Осторожно и благоговейно, как драгоценные хрупкие сосуды, полные заморским вином, несли холопи на руках пьяных гостей. Симеон, поддерживаемый за спину тиуном, отвешивал поклон за поклоном.
Наконец бояр уложили в колымаги. Застоявшиеся кони весело понеслись к едва видным курганам. Людишки с факелами в руках бежали за гостями до леса. Изжелта-красными бородёнками струились и таяли в мглистой тиши курчавые лохмы огней.
Ряполовский в последний раз ткнулся кулаком в свой сапог и, повиснув на тиуне, тяжело зашаркал в опочивальню.
Боярыня со вздохом присела у крыни.
- Ты бы, Марфенька, в постельку легла бы.
Девушка прижалась щекою к липкой от слёз и румян материнской щеке.
- Не люб мне сон. Краше с тобой посидеть.
И, выдвинув ящик, нежно провела рукой по шуршащей тафте.
Мамка достала волосник. Боярыня о гордостью примерила его дочери.
- Твой, Марфенька. А Бог приведёт, будешь боярыней - эвона добром коликим отделю.
Любовно и сосредоточенно перебирали пальцы вороха шёлка, обьяри, тафты и атласа.
- Всё тебе, светик мой ласковый.
Увлекаясь, Ряполовская выдвигала ящик за ящиком.
- Не показывала яз тебе допрежь. Тут и летники, и опашни, и телогреи.
Марфа жадно прижимала к груди приданое. Шутиха, стараясь казаться подавленной обилием добра господарского, то и дело всплёскивала руками и тоненько повизгивала.
- Херувимчик ты наш, - чмокала она икры боярышни, - ты к волоснику убрус подвяжи.
Вытянувшись на носках, горбунья повязала убрус узлом на раздвоенном подбородке зардевшейся девушки и застыла в немом восхищении.
- Да тебе не в боярышнях, а в царевнах ходить, - вставила мамка и, считая, что выполнила всё требующееся от неё, безразлично уставилась в подволоку.
Молочные лучи месяца улыбчато пробрались в светлицу и легли кружевным рушником на жёлтом полу. По краям рушника странным зверком кралась густая тень от горба шутихи.
Боярыня встрепенулась!
- Эк, полунощницы мы.
И кликнула негромко постельницу.
* * *
Тиун неподвижно стоял у низкой двери опочивальни. Боярин сел подле окна, налил корец кислого, как запах бараньей шерсти, кваса и залпом выпил. Антипка грохнулся на пол.
- Князь-боярину на здравье, а нам, смердам, на утешение.
Симеон тупо прислушался.
- Ты, что ли?
- Яз, господарь мой.
Тиун несмело подался на брюхе поближе к князю.
- Отказчик на дворе сдожидается.
Ряполовский надоедливо отмахнулся.
- Недосуг мне… Утресь.
Поднявшись с пола, Антипка остановился на пороге.
- Сказываю, утресь!
- Тешата охальничает, господарь мой. Отказчика того со двора погнали.
Ряполовский вскочил и по-бычьи согнул багровую шею.
- Абие ко мне доставить!
Тиун шмыгнул в сени. В заплывших глазах боярина сверкнули звериные искорки. Стиснув до боли зубы, он стал у порога.
Отказчик робко склонился перед ним.
- Не моя вина. Не токмо надо мной - над твоим именем глумится! - Он возмущённо подёргал кончик, жиденьких усов своих. - Тако и лаял: "Ныне, дескать страдники не ниже высокородных".
- Не ниже?!
Точно клещи, впились в горло отказчика жирные пальцы боярина.
- Убогой сын боярской, Тешата, не ниже вотчинников Ряполовских?!
- Тако и сказывал, господарь! - прохрипел, задыхаясь, отказчик. - "Мы хоть и малым володеем, а холопей не продаём. Самим надобны нынче".
Симеон на мгновение разжал пальцы, отступил и, размахнувшись, с плеча изо всех сил ударил покорно стоявшего перед ним человека.
- Добыть! Доставить!
Тиун бочком подвинулся к боярину.
- Дозволь молвить смерду.
И, коснувшись рукою пола:
- Не в диво нам тех людишек у Тешаты отбить. Токмо бы воля твоя.
- На коней! - топал исступлённо ногами князь, не слушая Антипку.
- Абие оседлаем. Токмо дозволь молвь додержать.
Широко раздув ноздри, Ряполовский надвинулся на тиуна.
- Не по дыбе ль соскучился?
