- Пока я за воев наших в ответе, не будет тебе от нас никакого ущерба. А еще про Захария я хотел спросить лекаря вашего…
- Спрашивай, - кивнул головой Петр, отходя в сторону.
- Верно ли, что не пойдет лечение ядом этим поперек Божьего соизволения? Ведь смертушка наша лишь его промыслом приходит…
- Видимо, непонятно я объяснил, либо ты не так слушал, Кузьма, - хмыкнул Вячеслав. - Мы все из одних веществ состоим - что растения, что скотина, что люди. В том же Писании как сказано: "Из праха ты взят и в прах возвратишься…" Важно только с этим прахом не переусердствовать, когда лечить будем.
- Ну, сызнова не все понял, но раз в Писании сказано, так лечи Захария, - махнул рукой купец. - На себя грех возьму, коли преставится. Мне он поближе был, чем дурню этому. - Кузьма поддел носком сапога руку товарища, все еще лежащего без памяти.
- Крепок у тебя кулак, купец, - хмыкнул Петр. - Как бы не помер он: опять ведь слухи про нас пойдут. Заберешь своего языкастого земляка или лекарю оставишь?
- Заберу, оклемается.
- Ну, тебе виднее. По мне, таким ударом и быка свалить можно.
- Не, не свалю, - помотал головой Кузьма. - Но кулак мой на голове не раз испытан, так что к утру очухается. Гхм… я вот спрос имею еще. Нельзя ли все-таки расторговаться нам тут у вас, на пажити? Начал было Захарий про сукно говорить… А у нас и нитки с иголками есть, и другой всячины навалом.
- Я лишь рад тому буду, - согласился Петр, опять усаживаясь на лавку и приглашая собеседника устраиваться напротив. - Да и у нас будет что тебе предложить. Надеюсь, вои ваши от похлебки мясной и хлеба прямо из печи не откажутся? А нашим бабам хоть малый, да прибыток. Охотиться окрест мы вас все одно не пустим, а брюхо набивать чем-то надо, так? Будет и еще кое-что на продажу у нас… А клич по весям я нынче же брошу: страда закончилась, и для торга самое время. Да и приятнее это, чем головы друг другу сносить, так?
- Знамо дело… А поселение тут не одно, значит, стоит? Тогда место доброе мы нашли, дабы прибыток торговый поиметь.
- Поглядим, как дела пойдут… Вот только прошу тебя, Христа ради, не бродите в округе - держи своих воев в узде. Мои церемониться не будут. Других же недужных с нашими людьми сюда посылай. Кхм… А пока лекарь болезного Захария пользовать начнет, может, поснедаем чего, а? Сам Вячеслав опосля к нам подсядет. Заодно под чарку меда и вести какие из Новгорода узнаем… Да не трогай ты дурного этого, Пычей, пусть полежит на полу. Ему сейчас все равно. Кликни Агафью со двора лучше, я ее упреждал насчет того, что вечерять сядем. А я сей же миг у Любима по сусекам пошвыряюсь - где-то было у него хмельное…
* * *
Стена, на которой только мгновение назад можно было рассмотреть смоляные подтеки, ходы жуков-точильщиков, извилистой дрожью проползших по поверхности бревна, и сбитые топором сучки, уходящие белеющими пятнышками вверх, вдруг подернулась масляной пленкой и расплылась. Якун прищурился, попытавшись вернуть мелкие детали, но даже такое небольшое напряжение сразу отдалось пронзительной головной болью, от которой он сразу пришел в себя.
- Никак очнулся? - прогромыхал над ухом голос, в котором еле уловимо скользнули знакомые нотки. - А мне Кузьма наказал ожидать, как ты очнешься. Федька, говорит, к хозяину твоему тебя все одно не пустят, так посиди с его товарищем, проследи, дабы он еще раз о притолоку головой не ударился!
- Где я? - Якун, превозмогая боль, сел на полатях, тянущихся вдоль стены на несколько десятков шагов. - Че было-то?
- Че-че… Сказал бы я тебе! Что, совсем ничего не помнишь?
- Бр-р-р-ра… - потряс головой Якун, после чего согнулся в рвотном спазме, наклоняясь под полати. - Смутно помню, как Захария отнесли к лекарю… О! Потравить хотел его лекаришка. Никак меня опоил чем? Где мы?
- Успокойся, все по-доброму нынче. Солнышко светит, дружинные наши погреться вылезли из избы, дозоры у ушкуев стоят. Кто-то торговлишку справляет, кто-то в состязаниях забавляется.
- Да ты что, Федька! Порежут ведь всех… Даром мы сюда такую рать гнали?
- Окстись, Якунюшка! Долбанули тебя по голове, хм… вот ты и не помнишь ничего.
