До Рождества оставалась неделя. Рыцарям, сержантам и оруженосцам в эту неделю предстояло поститься и участвовать в богослужениях, а тренировки прекращались. Томас чуть заметно усмехнулся. Конечно, он успеет. Но…
- Господин, вы ведь так и не выслушали меня. Между тем мой король ждет ответа…
Приор покачал головой.
- Не иначе, ты чудесным образом обрел утраченное послание?
- Нет, но, как я уже говорил, я догадываюсь, что в нем было написано.
На этот раз он не позволит себя перебить.
- Мой сюзерен просил орден о займе.
Наверняка так, потому что о военной поддержке тамплиеров король шотландский попросил бы вряд ли - предыдущий приор Англии уже показал, на чьей он стороне.
- Моему королю нужны деньги, чтобы восстановить справедливость и вернуть Шотландии свободу…
- Об этом не может быть и речи, - холодно ответил храмовник.
Тон у него был сухой и даже скучливый.
- Орден не даст денег на войну против законного христианского государя…
- Однако вы ссудили Филиппу немало серебра на войну с Фландрией и даже с Эдуардом…
Опомнившись, Томас замолчал. Он ожидал гневной вспышки, а, возможно, и наказания за свою дерзость. Что ж, пускай его швырнут в подземелье. Это не так зазорно, как есть хлеб ордена, пить вино и не делать того, зачем он был сюда послан.
Однако приор не спешил впадать в ярость. Он смотрел на Томаса со странным выражением, а губы его чуть подергивались. Наконец де Вилье заговорил и сказал то, чего Томас никак не ожидал услышать:
- Вложи всю эту горячность в свою музыку, мальчик, и тогда я подумаю. Пока что над орденом нависла беда куда большая, чем над твоим королем. Мы связаны родством, и я доверяю тебе, ибо вижу, что ты честен, смел и неглуп. Магистр в опасности. Я хочу, чтобы ты помог ему. Сделай это для меня, для себя и во имя Господа, потому что тот, кто угрожает магистру, одержим дьяволом… Итак, ты выполнишь мою просьбу?
Томас поклонился и просто ответил:
- Баллада будет готова к навечерию Рождества, монсеньор.
Глава 8
Поединок
Пришла и предрождественская неделя, с молитвами, звоном колоколов и криками галок на крестах собора. В храме монахи сооружали вертеп, и действо это живо заинтересовало непоседу Жака. Он так носился вокруг и лез всем под руки, что, казалось, еще немного - плюхнется в ясли и возляжет там вместо младенца Христа. Мальчишка упрашивал брата отпустить его в город, принарядившийся к празднику. Хоть по церковному канону Рождеству и предшествовали четыре недели адвента со строгим постом и чтением писания, а все же молодежь собиралась и устраивала шествия ряженых и колядки. Да и цеховые мастера не скупились: каждый цех стремился попышней украсить дома и приходскую церковь. И это уж не говоря о самой ночи Рождества, когда на площадях и перед храмами жгли костры, и отовсюду неслось пение торжественных гимнов.
Однако в этом году и юным оруженосцам, и рыцарям строго-настрого запретили выходить в город. Тампль затворил ворота и угрюмо смотрел на расцвеченный огнями Париж, как осажденная крепость - на костры вражеского лагеря. Жак плаксиво рассказывал, что в прошлом году к дневной рождественской мессе допускали даже детей и подростков из предместий, в том числе миловидных девиц, а нынче придется смотреть только на скучные бородатые хари. В конце концов, его нытье так надоело соседям по казарме, что они ухватили мальчишку за руки и за ноги и швырнули головой вперед прямо в молодой декабрьский снег.
Во всем этом Томас принимал мало участия. Он сидел на своем набитом соломой тюфяке и перебирал струны арфы. Обещать балладу приору было легко. Казалось бы, сколько славных побед одержал орден в Святой Земле. И с орлом тоже решилось быстро: золотой орел, символ султана Саладина, больше ста лет назад сплотившего неверных против рыцарей креста. Беда в том, что проклятый султан разорил Иерусалимское королевство, а потерпел поражение лишь от Ричарда Львиное Сердце под Акрой и при Арсуфе. Вот истинный лев - но, во-первых, Ричард не был тамплиером, во-вторых, был презренным англичанином.
Томас прикидывал так и эдак, и все не мог найти решения. Помогла случайность. Гуго, благочестиво читавший в эти дни жития святых, решил поделиться с остальными подробностями мученической смерти епископа Януария. Обычно Жак спокойно выслушивал Гуго, хоть сам и не отличался особой набожностью, но тут мальчишкой овладел бес противоречия.
- Вот ты говоришь, что сначала Януария и его диаконов бросили в печь - но они не сгорели, затем отдали на растерзание зверями - но звери их не пожрали. А потом р-раз - и им отрубили головы. Отчего же меч не сломался в руках палача?
