридцать верст, да все по лесу, что я лично предпочитал вместо того, чтобы вместе с однокурсниками торить лыжню на Черной речке, лучше посидеть в уютной библиотеке! А в юнкерском у нас физкультуры особенно и не было: война-с, не до того…
Сказать стыдно, но я и на велосипеде ездить не умею… Вот такой я пельмень. Хоть и бывший сибирский.
Лыжи, две пары, привез из Питера неутомимый Лацис, чудом выхватив их в самый последний момент с лыжной спортбазы Кировского завода. А вот пьексы достать уже не смог, просто не хватило! Все лыжи с принадлежностями отобрал у профсоюзников райком партии, для формирующегося из добровольцев лыжного батальона.
А на интендантских складах нашего северного Ленинградского Военного Округа, где зима с ноября аж по март, лыж просто не было. И ходить на них, кроме спортсменов СКА, почти никто толком и не умел… А как же картина Грекова "Ворошилов и Буденный на лыжной прогулке"? Предполагаю, что Климент Ефоремович позировал виднейшему военному художнику Страны Советов прямо в студии…
И вот вам результат: я уже мокрый от пота, хоть выжимай, а Лацис даже и не запыхался.
- Вы как там, часом не ушиблись? - заботливо спросил меня чекист.
- Ерунда-с! В медсанбат же идем…, - пошутил я, потирая правое, довольно сильно убитое колено. Черт, синяк, наверное, будет.
- Ну да, ну да. Там уж найдется, кому Вам первую помощь оказать! - совершенно по фарисейски в ответ закивал Арвид Янович. Скотина такая. Я ему про надпись на стволе еще припомню!!
Пошли дальше… Вокруг нас плавно и нудно, до сонной одури, крутился густой смешанный лес. Казалось, что мы не едем, а стоим на месте, а вокруг нас бесконечной лентой, как в бабушкином "волшебном фонаре", медленно плывут то низкие и густые хвойные лапы, то белоснежные, будто светящиеся изнутри призрачным молочным светом стволы карельских красавиц берез…И все это покрывал белейший снег, снег, снег…
Впрочем, пейзаж я особо не рассматривал. В лыжне бы удержаться, которую заботливо прокладывал для меня чекист.
Господи, ну скорей бы уж… Лучше бы мы поехали на тракторе! Да все Лацис, куркуль латышский, воспротивился: топлива ему, видите ли, на себя тратить было жалко! Впрочем, ему самому такая прогулка, как видно, не в тягость а в радость…
Задумавшись, я просто почти уткнулся носом в широкую спину Лациса. Тот стоял, опершись на лыжные палки, недвижно… И, как мне вдруг на миг показалось, хищно, как волк, нюхал воздух.
- Что это Вы…
- Т-ш-ш…, - он поднял вверх палец в трехпалой перчатке. - Тихо. Вы что-нибудь слышите?
Я старательно прислушался… Шумел ветер в верхушках сосен… чуть скрипнул березовый ствол… снег, чуть шурша, просыпался с еловой ветки…
- Ничего не слышу! - шепотом ответил я.
- Вот и я ничего. А это неправильно! Ведь мы в полусотне метрах от медсанбата! Там должны быть слышны голоса… звук топора - ведь колет же там кто-то дрова, да? Да их собачка ни разу даже не тявкнула!
- Откуда там собачка? - поразился я.
- Да есть там такая, беленькая дворняжка. Прибежала со сгоревшего, верней, сожженного финнами хутора. Хвостик крючком, сама брехливая… а сейчас вот, как убитая, молчит. Странно?
- Может быть, спит?
- Может быть. Владимир Иванович, а достаньте-ка Вы оружие.
Я вытащил из кобуры старенький, потертый наган, выпущенный Императорским Тульским Оружейным Заводом в те приснопамятные времена, когда я еще Карла Маркса под партой на уроке латыни читывал (Почему не маузер? Зачем он мне? И стрелять-то ведь я толком не умею. Из такого несерьезного оружия, я имею в виду. Мои интересы начинаются с четырех дюймов…) и засунул его за пазуху.
Лацис быстро и бесшумно проверил сначала один пистолет, затем второй - сунув их себе куда-то в подмышки, скинул с плеча длинную СВТ (Самозарядная винтовка Токарева обр. 1938 года, находится в массовом выпуске с июля 1939. Очень дорогое и крайне эффективное семи-автоматическое оружие, не лишенное, впрочем, некоторых весьма существенных недостатков. Прим. Переводчика) (Зеленый до оскомины виноград, да, Юсси? Прим. Редактора), перевесив её по-охотничьему.
- Ну, пошли…Чего уж тут без толку стоять… Как мой батя покойный в таких случаях говорил: Strādā smagi - viegli mirsi!
- А как это будет по-нашему?
- А по - вашему это будет: чем тяжелее работаешь, тем легче помрешь. Чуть отстаньте от меня, хорошо? Только уж больше не падайте. Очень Вы это шумно делаете…
С этими словами Лацис абсолютно бесшумно, как лесной дух, прямо-таки просочился среди густых елок… Я сторожко поспевал за ним.
Как оказалось, Лацис дул на воду, параноик…
В медсанбате приветливо горел свет аккомуляторных лампочек, дымились трубы печек в больших брезентовых палатках, и все было мирно и тихо…
Вот и собачка. Висит, наколотая животом, на сломанной березовой ветке…
Отшвырнув лыжи, я бросился бежать. И как последний безумец, кидался из одной палатки залитой кровью до белого сатинового потолка, в другую. Такую же…
Когда Лацис, обежавший вокруг мертвого лагеря, нашел меня, я сидел возле Наташи и, ласково поглаживая её голову одной ладонью, мерно грыз вторую. Чтобы не кричать.
Арвид быстро огляделся, поднял что-то с брезентового пола… красное, упругое…
- Матку ей вырвали и грызли., - холодно и деловито пояснил мне он.
- Зачем? - мертво спросил я.
- Финны. - пожал плечами чекист. (Грязная пропаганда? Прим. Редактора) (Мы не можем отвечать за отдельные, достойные сожаления эксцессы. Причем допущенные не героической Suomen armeija, а грязными мясниками из SS. Прим. Переводчика)
… Арвид собирался не то что неторопливо, но и даже медленно, как-то очень по - латышски, основательно.
- Значит, дневник и документы Вы, Владимир Иванович, отвезете на Литейный.
- Арвид, может я с тобой? - с безнадежной тоской спросил я.
- Куда Вам, голубчик! Вы для него словно будете гиря на ногах, уж не обижайтесь за прямоту! - возразил мне подполковник Вершинин.
- Абсолютно верно…, хором заметили оба Сани, который инженер и который сапер.
- А ты вот лучше нашу пушку почини! - резонно заметил мне странно помолодевший Петрович.
- Ну, я пошел. Не скучайте тут без меня, дай Бог, вернусь…, - сказал Лацис.
Но Бог не дал.
(Через месяц патруль егерей обнаружил старое охотничье зимовье, до потолка забрызганное замерзшей кровью. В нем вповалку лежали четырнадцать заледеневших трупов в изорванной штатской одежде финского и шведского покроя, с кокардами SS и один труп в русской военной форме. Кто был этот человек, мы тогда не знали. Прим. Переводчика).
Тут заканчивается история Отдельной экспериментальной батареи и начинается сага о "Aavetykki", она же: Пушка-призрак, Карельский Скульптор и Красный Лесоруб.