Товарищ Полынова натянуто улыбнулась.
- Воюю белых генералов, - ответила она. - Бьюсь за рабочее дело. Ещё вопросы будут? Или ты сразу отдашь меня этому азиату? Я и не знала, что ты такой жестокий и безжалостный. Хотя… чего ещё ждать от белогвардейца?
Авинов не обиделся. В комнатке было темновато, весь свет проникал сюда из залы, где горела керосиновая лампа, да из окошка, куда заглядывала луна. Кирилл с болезненным интересом разглядывал девичье лицо. Заострилось оно или это просто тени так легли? А эта горькая складка у губ? Он не помнил, была ли такая, когда Даша лежала рядом с ним, голая и томная. Или это первая морщинка, шрам, оставленный временем и жизнью?..
- Знаешь, - сказал Авинов, - я в походе всякого насмотрелся. Бывало, что те, с кем я ходил в атаку, просто мстили "красным" - за убитых родных, за поруганную Россию, за свою испакощенную судьбу. Бывало, что и невинных расстреливали. Что ж, люди есть люди. Всякие среди них попадаются, но всё же выродков в Белой гвардии куда меньше, чем в Красной армии. Ваши буквально осатанели, отринув и стыд, и совесть, утратив человеческий облик, изгадив душу. Я помню, как в одной из станиц видел лошадей, которых красные конники покрыли церковными ризами вместо попон. Помню и несчастного попа, которому выпустили кишки и волочили батюшку, тягая за них, по всему майдану. Это я называю жестокостью. Ладно, что-то я разговорился… Оружие есть?
- Нет! - вздёрнула носик Даша. - Можешь обыскать!
- Тогда держи, - сказал Кирилл, будто не замечая вызывающего тона, и протянул девушке "маузер". - Пригодится.
- Ч-что? - растерялась Полынова. - Ты меня даже не задержишь?
- Нет, - спокойно ответил Авинов.
- А тебе известно, - сказала Даша запальчиво, - что у нашей группы было задание - найти тебя, повязать и доставить в Таганрог, в штаб наркома по борьбе с контрреволюцией?
- К Владику? - улыбнулся Кирилл понимающе.
Лицо девушки сморщилось, принимая жалкое выражение.
- Как же этот дурак отпустил тебя? На войне и убить могут.
Даша бросилась вон, и Кирилл окликнул Саида:
- Пропусти её!
Батыр послушно посторонился.
- А с этими что делать? - спросил текинец, кивая на трупы.
- А это пускай уж хозяин сам разбирается, - пробурчал Авинов, - я к нему в божедомы не записывался. Пошли отсюда.
Отмахиваясь от счастливого мужика в кальсонах, патрульные вышли на улицу, а Кирилл затаил дыхание, всё ещё чувствуя слабый аромат Дашиных духов, волнующий и горький.
Глава 12
"ВОЛЧЬЯ СОТНЯ"
Из "Записок" генерала К. Авинова:
"Андрей Григорьевич Шкуро всегда отличался энергией и склонностью к авантюрам. К первой награде - ордену Святого Станислава 3-й степени - его представили за доблесть, проявленную в стычках с персидскими разбойниками-шахсеванами.
Грянула "германская", и есаул Шкуро отправился на Юго-Западный фронт. В Галиции он командовал взводом в семнадцать сабель, изрядно погуляв по немецким тылам, заработав заветную "клюкву" - орден Святой Анны 4-й степени - на шашку с красным темляком.
Дослужившись до войскового старшины, Шкуро сколотил из самых отчаянных казаков Кубанский конный отряд особого назначения и дал немцам такого жару, что те не знали куда деваться, назначив за голову Андрея Григорьевича шестьдесят тысяч рублей золотом.
Февральская революция смешала всё в России. Шкуро не мог сдерживаться, наблюдая за тем, как разлагается армия, - плюнул на всё и подался в Персию, к генералу Баратову.
- Буду драться с турками, - орал он, - с курдами, с самим чёртом! Только бы не видеть этих проклятых митингов и этих митингующих рож!"
Шкуро спал чутко и проснулся сразу, лишь только на него пала тень подошедшего. Мигом перекатившись на спину, он выхватил "наган" - на мушке оказался старый казак, оборванный, исхудалый, в валенках на босу ногу. Глаза его горели нечеловеческим огнём.
- Ты кто? - хрипло спросонья осведомился Шкуро. Прочистил горло и добавил: - Чего надо?
- Я - Георгий Победоносец! - глухо возговорил старик. - Веди казаков, молодой воин, и спаси русский народ, избавь его от большевиков! Будь милосерден к людям, и ты всё одолеешь!
Гнусавым голосом он запел псалмы. Опираясь на резной посох, отошёл с чувством исполненного долга, а Шкуро свесил ноги с телеги, на которой почивал, и потряс головой.
- Сенька! - кликнул он "адъютанта", пройдошливого казачка, и тот явился, вытягиваясь во фрунт.
- Это что за старый хрен тут бродит?
Конопатый Сенька, выпустивший кудри из-под лихо заломленной папахи, поглядел вслед старому казаку, громко, с выражением цитировавшему Священное Писание, разбавляя церковно-славянский сочными прибаутками, и сказал:
- Та цэ ж юродивый! Ходыть по станицам, та бисов гоняе. Говорыть, що "красные" - отродье сатанинское!