Чтец нахмурился.
- Ты сомневаешься в мученичестве Януария?
- Нет, я просто не понимаю, - упрямо твердил Жак. - Если уж его спасли от огня и львиных клыков, то почему не от палаческого меча?
Тугодум-Гуго почесал в затылке и предположил:
- Потому что тогда он не стал бы мучеником?
Против этого аргументов не нашлось даже у языкатого Жака, а в голове Томаса зародилась мысль. Не всякая победа - победа, и не всякое поражение - поражение. Есть поражения, приносящие больше славы, чем любая победа. В конечном счете, разве торжество духа над плотью не более величаво, чем первенство в воинском поединке? Вдохновившись, Томас принялся за дело - и, когда три дня спустя настало время предрождественской трапезы и мессы навечерия, баллада была готова.
После вечернего богослужения оруженосцы поспешили в трапезную. Хоть пост еще не закончился, на ужин обещали рыбу, которую брат-хлебодар готовил весьма умело, приправляя зеленью, чесноком и ломтиками драгоценного лимона. Также должны были подать хорошее вино, купленное в лавке по случаю Рождества. Жак уже заранее облизывался и бормотал:
- Карпа, клянусь, они приготовили карпа. Хотя я бы сейчас отведал и жирного угря…
Ни карпа, ни жирного угря Томасу отведать не довелось - отстав от товарищей, он поспешил в казарму, чтобы лишний раз повторить сочиненную им балладу. Там через некоторое время его и застал брат Гуго де Безансон.
- Трапеза кончилась, - сообщил сержант. - Старшие братья собрались для беседы в ожидании ночной мессы. Ты должен пойти со мной.
Они вышли в морозный мрак предрождественской ночи. Сыпался легкий снег. В церкви теплились огни, а вот окна дворца приора были темны. Со стороны трапезной для оруженосцев доносились голоса и смех - мальчишкам весь ужин пришлось просидеть в молчании, слушая Святое Писание, а сейчас они отбросили вынужденную благопристойность и веселились вовсю. В воздухе разлилось ожидание. Канун Рождества, когда случаются чудеса. И Зимнего Солнцестояния, когда язычники прыгают через костры и украшают себя венками из остролиста и омелы. Рождество, праздник матери - и Зимнее Солнцестояние, праздник отца и его кельтских пращуров, тех, чьи кости покоятся в холмах за Эрсилдуном, чья кровь и пот пропитали шотландскую землю… Томас не знал, кому посвящена эта ночь.
Они вошли в Тампль через северную пристройку, Петит Тур. Здесь Гуго де Безансон запалил факел. Спутники нырнули в невысокий проем, ведущий на крутую и узкую лестницу в одной из угловых башенок. От каменных стен несло промозглой сыростью, шаги звучали глухо. Затем такой же тесный коридор привел их к деревянной двери, обитой полосами железа. Де Безансон отворил дверь, которая оказалась не заперта, и, пригнувшись, шагнул вперед. Томас последовал за ним.
Он очутился в громадном помещении - центральном зале первого яруса башни. В середине комнаты поднимался невероятной толщины столб, поддерживающий своды. Потолок терялся во мраке. По стенам горели факелы, закрепленные попарно в держателях, но их свет не мог разогнать темноту. Еще здесь было очень холодно. Мужчины, сидящие вокруг длинного, покрытого белой скатертью стола, кутались в плащи. Томас не увидел среди них ни молодого Гильома де Букля, ни других младших братьев - только старшие рыцари Тампля и четырнадцать гостей, командоров и визитаторов. На почетном месте в центре расположился великий магистр Жак де Моле, по правую руку от него - Жерар де Вилье. Хозяева сидели справа, гости - слева, и Томасу показалось, что такое разделение не случайно. По стенам зала плясали тени: стоило кому-то за столом протянуть руку к кубку с вином, и его гигантское черное подобие уже тянулось через всю стену к чему-то невидимому за границей светового круга. Факельный огонь придавал белым плащам храмовников красноватый оттенок, а тамплиерские кресты казались пятнами крови, словно каждый получил удар в сердце мечом. Рыцари переговаривались вполголоса. Томас крепче прижал к груди арфу. Это сумрачное сборище ничем не напоминало о предрождественском веселье - нет, они скорее походили на воинов древности, сошедшихся на совет перед битвой.
Сержант сделал Томасу знак идти следом, обогнул длинный стол и остановился за плечом своего господина. Жерар де Вилье обернулся. Томас заметил, что загорелое лицо его необычно бледно - но, возможно, виной тому был царящий в зале холод.
- А вот и они, - проговорил приор так, словно беседа за столом только что шла о Томасе и его спутнике. - Брат Жак, я хочу представить вам моего племянника.