- Щас мы им дадим прикурить, ваше высокоблагородие! - откликнулся парень в галифе, сапогах - и в косоворотке. Светлый чуб на его лоб падал не из-под фуражки, а из-под картуза - вылитый крестьянин-середняк.
"Банг! Банг! Банг!" - забили трёхдюймовки. Полетели последние стёкла из вагонов, раскатились бочки, рванул задетый бензобак, полыхнул, окатывая красногвардейцев жидким огнём.
- Шашки вон! - прозвучала далёкая команда. - Намётом!
Казаки-юнкера налетели с лихим посвистом, заворачивая "красным" в тыл, и пошла веселуха! Очень скоро молоденький есаул Высококобылка перескочил с коня на крышу мятого "рено" и помахал шашкой - путь свободен!
Быстрым шагом полк добрался до Ничейного поля - и вышел на окраину Ростова, двинулся по Большой Садовой. Город жил так, словно не касалось его противостояние порядка и анархии, "белых" и "красных", - почти все магазины, роскошные и богатые, были открыты, постоянно хлопали двери многочисленных контор, впуская и выпуская армии разносчиков и посыльных. Несмолкаемый шум экипажей, звонки трамваев, говор толпы полнили широкую улицу, отражаясь от стен двух-, трёх-, пятиэтажных зданий.
В самом Ростове бои прекратились - сопротивление было сломлено, большевики ушли в подполье. Кирилла беспокоил казачий полк, не желавший воевать с "красными", а потому не покидавший казарм, но тревожился он зря - в тот же день атаман Каледин в одиночку разоружил полк. Нагрянул в казармы и рявкнул: "Оружие сдать!". И казаки послушались приказа.
После этого случая Корнилов, недолюбливавший Каледина за вялость и нерешительность, уже с большим уважением глядел на войскового атамана.
…Добровольцы непроизвольно подтянулись, построились и зашагали в ногу. Впереди вразвалочку шествовал полковник Тимановский, посапывая трубкой. Откуда ни возьмись, появился генерал Марков. Вернее, сначала Кирилл увидал человека в черкеске, который, задыхаясь, бежал во всю прыть вдоль колонны Офицерского полка, а за ним уже летел генерал и нагайкой хлестал его по спине, приговаривая: "Не воруй, сукин сын! Вот тебе! Вот тебе!"
Невозмутимый Тимановский скомандовал:
- Запевай!
Тенора грянули:
Там, где волны Аракса шумят,
Там посты дружно в ряд
На дорожке стоят.
И весь полк гулко, мощно подхватил:
Сторонись ты дорожки той,
Пеший, конный не пройдёт живой!
Прохожие останавливались на тротуарах, выстраивались, громко приветствуя или вполголоса проклиная.
Извозчики сворачивали с дороги - по главной улице Ростова ступали Сила и Власть. В город будто пришли Закон и Порядок, предвещая Мир и Покой…
Генералы Добровольческой армии поселились в пятиэтажной гостинице "Астория" на Таганрогском проспекте, откуда пешочком прогуливались к дому Парамонова на Пушкинской, где разместился штаб.
Около красивого здания штаба и на парадной лестнице был выставлен офицерский караул. У дверей - часовые.
Стильный колонный зал гудел голосами, сверкал погонами и аксельбантами. Собрались все быховцы - в хорошо сшитом костюме явил себя Деникин. Нарезал круги беспокойный Марков. Переговаривались Романовский и Лукомский, Эрдели и Слащёв. А вот и новенькие - высокий, нетерпеливый Врангель с жёсткими складками у рта, строгий Кутепов, удерживавший Таганрог, толстый Май-Маевский. И Неженцев! Уже в полковничьих погонах.
Митрофан Осипович, краснощёкий и моложавый, тоже заметил в толпе Кирилла и бросился к нему, испытывая радость встречи и не менее понятное стремление новичка оказаться рядом со своим - вдвоём обживаться куда проще, нежели в одиночку.
- Здравия желаю, ваше высокоблагородие! - весело приветствовал Авинов старшего по званию.
- Отставить, поручик! - воскликнул Неженцев, сияя.
Кирилл спросил осторожно:
- Вы… один добрались?
- Ну нет, одному мне было бы скучно! - рассмеялся командир "ударников". - Пять сотен с собою прихватил, так-то!
- Это здорово! - выдохнул Кирилл. - Это просто здорово!
Внезапно разговоры смолкли - прошёл по толпе последний ропоток - и тишина. Отчётливо прозвучали шаги - в круг вышел генерал Корнилов. В обычном своём кителе, в синих штанах с лампасами он куда больше походил на Верховного правителя России, чем давеча, когда щеголял в гражданском. Тихий ангел пролетел с "маузером" под крылом…
В полном безмолвии Лавр Георгиевич огляделся вокруг и сказал:
- Господа офицеры! Хочу уведомить вас о начале похода. Мы должны соединиться с верными кубанскими войсками и взять Екатеринодар…
Переждав шумок радостного оживления, Корнилов продолжил:
- Наше положение на Дону становится всё более и более тяжёлым. Казаки отказываются воевать с "красными", надеясь остаться в стороне, рабочие же и всякий уличный сброд со злобою смотрят на нас и только ждут прихода большевиков, чтобы расправиться с ненавистными "кадетами". Ясно, что, оставаясь на месте и отбивая атаки красных войск со всех сторон, Добровольческая армия сознательно обрекает себя на поражение - мы скоро будем совершенно окружены и погибнем.
