Авинов шагал, звонко клацая подковками сапог, и на него всё пуще наваливалась тоска, а впереди разверзалась пустота и холод одиночества. Воистину, самые нестерпимые страдания человек причиняет себе сам…
Глава 10
ЛЕДЯНОЙ ПОХОД
Из "Записок" генерала К. Авинова:
"Большевики перешли в наступление на востоке Малороссии. Так называемая "Социалистическая армия" под командованием прапорщика Р. Сиверса вела бои за Каменноугольный район, продвигаясь в направлении Дона.
Из Тихорецкой на Новороссийск развивала наступление Юго-Восточная революционная армия под командованием хорунжего А. Автономова, прозванного "соловьём-разбойником" за грабежи поездов. Главнокомандующий Красной армией Северного Кавказа есаул И. Сорокин, утвердив советскую власть во множестве кубанских станиц, занял Екатеринодар. В городе творились немыслимые бесчинства - наблюдатели ОСВАГ воочию видели, как красноармейцы, зарубив шашками сотни пленных, тут же, на месте казни, насиловали гимназисток, а молодых казачек "социализировали", то есть обобществляли…"
В полночь белые генералы встретились в вестибюле просторного дома Парамонова. Корнилов сверился с часами и сказал:
- Пора выступать.
Закинув за плечи вещевые мешки, разобрав стоявшие в козлах винтовки, генералы и офицеры вышли на ночную Пушкинскую и зашагали прочь из враждебного города, готового вот-вот стать вражеским.
Авинов шагал вместе с Неженцевым. На улицах Ростова стояла тишина. Корниловцы и калединцы покидали город в полном молчании, только размеренный топот слышался в ночи.
- Надо полагать, - сказал Митрофан Осипович, - к зиме казаки одумаются.
- Даже и не надейтесь, - вздохнул Кирилл. - К весне, не ранее. Пока донцы не натерпятся как следует под большевиками, толку с них не будет.
- В поход! - весело донеслось издалека. - В поход!
- Куда?
- А ты спроси генерала Маркова!
- К чёрту на рога! За синей птицей!
- Ха-ха-ха!
- А я, знаете, о чём думаю, господа? - послышался голос неизвестного из темноты. - Ведь людей можно понять, они всякого насмотрелись. Вот и разуверились. А мы возмущаемся, негодуем… У нас же на лбу не написано, что мы честные-благородные! А чтобы это всем понятно стало, время должно пройти…
- Верно, - откликнулся чей-то густой баритон. - Потом легче будет. Дожить бы только до этого "потом"… А вообще, господа, вещи творятся удивительные. Вот, мы в поход вышли - горстка людей в тёмном царстве - и мыслим так, будто вся Россия в огне! А это неверно - абсолютное большинство, как и всегда, пассивно. Стоит в сторонке и выжидает. И не разумеет даже, что происходит страшное! Помню, остановились мы как-то у одного старика-вдовца. Хата у него бедная была, но хлеб с молоком он нам принёс. Вот мы его и спрашиваем: "А что, дед, ты за кого - за нас, кадетов, или за большевиков?" А дед улыбается хитренько так и говорит: "Что же вы меня спрашиваете… Кто из вас победит, за того и будем!"
В строю невесело рассмеялись, а Неженцев воскликнул:
- Вот она, сермяжная правда!
Кирилл оглянулся. За спиной мерцали огни брошенного города, слышались одиночные выстрелы, тут же взлаивали собаки. Добровольцы бодрились, держали переживания в себе, но страх витал над войском. Что будет с ранеными, оставленными в лазаретах? А какая судьба ждёт жён и невест? Не выдадут ли их соседи? Удастся ли свидеться?
Каково сейчас тому же Деникину? Они с Ксенией Чиж обвенчались, не дожидаясь Рождества, в одной из новочеркасских церквей. Негласно и скрытно - в городе было тревожно. Священник даже паникадил не зажигал, одни огоньки свечей тускло мерцали перед иконами. Ни хора не было, ни приглашенных, лишь четверо свидетелей-шаферов присутствовали при таинстве: генерал Марков, полковник Тимановский, адъютант Долинский и поручик Авинов. И в тёплом полумраке расходился приглушенный певучий бас: "Боже вечный, расстоящияся собравый в соединение и союз любве положивый им неразрушимый; благословивый Исаака и Ревекку, наследники Твоя сия, Антона, Ксению, наставляя я на всякое дело благое… Яко милостивый и человеколюбец Бог еси, и Тебе славу воссылаем, Отцу, и Сыну, и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков…
А-ами-инь…"
И теперь супруга Деникина осталась в Ростове, поселилась у армян под девичьей фамилией, как "беженка из Польши". И что думать Антону Ивановичу?.. "Ох, Асенька, - вздыхал он, прощаясь, - когда же капусту садить?.."
