Кирилл в волнении сжимал винтовку - трудно было стрелять не по "немакам", а по своим, русским. Хотя какие ему большевики свои? "Красные" - те же оборотни. Жили-были, землицу пахали, детей растили, всё у них было, как у людей, а грянула революция - и их всех заколдовала будто, заклятие наложила, превратила в упырей и вурдалаков! Авинов кривовато усмехнулся: а "белые", выходит, добрые волшебники, идут злые чары снимать - с волшебными пал… винтовками наперевес! Кирилл оглянулся: никто не видел его глупой ухмылки?
Слева от него шёл широким шагом полковник Тимановский, "Железный Степаныч", - основательный, неторопливый, опирающийся на палку после старого ранения позвоночника, с неизменной трубкой в углу рта. Справа выступал полковник Кутепов - кряжистый, сухой, крепкий, с откинутой на затылок фуражкой, подтянутый, короткими, отрывистыми фразами отдававший приказания - он вёл третью роту.
- Вон они! - спокойно замечает Тимановский, вынимая трубку изо рта.
С юга, хорошо заметная на белом снежку, ползла чёрная полоска - "красные" наступали. Слева и справа от большевистских цепей колыхалась кавалерия - отдельные конники выглядели издали как крошечные игрушки из олова, сливаясь в тёмную массу.
- Это бойцы Сорокина! - возбуждённо сказал марковец в красивой бекеше, в выходных сапогах, но с неприкрытой головой. - Ивана Лукича, фельдшера бывшего!
Глухо бабахнул выстрел из пушки, зашуршала первая шрапнель: "Ссссык… Ссссык…" Высоко-высоко в небе вспыхнуло красивое белое облачко.
- Перелёт! Дают красные "журавлей"!
Опять грохнуло. Приближаясь, засвистел снаряд. Рвануло впереди, задымилась, запарила чёрная воронка на снегу. И пошло-поехало. Звонко рвались шрапнели, пушась клубами белого дыма. Рыли мёрзлую землю артиллерийские гранаты.
Но вот и белогвардейские батареи заговорили в полный голос - снаряды уходили на юг, с клокотанием сверля воздух.
- Недолёт…
- Прямо по цепям!
- Скачут, сволочи…
- Смотрите, смотрите, товарищи митингуют!
Кирилл пригляделся - в самом деле, большевистские цепи смешались, столпились. Первая цепь залегла, красная конница ринулась вперёд, но нарвалась на пулемётный огонь броневиков - и распалась, вскачь понеслась обратно.
- Рота! - рявкнул Тимановский. - Пли! Залпами по разъездам!
Авинов выстрелил. Не удержавшись на скользком склоне, скатился в овраг, заросший кустарником, и выбрался окарачь на другую сторону.
Там, присев на одно колено, стрелял кадет 3-го Донского корпуса Володя Ажинов.
- Ложись, баклажка! - крикнул ему Кирилл. - Ты слишком крупная цель!
- Кадет перед хамами не ляжет! - гордо ответил Ажинов.
Перебегая под защиту бугра, проросшего пучками сухой травы, Володя вдруг резко выпрямился, закидывая руки, роняя винтовку, и упал навзничь. Убит.
- Подравнивайся! - орал Тимановский. - Держи дистанцию!
Винтовки стреляли пачками, ухала артиллерия, свистели и рвались снаряды, захлёбываясь, строчили пулемёты - всё смешалось в монотонный, прерывистый гул. Он перекатывался над полем боя, как невиданная зимняя гроза, вот только осадки были тяжелы. Не легкомысленное "кап-кап" слышалось Авинову, а злое "пиу-у… пиу-у…" - это зудели пули, тыкаясь то в хладный снег, то в живую плоть.
- Ложись в цепь! Залпом - пли!
Марковцы залегли. Щёлкали затворы винтовок, слышались отрывистые возгласы:
- По нас, по нас…
- Перелёт!
- По первой цепи…
- Мимо!
- Живой?
- Ранен…
- Слава Богу.
- Бегут! Бегут!
Кирилл резко поднял голову. И в самом деле… Дрогнула первая цепь "красных", смешалась со второй, побежала. А броневички вдохновились будто - их "максимы" ожесточённо захлопали, выбрасывая струйки белесого дымка. Чаще застучали винтовки, приятно погромыхивали гаубицы за спиною Авинова.
- Никак отбили? - радостно удивился офицер с непокрытой головой. - Отбили!
Кирилл поднялся, отряхивая снег, и прислушался к неожиданной тишине. Её перебивали редкие выстрелы, лишний раз подчёркивая: бой окончен, большевики ушли.
