Кое-кто говорит, что и сейчас они пользуются популярностью у наркобаронов, просто больше не поддерживаются государством.
– Кошмар!
Норм наклонился к Райану:
– Я вовсе не хочу тебя расстраивать, амиго. Но… понимаешь, хоть я и занимаюсь уголовными делами, мне на своем веку довелось поработать и с завещаниями. И… похоже, ты попал в очень нехорошую ситуацию.
– В смысле?
– Ты – душеприказчик отца, так? Значит, на тебе лежит вся ответственность, как моральная, так и юридическая. Начнем с того, откуда взялись деньги.
– Я не знаю этого наверняка.
– Но ты предполагаешь? Будь честен со мной.
Райан все никак не мог открыть правду – язык не поворачивался назвать отца шантажистом.
– Боюсь, я должен признать, что отцу деньги достались не по праву.
– Отлично. Хотя у нас тут разговор двух интеллектуалов и дипломатов, все же признай: твой старик кого-то облапошил, так? И полагаю, налог с денег не заплатил.
– Совершенно точно – нет.
– Это проблема номер один. У налоговой службы пропадает чувство юмора, когда речь заходит об их доле.
– Я должен отчитаться за деньги в форме налога на наследство, так?
– Так, да не так. Суд по делам о наследстве попросит тебя составить список всего имущества. Ты должен будешь предупредить кредиторов, а они, в свою очередь, вправе подать исковое заявление на твоего отца, то есть на его деньги. Если твой старик действительно кого-то околпачил, жертва считается кредитором. И ты, согласно строгой морали, должен послать этому человеку письмо с уведомлением об обнаружении денег.
– А если я не знаю, кто это?
– Ты же душеприказчик. Твоя обязанность – узнать. Или хотя бы постараться.
Упоминание об обязанностях только усилило чувство моральной ответственности Райана.
– Я просто не могу поверить, что отец совершил такое… Это отвратительно. Я всегда думал, что он очень хороший человек.
– Мы всегда так думаем. О себе. Потом, в один прекрасный день, счастливый случай стучится в дверь, и… Тогда-то нам и открывается истина. Действительно ли мы так уж честны? Некоторые из нас – да. Другие – настоящие жулики в глубине души. Но это, конечно, крайности. Большинство людей, которых я защищаю, стоят где-то посередине. Они всю жизнь совершают только хорошие поступки, но неожиданно плоды возможного преступления начинают казаться им чересчур заманчивыми. Вся мораль для них сводится к расчету процента риска. Проблема в том, что никогда не знаешь, решатся они на преступление или нет, когда подвернется возможность совершить его безнаказанно.
– Боюсь, отец провалил этот тест.
– Это не тест, Райан. По крайней мере не тот, к которому мы могли за ночь подготовиться в университете. Это вопрос о том, из чего сделан каждый из нас. В данный момент я понятия не имею, откуда твой отец взял деньги. Может, они абсолютно законны. Может, нет. А может, у него была чертовски уважительная причина, чтобы пойти на преступление.
– Вся картина мне пока не ясна.
– Тогда у тебя есть выбор. Можешь поехать в Панаму и открыть сейф. Или же наплевать на все. Я тебе так скажу: поедешь туда – узнаешь, из какого теста был слеплен твой отец. Выдержишь ли ты это?
– Да, – ответил Райан не колеблясь. – Придется.
– Хорошо. Но это только начало. Все несколько сложнее.
– Что ты имеешь в виду?
– Если ты пойдешь по следу денег, тебе придется узнать, из какого теста слеплен ты сам! (Так что перед тем как прыгать в самолет, спроси себя: а это ты выдержишь?
Райан посмотрел другу в глаза.
– Вот мой паспорт, – сказал он решительно. – Значит, на этот вопрос я уже ответил.
ГЛАВА 20
Утром в воскресенье Эми снова позвонила Райану Даффи. Ответила женщина, похоже, его мать.