- Похоже… - проворчал Шкуро.
Накинув бурку на плечи, он приблизился к роднику и набрал в ладони чистейшей воды, ледяной и шипучей. "Ачису" - говорили про неё кочевники - "кислая вода", а вот кабардинцы нашли куда более возвышенное прозвание - "нартсанэ", что значит "богатырский напиток".
Напившись вдосталь, полковник крякнул довольно, поднялся, отряхивая влагу с рук, и огляделся, щуря зоркие глаза.
Его "волчьи сотни" стояли в черкесском ауле - сакли были разбросаны по узкой извилистой долинке, зажатой пологими лесистыми склонами гор. Перепутаница домов, полей и огородов покрывала долину лоскутным одеялом с бахромою садов.
За распахнутыми воротами дома Устоковых, где нашёл приют Шкуро, прямо на улице малышня играла в гур и кричала - те, кто постарше, захватили ямки, вырытые в снегу, и гоняли младшего, не давая ему забросить деревяшку в пятую, свободную копанку. Через улицу, на "мужской скамье", восседали трое аксакалов. Углядев полковника, они сдержанно поклонились.
Андрей Григорьевич довольно ухмыльнулся - ему нравилось людское внимание.
Небольшого роста, молодой, нервный, весёлый, беспечный, с простым лицом, загорелым и обветренным, с длинными жёлтыми усами, Шкуро подкупал своей удалью и бесшабашностью. Казаки и даже горцы тянулись к нему, свято веря в удачу Андрея Григорьевича. Позовёт их ад тушить с ведром воды - пойдут! И загасят-таки пекло!
- Эй, Тагир! - окликнул Шкуро своего кунака.
- Ы? - откликнулся Тагир. Разморило черкеса - закутавшись в бурку, он пригрелся на солнышке.
- По сёлам проехался?
- Ыгы.
Тагир Устоков скинул бурку, оставшись в белой черкеске и папахе.
- Село Бешнагир даёт пятьсот винтовок с патронами, - неторопливо доложил он, - селяне из Донского - лошадей и пятьсот бойцов.
- Сма-ачно! - зажмурился Шкуро. - Ладно, собирай наших. Я в кунацкой буду.
По скрипучим ступеням он поднялся в кунацкую - большую комнату, у одной из стен которой громоздилась печка с лежанкой. Полы были покрыты коврами, на стене тоже висел ковёр текинской работы с развешенным оружием - старинными пистолями, здоровенным карамультуком, кинжалами и саблями.
Высокое и узкое окно открывалось в сад, за которым проглядывали высокие крыши конов - зернохранилищ, плетённых из прутьев и обмазанных глиной.
В кунацкой сидели двое - старый Черим, дед Тагира, и вовсе уж древний Асфар Тахох, воевавший то на стороне Шамиля, то против него.
Шкуро поклонился и сказал:
- Пусть добрым будет ваш день, высокочтимые.
- И тебе наш салям, чале, - дребезжащим голосом ответил дед Черим. - Опять в поход собрался? Далеко ли?
- Ставрополь хочу взять, счастливый тхаматэ, - хищно улыбнулся Андрей Григорьевич.
- Ставрополь?.. - протянул аксакал уважительно. - Вох-вох… Большой город… Много крови прольётся…
- Напэм и пэ псэр ихуэ, - проскрипел Асфар Тахох.
- Не прольётся, высокочтимые, - ухмыльнулся Шкуро. - Я возьму Ставрополь без единого выстрела!
Почти сорок "волчьих сотен" вёл полковник. Его бойцы носили папахи из меха волка, а впереди развевалось чёрное знамя с изображением головы серого хищника. Сотни шли потайными тропами, через ноголомные леса, где заросли дуба, бука и граба забивались густым подлеском из кизила да калины. Деревья росли так часто, что даже зимою среди них легко было спрятаться.
- Сто-ой! - крикнул Шкуро, делая отмашку плетью. - Взвод Рудича - за мной, а вы здесь ждите. Тагир, ты за старшего!
- Так точно, ваше высокоблагородие! - рявкнул Устоков и улыбнулся откровенно хулиганской улыбкой.
Андрей Григорьевич поскакал в сторону, петляя меж высоких ясеней, пока не выбрался к железной дороге. Вдалеке у путей стояла маленькая станция - дощатый засыпной домик, крытый толем. Шкуро поднял голову к гудящим телеграфным проводам и прошептал:
- Сма-ачно…
Подъехав к станции, он спешился и вошёл в домик. Ничего особенного - стол, стул, шкаф. В углу гудела пузатая печка, нагоняя сухого жару. В домике никого не было, кроме худого, лупоглазого телеграфиста. Похоже было, что его напугали однажды в детстве, а он так и остался на всю жизнь с выражением страха на узком, будто измождённом лице.
Завидев человека в распахнутой шинели, в папахе и с нагайкой в руке, телеграфист вскочил из-за стола, резко задирая руки вверх.
- Сдаюсь! - пискнул он. - Не убивайте! Я тут по работе, большевики заставили! Я…