Двое запаренных кадетов пронесли носилки с раненым - студентом лет девятнадцати. Сестричка шагала рядом, утешая его и обтирая пот с мертвенно-бледного лица. Раненый не отвечал, не стонал даже, хапая воздух почерневшими губами, только смотрел в небо расширенными от ужаса и боли глазами. "Не жилец", - решил Кирилл. Шрапнель разворотила студенту живот, выпустив и порвав кишки.
- Тебя как звать? - спросил Авинова офицер в бекеше, шмыгая красным носом.
- Кирилл, - вздрогнул поручик, отрываясь от страшного зрелища. - Авинов.
- А я Григорием окрещён! Артифексовым.
Взрыкивая мотором, подъехал грузовичок радиокоманды и двуколки с конно-искровой станцией.
Две повозки занимал радиопередатчик с аккумуляторными батареями, искровым разрядником и конденсаторами с белыми фарфоровыми чашками изоляторов. В отдельном возке помещались детекторные приёмники с новейшими "катодными реле", усиливавшими радиосигнал. Там же, в крошечном полувагончике, находился откидной столик и раскладной табурет для слухача-радиста. Одна подвода перевозила антенные мачты - солдатам радиокоманды потребовалось не менее получаса, чтобы развернуть антенну, подняв её на двадцать пять метров.
Марковцы, ещё не остывшие после сражения, обступили чудеса техники.
- Господа! - вскричал радист с наушниками, обжимавшими всклокоченную шевелюру. - Прошу тишины!
Лихорадочно работая ключом, он послал радиограмму и вскоре получил ответ - карандаш так и запорхал по развёрнутой тетрадке.
- Наш бронепоезд на подходе! - воскликнул он, вскакивая с табурета. - Где Корнилов?
- Его высокопревосходительство сюда едет, - сказал усач из георгиевских кавалеров, неодобрительно посматривая на радиста, назвавшего Верховного правителя запросто, по фамилии.
Показался Лавр Георгиевич. Он ехал на светло-буланом коне.
- А какой хоть поезд? - крикнул Кирилл вдогонку.
- "Орёл"! - обронил слухач на бегу.
- Ат-тлично!
Задержка после боя была Авинову приятна - слишком много энергии ушло на то, чтобы отбить атаку. Ноги не хотели весь день месить снег. Кирилл испытывал одно необоримое желание - сесть и сидеть, бездумно глядя в степной простор.
Желание его стало сбываться - рота Тимановского вернулась в станицу, и казачки с большого перепугу расстарались - напекли блинов, вскипятили позеленевшие самовары. Тонкие и толстые голоса дружно выводили развесёлый напев:
А хозяйка добрэ знала,
Чого москаль хоче,
Тильки ждала барабана,
Як вин затуркоче.
Як дождалась барабана,
"Слава ж тоби, Боже!",
Та и каже москалеви:
"Вареникив, може?"…
Корнилову навстречу вышел станичный атаман - старый казак с седой бородой, в малиновой черкеске, с кинжалом, с газырями. Старики поднесли хлеб да соль, флаг вручили. Стали потихоньку сбредаться станичники. Казаки - в серых черкесках, в синих полуподдёвках, в шароварах с красными лампасами, в папахах, лихо сбитых набекрень, с торчавшими из-под них вихрами - знаками воинской наглости. Казачки в разноцветных платках потащили из хат хлеб, молоко, сметанку. А над толпою всё носилось, вразбивку, нестройно, хрипло:
Аж пидскочив москаль,
Та николы ждаты:
"Лавренники, лавренники!" -
Тай побиг из хаты…
Кирилл с Артифексовым завернули во двор к зажиточному казаку. Хозяйка засуетилась - и чугунок с борщом выставила, и сало, и глиняный жбанчик с самогоном.
- Блинков отведайте, - сказала она ласково и покачала головой, жалостливо глядя на гостей: - Миленькие, да куда ж вы идёте… Побьют вас всех! Господи…
- Ничего, бабушка, - бодро парировал Григорий, - не побьют!
Хозяин, крепкий старик, налитой здоровьем, вздыхал, сидя на лавке.
- Генерал Корнилов нас здорово срамил у станичного правления, - говорил он, задумчиво подкручивая ус. - Что ж, я пошёл бы с кадетами, да сегодня вы уйдёте, а завтра в станицу придут большевики. Хозяйство, жена… У нас, слава богу, на казака пай двадцать восемь десятин пахоты! Вот и думай…
Авинов только сопел да блины жевал - наедался на будущее. "Вот же ж, натура казацкая! - думалось ему. - Сытые, богатые… И дурные! Всё думают, как бы им и "белых" к выгоде своей приспособить, и от "красных" пользу поиметь! Рассказать им, что ли, как товарищ Свердлов будет претворять в жизнь решение партии о тотальном расказачивании? Так не поверят же!"
Тут в хату соседка заглянула - молодая ещё, а платок чёрный, вдовий, - поглядела на добровольцев безразлично, да и вышла.