- От твоей милости, князь, и дыба мне, смерду, великая честь!
Льстивый голос холопя смягчил боярский гнев. Симеон присел на лавку и уже почти спокойно кивнул.
- Сказывай.
- Не смирится Тешата. С тяжбой пойдёт на тебя. То ли дело - подьячего, Ивняка Федьку, кликнуть. Умелец подьячий наш ссудные кабалы пером наводить.
Хитрая усмешка порхнула на одутловатом лице Симеона, оживив сморщенные подушечки под глазами. В багровых прожилках нос шумно обнюхал воздух, точно учуяв неожиданную добычу.
- А и горазд ты на потварь, смерд.
- Не потварь, князь, а, коли пером настряпано будет, истинной правдой спрокинется.
И, не дожидаясь разрешения, побежал за подьячим.
Федька спал, когда к нему в избу ворвался Антипка.
- К боярину! - услышал он сквозь сон и обомлел от жестоких предчувствий.
Узнав по дороге, зачем его звали, подьячий облегчённо вздохнул и сразу проникся сознанием своей силы.
В опочивальню он вошёл неторопливым и уверенным шагом.
Ряполовский не ответил на его поклон и только промычал что-то под нос.
Федька закатил бегающие глаза, деловито уставился в подволоку и размашисто перекрестился.
- Стряпать ту запись, боярин?
- На то и доставлен ты.
Подьячий чинно достал из болтавшегося на животе холщового мешочка бумагу, фляжку с чернилами и благоговейно двумя пальцами вынул из-за оттопыренного уха новенькое гусиное перо.
- А не будет ли лиха? - полушёпотом спросил князь, почувствовав вдруг, как что-то опасливо заныло в груди.
- В те поры казни, господарь.
Ивняк лихо тряхнул остренькой своей головой и накрутил на палец ржавую паклю бородки.
- Не бывало такого, чтоб Федькины грамоты без толку в приказах гуляли.
- Пиши.
- Колико, князь-боярин, долгу на нём у тебя?
Ряполовский хихикнул и махнул рукой.
- Коли умелец ты, сам умишком и пораскинь. Токмо бы ему, смерду, не приведи Господь, расчесться не можно бы!
Подьячий почесал пером переносицу и лукаво мигнул.
- Пятьсот, выходит.
- Пиши.
Расправив усы и откашлявшись, Ивняк запыхтел над бумагою.
Окончив, он вытер рукавом со лба пот и торжественно прочитал:
Се яз сын боярский, Тешата, занял есмы у князь-боярина Симеона Афанасьевича Ряполовского пятьсот рублев денег московских ходячих от Успения дня до Аграфены купальщицы, без росту. А полягут денги по сроце, и мне ему давати рост по расчёту, как ходит в людех, на пять шестой. А на то послуси Антип, Тихонов сын, да Егорий, Васильев сын. А кабалу писал подьячей Федька Ивняк.
Князь выправил колышущуюся, как вымя у тучной коровы, грудь и кулаком погрозился в оконце.
- Ужотко попамятует, каково не ниже сести вотчинников высокородных!
Он спрятал кабалу в подголовник и указал людишкам глазами на дверь.
Федька маслено улыбнулся.
- Пригода приключилась какая со мной, осударь!
- А ну-тко?
- Был боров у меня, яко дубок, да, видно, лихое око попортило того борова.
Симеон неодобрительно крякнул.
- Экой ты жаднющий, Федька!
И с милостивой улыбкой перевёл взгляд на тиуна.
- Жалую подьячего боровом да ендовой вина двойного.
Отказчик и Ивняк, отвесив по земному поклону, ушли.
Тиун сложил молитвенно на груди руки и задержался у двери.
- Дозволь молвить смерду.
- Ну, чего неугомон тебя в полунощь взял?
- Воля твоя, господарь, а токмо не можно мне утаить.
Мохнатыми гусеницами собрались брови боярина.
- Сказывай.
- Како милость была твоя, неусыпно око держу яз за боярыней-матушкой.
- Не мешкай, Антипка, покель бородёнкою володеешь!
- Перед истинным, князь… Глазела… Очей не сводила с гостей твоих… А допрежь того, чтоб приглянуться, колику силу белил извела - и не счесть. - Он огорчённо вздохнул и свесил голову на плечо. - И ещё тебя в слезах поносила.
Ряполовский раздул пузырём щёки и выдохнул в лицо тиуну:
- Доставить! Принарядить и немедля доставить!