- А кто долбанул?! - Якун поднялся, шатаясь, с полатей, нащупал висевшие ножны и стал судорожными движениями вытаскивать меч, который чуть вышел и застрял, не поддаваясь резким рывкам. - Они, паскуды, и напали! Поднимай дружинных! Всех вырежу… Мы с Онуфрием на одной улице жили, я его с малых лет знал. А-а-а-а… - Купец рванул посильнее, и ножны соскочили, освободив лезвие.
- Зря ты веревочку порвал, - спокойно произнес Федор, устало усаживаясь на нары. - Не пустят тебя на пажить теперь. Воевода местный у всех, кто на торг захочет выйти, оружие перевязал и воском запечатал. Вроде и не мешает, но лишний раз подумаешь, прежде чем меч из ножен тащить. Кроме того, Кузьма запретил тебе выходить. Во-первых, отлежаться после его удара надо, во-вторых…
- Так это он? Продался, душегуб?!
- Ты тут мечом не размахивай перед моим носом! Смотри-ка, правдолюбец выискался! А кто нас всех заложил перед этими, как их там… ветлужцами, а? Кто сказал причину, по которой мы тут все оказались?!
- Ты что, Федька! Белены объелся? Как это я мог?
- Как-как! А вот так! Взбеленился у них так же, как сей миг кобенишься, и выложил все как на духу! Думаешь, зачем тебя Кузьма по загривку приложил? Да чтобы не выболтал еще чего! Но и того, что было, хватило… Как потом перед ивановскими оправдываться будешь?
- Ик… - Якун побледнел и молча подошел к Федору, присаживаясь рядом. - Вот попал я… По миру ведь пустят за долги мои.
- А ты помалкивай больше и оружия не тягай! Все одно ничего не получится. Кузьма троих посылал, дабы разведали, что творится в округе. Двоих тут же привели, а третий совсем пропал… У них на опушке с луками да самострелами почти два десятка воев расположились, не скрываясь, лодья выше по течению с ратниками стоит, да черемисы около веси посменно ходят. Если тех добавить, кто на торгу стрелы кидает в болтающееся на веревке поленце, так лишь чуть-чуть меньше, чем нас, будет…
- Зачем?
- А?
- Зачем кидают-то?
- Да ни за чем, а за что! Сковородка железная тому будет, кто точнее в мордочку нарисованную попадет. И наши туда же пристроились. Тьфу…
- Чего плюешься, Федька? Весь сапог мне измызгал!
- Да… В доспехах ветлужцы почти все. В тулы глянул - там стрелы каленые, не чета черемисам. А ты… поднимай ратников! Всех порежу! Мне Кузьма строго наказал: коли ты опять взъяришься - поленцем тебя приголубить. И вдарил бы, Якуша, вдарил…
- Хм-м… - Купец аккуратно ощупал себе затылок, морщась от прикосновений.
- Да и не соберешь ты рать. Не до этого воям нашим.
- Что так?
- Да ты сам сходи… без меча. Соскучились вои по горячему после такого ливня, а тут каких только разносолов им девки не предлагают. Повытаскивали из своих загашников серебришко да трясут около молодок, а те… ох, горячи! Так что пока не отгуляют, на бой ратный не соберешь ты их.
- А сукно наше как, расходится?
- Могло быть и получше, но… Да неплохо, в общем, пошлин не берут. Никаких, Якун, - ни с покупки, ни с продажи. Даже за береговыми никто не подошел! Меха знатные дают: белок почти нет, но бобрами и соболями не одну бочку забьем. Утварь железную предлагают. Я с утреца клинья к одной статной черемиске подбил, так обещала она мне половину ушкуя таким добром забить, и отдать притом недорого. Мол, своим соплеменникам на Вятку везла, да почему бы с таким пригожим молодцем не расторговаться? Князю на стол ту посуду не поставишь, но хозяйке готовить на таких котлах и сковородах лепо будет…
- А еще есть?
- Есть, да не про твою честь… Да ты сходи, Якун, на торг, сам все пощупай руками.
- А откель у них такая посуда, спрашивал?
- Ну… Набрали все в рот воды и молчат. Однако девица та по секрету поведала мне, что ходили их купцы за три моря, да оттуда такую утварь и привезли.
- Брешет…
- Да брехать-то, может, и брешет от неведения своего, однако она мне еще пряности предлагала. Значит, с полудня привезли сие богатство.
Снаружи раздался громкий окрик, тяжелые шаги простучали по половицам, и над собеседниками навис тяжелой темной громадиной Кузьма, играя желваками на скулах.
- Знал, сволота? - Его кулаки ощутимо сжались. - Знал про делишки Онуфрия с ивановскими?
- Да ты что, Кузьма! - начал привставать Якун. - Про что ты?
- Ты один из нас с ним общался и знать мог про то.
- Про что? Ведать не ведаю ничего, кроме его похода в Булгар, Кузьма. Хочешь, побожусь? - Якун вынул большой серебряный крест из-под нательной рубахи и, поцеловав его, истово перекрестился.