Дело нашей солдатской чести спасти армию Белого дела! Именно поэтому я и выступаю за Кубанский поход, ибо армия должна находиться в атакующем движении!
Тут генерал Алексеев сделал шаг вперёд.
- Мы обязательно спасём нашу армию! - сказал он очень взволнованно. - Наши батальоны станут полками, а полки превратятся в дивизии! Только нам надо время.
- Вы правы, - склонил голову Корнилов. - Пусть только история даст нам самое короткое время.
- У меня такое предчувствие, - вздохнул Алексеев, - что время это мы проведём в кровавой борьбе…
- Пусть будет так, как хочет Господь, - твёрдо заявил Верховный. - Но верю в то, что белые добровольцы обязательно пойдут в поход на освобождение нашей Первопрестольной, златоглавой Москвы-матушки! А пока…
Со слабой улыбкой перетерпев бурный шквал восклицаний, Корнилов продолжил:
- А пока мною составлен план штурма Екатеринодара. Это является целью нашего Кубанского похода. Если возьмём город, то он станет белой столицей, откуда мы поведём борьбу и за Кубань, и за Терек, и за Дон, и за Москву!
Перекричав рукоплескания и хор голосов, грянувших "Гром победы", полковник Неженцев поделился своими мыслями с Кириллом:
- Правильно решил Верховный! Нам одно остаётся - двигать на юг. Донцы нас прикроют с севера - пускай поживут под "красными", мигом образумятся!
Воодушевлённый Кирилл только кивал головой, хлопая в ладоши. Он упивался праздником жизни, и пусть по улицам Ростова, по степи кружит смерть, всё равно, как прекрасны истекающие мгновения бытия! Только надо прожить их в полную силу, до дна, яростно!
Остывая, захмелев слегка от бокала шампанского, Авинов вышел на улицу и побрёл не спеша к гостинице. Стемнело, и улицы Ростова опустели, но офицеру, пугающемуся ночных татей, нечего делать в армии.
Впереди показался силуэт девушки. Девушка стояла, будто поджидая кого-то. Или она из тех, кто утоляет жажду сердца по сходной цене, в "институтах без древних языков" на Сенной? Нет, нет… Ох, уж больно знакома ему эта фигурка… Этот изгиб бедра, головка, склонённая будто в задумчивости… Даша - здесь?..
- Даша? - сказал он.
Девушка вздрогнула и повернулась к нему. Да, это была она, "товарищ Полынова".
- Что ты делаешь здесь? - спросил Авинов, унимая волнение.
Даша усмехнулась неласково.
- Странный вопрос, - сказала она. - Борюсь с вами, "белыми". Сегодня я подпольщица, а завтра… Что, сдашь меня?
- Я - не ты, - холодно ответил Кирилл. - Своих не сдаю.
- Ах, так я ещё своя? - протянула Даша насмешливо, пряча за иронией горечь.
- Да, - твёрдо сказал Авинов, - я любил тебя.
- Ах, любил… А теперь что, разлюбил?
- Я не могу называть возлюбленной ту, кто готова предать.
Красивое лицо девушки исказилось гневом.
- Я любила тебя! - воскликнула она. - Любила! А ты…
- Что - я? - по-прежнему холодно осведомился Кирилл. - Оказался не "красным", а "белым"? А какое это имеет значение для любви? Любовь или есть, или её нет! Любят и старого, и молодого, без разницы. Принцесса способна влюбиться в простолюдина, а немецкий офицер-оккупант - воспылать страстью к русской девице-красавице. Все мы обычные люди. Но отвергнуть избранника по политическим мотивам может только та, которая не любила!
- Любила! - выкрикнула Даша.
- Не лги! Я не знаю точно, к кому ты испытываешь страсть нежную - к революции или к своему картавому вождю, но в твоём горячем большевистском сердце нет места для меня.
Девушка заплакала, пряча лицо в ладонях, и Кириллу стало так паршиво, как ещё никогда не было.
- Извини, я не хотел тебя обидеть, - выдавил он. - Прощай.
Даша не ответила. Понурив голову, опустив плечи, она плакала, изредка утирая слёзы ладонью.
Авинов сделал первый шаг, удаляясь по улице. Мимо девушки. Прочь от неё.
Голова у Кирилла пылала. Его неодолимо тянуло обратно - обнять, утешить, прижать к себе. Но… нет. Всё равно из этого ничего не выйдет, уверял он себя. Даша наверняка отвергнет его потуги, возненавидит за нежность и ласку просто потому, что у самой в душе - гарь и пепел.