За Батайском одна только степь пролегла во все стороны - шуршала колючим бурьяном, стелилась белой камчатной скатертью - первый снег едва прикрыл траву, высохшую на корню.
Полки держали путь к станице Кагальницкой. Длинной лентой, растянувшейся на километры, ехали подводы и грузовики, патронные двуколки и санитарные повозки. А вперемежку с ними шли войсковые колонны - кто в офицерских бекешах щеголял, кто в гражданских пальто, кто в невообразимых крестьянских кожухах. В солдатских шинелях, в папахах, с медицинскими сумками за плечами шагали сёстры милосердия. А надо всеми ими, будто прикрывая, полоскался российский триколор.
""Белый крест"… - размышлял Авинов. - Вот именно… И к чему кавычки? Мы сами выбрали свой путь, свой крест… Белый крест".
- Корнилов идёт! Корнилов! - послышалось сзади.
- Полк, смирно! - разнеслась команда Маркова. - Равнение направо!
Показался Верховный - в чёрном с серой опушкой нагольном полушубке, в солдатской папахе и в солдатских же сапогах. Следом поспешал адъютант - поручик Долинский, большеглазый и чернобровый, в офицерской шинели и лихо смятой фуражке.
- Здравствуйте, молодцы-марковцы! - прокричал Корнилов резким басом.
- Здравия желаем, ваше высокопревосходительство! - грянули "молодцы".
Генерал Алексеев сначала тоже бодро шёл в голове колонны, опираясь на палку, но возраст и больные почки давали себя знать - Михаилу Васильевичу стало плохо. Шапрон дю Ларрэ был настойчив.
- Ваше высокопревосходительство, - заговорил он просительным голосом, - прошу от имени Лавра Георгиевича отдать мне ваш карабин и сесть на подводу! Будьте любезны, не упорствуйте.
- Спасибо за заботу, Алексей, - вздохнул генерал. - Придётся выполнить приказание. Мне действительно сегодня дурственно…
Кряхтя, Михаил Васильевич пересел на повозку. Адъютант заботливо подсунул охапку сена. Генерал прилёг рядом с чемоданом, в котором хранилась вся армейская казна. Небогато, мягко говоря.
Деникин, шагавший рядом, подбодрил товарища:
- Михаил Васильевич, крепитесь, дорогой. Скоро пойдут кубанские станицы, там вы отдохнёте, подлечитесь немного…
А добровольцы затянули "Молитву офицера":
На родину нашу нам нету дороги,
Народ наш на нас же, на нас же восстал.
Для нас он воздвиг погребальные дроги
И грязью нас всех закидал…
Станица Кагальницкая встретила белых настороженно - местные опасались реквизиций и откровенного грабежа. Казаки сновали по улицам, конные и пешие, точно мураши в развороченном муравейнике.
- Мы не "красные", - внушал добровольцам Корнилов, - мы должны не брать без спросу, а покупать, не селиться в чужом дому, а просить крова. Люди должны воспринимать добровольцев как порядочных людей…
- Условия неравные, Лавр Георгиевич, - пробурчал Деникин. - Завтра придут большевики и возьмут всё - им отдадут даже последнее беспрекословно, с проклятиями в душе и с униженными поклонами!
- Вы правы, - вздохнул Верховный, - и всё же казачество если не теперь, то в скором будущем станет опорой Белого движения!
- Дай-то Бог…
Когда добровольцы покидали станицу, все казаки высыпали на улицу - почтенные, хорошо одетые, окруженные часто двумя-тремя сыновьями, здоровыми молодцами, недавно вернувшимися с фронта. Все они смеялись, говорили что-то между собой, указывая на "белых".
Проходя мимо одной такой особенно многочисленной семейки, Авинов не выдержал и громко сказал:
- Ну что ж, станичники, не хотите нам помогать - готовьте пироги и хлеб-соль большевикам и немцам. Скоро будут к вам дорогие гости!
- На всех хватит, - ответил Кириллу при общем смехе семьи глава её, пожилой бородатый казак.
За околицей армия построилась полками и батареями. Конные спешились. Труба пропела: "На молитву!"
Единым множественным движением добровольцы сняли фуражки и папахи. Могучее эхо вознесло над стройными рядами:
- Отче наш, иже еси на небеси…
Неожиданно из степи вынесся казак на сивом мерине. Осадил скакуна и закричал:
- Большевики наступают! Уже цепи показались! С юга!
И завертелось всё, закрутилось. Корниловцы и полк Маркова выдвинулись в степь, рассыпаясь в цепи.