Саша прицелился, задержал дыхание и плавно потянул за спусковой крючок. Выстрел! Один из солдат - высокий, упитанный, схватился руками за грудь и упал. Остальные тут же залегли.
"Теперь надо спасаться самому", - понял Саша. Придерживаясь за ветки и закрываясь от немцев стволом дерева, он спустился на землю и бросился бежать. Без винтовки было легче. Найдут ли немцы другую собаку - большой вопрос, а он успеет добраться до озёр. В открытом бою он, даже если бы не бросил маузер, не смог бы выдержать бой с десятком автоматчиков. Потому лучший выход для него сейчас - спрятаться, переждать. И Александр бежал изо всех сил. Пока немцы поймут, что противник исчез, его уже и след простынет.
Вот и озера. Тут их два рядышком были. Одно называлось Белым, а другое - Чёрным. И несколько минут, а может даже полчаса, у него есть.
Александр сначала кинулся вправо, где камыши росли гуще. Но потом понял, что немцы туда побегут в первую очередь. Он сорвал несколько тростинок, перекусил их зубами и побежал влево - туда, где камыши росли редко и то - только у берега. Берег проглядывался насквозь, и спрятаться там было решительно негде. В самый раз местечко!
С берега Александр прыгнул подальше, чтобы не оставить следов. Потом взял полую камышинку в рот и погрузился в воду. В этом месте было неглубоко, немногим больше полуметра.
Вода была тёплая, а дно противное: илистое, скользкое. Ил - это плохо. Он поднимается со дна, когда его потревожишь. И опытный глаз сразу увидит, что в этом месте кто-то проходил. Одна надежда: пока немцы доберутся до озера, муть уже успеет осесть.
Александр лежал неподвижно, размеренно дыша через трубку. Минуты шли за минутами, и ничего не происходило. Что творится на берегу? Посмотреть бы хоть одним глазом, да нельзя. Вдруг они сейчас на берегу и наблюдают за поверхностью воды?
Неожиданно далеко в воде раздался взрыв - как раз в том месте, куда он кинулся поперва. "Гранатами забрасывают, - догадался Саша. - Лишь бы сюда не швырнули, а то всплыву, как оглушённая рыба".
Раздалось ещё три или четыре взрыва, и всё стихло.
Саша пролежал неподвижно около часа, - уж продрог. Вода, хоть и тёплая, а попробуй полежи в ней долго, да ещё и неподвижно. Всё тепло из тела высасывает.
Саша медленно поднял голову, стараясь, чтобы по воде не пошла рябь. Берег был пустынен. Но Саша не торопился. Вдруг немцы засаду оставили? Нет, никакого движения.
Он медленно выполз на берег. От долгого лежания в воде рана снова начала кровить. Да ещё несколько пиявок с руки сорвал, брезгливо поморщившись.
Немцы ушли. Только вот куда?
Саша, пригнувшись, прошёл по берегу. На песчаной почве были видны следы сапог. Ни один след не вёл в сторону деревни. Можно идти к Богдановке. Поесть бы сейчас чего-нибудь!
И тем не менее Саша прошёл около километра по маленькой речушке или, скорее, ручью, сбивая возможное преследование с собаками.
К Богдановке подошёл задами, выметенными донельзя. Пройдя незамеченным к сараю, снял с себя полусырую одежду, бросил её на верёвку сушиться и улёгся на всё ещё лежащую на сене дерюжку. От пребывания в воде и голода его трясло. Но, согревшись под лёгким одеялом, он уснул.
Проснулся от присутствия постороннего. Не открывая глаз, попытался понять - кто в сарае? От мужчин обычно исходит запах табака, ваксы для сапог, пота.
Сейчас запаха не было. "Наверное, Олеся", - Саша открыл глаза.
На него смотрел ствол дробовика, а держала его в руках именно Олеся. Сколько она здесь стояла, неизвестно, но от её взгляда не ускользнула окровавленная повязка на Сашиной руке.
- Не пойму я тебя! Кто ты по жизни? Ночью исчезаешь, днём приходишь - с раной на руке, в окровавленной одежде. Ты дезертир, а по ночам людей грабишь? Или партизан?
- Я сам по себе.
- Где руку поранил?
- О колючую проволоку, когда перелазил через неё.
- Куда ты мог лазить?
- На немецкий склад за продуктами. Не сидеть же на твоей шее!
Поверила Олеся его словам или нет, но дробовик опустила. Это была старая "фроловка", вероятно - отцовская.
С началом войны на всей территории Советского Союза оружие и радиоприёмники под страхом тюремного заключения было приказано сдать в милицию. Сюда немцы пришли слишком быстро, и, скорее всего, жители об указе ничего не знали. Но и при немцах хранить дома дробовик было невозможно.
Александр посмотрел на ружьё, потом на Олесю и покачал головой.
- Утопила бы ты ружьецо где-нибудь, не ровен час - немцы придут. За него ведь и расстрелять могут.
- Это за старый дробовик?
- За него, милая.
- Я тебе не "милая", получше кого-нибудь найду.
- К слову пришлось, прости, если обидел.
- Давай рану посмотрю.
- Чего её смотреть, только подсыхать начала.
- Если гноиться начнёт, да антонов огонь приключится, умрёшь ведь. Нет сейчас докторов и больниц.
- Тогда смотри.
Олеся принесла из избы чистые тряпицы и кастрюлю с тёплой водой. Она умело отмочила водичкой заскорузлую повязку и сняла её. Осмотрев рану, заметила:
- Врун! Никакая это не колючая проволока! Видела я уже раны, даже перевязывала, когда наши отступали. Это сквозное пулевое ранение.
- Надо же! - деланно удивился Саша. - А я думал - проволока.
Девушка внимательно посмотрела в глаза Александру и промолчала. Она промыла рану водой, приложила сухой мох, как ещё наши деды в старину делали, и перевязала чистой тряпочкой.
- Где рубашка твоя?
- Сушится.
Олеся подошла к верёвке, на которой сушились штаны и рубашка. Брюки только осмотрела, а рубашку тут же сорвала с верёвки.
- Кровь на ней, и рукав рваный. Выкинуть надо!
- Нет, лучше в печке сожги, чтобы следов не осталось.
Олеся усмехнулась, но перечить не стала и ушла в избу. А вернувшись, повесила на верёвку сухую и чистую рубашку.
- Этак, пока отец вернётся, у него одежды не останется.
- Почему одежда сырая? Дождя вроде не было, - Олеся испытующе смотрела Саше в глаза.
- По ручью шёл, собак со следа сбивал, - вынужден был признаться Саша.
- Так за тобой немцы гнались?
- Именно.
- И где же они?
- Я быстрее бежал, - пошутил Саша.
- Ты чего-то не договариваешь!
- Что ты ко мне пристала как банный лист? Ты что, следователем работаешь? - Саша едва удержался, чтобы не добавить "в НКВД".
- Ладно, не хочешь - не говори. Всё равно сама всё узнаю. Вставай, снедать будем.
- О, хорошее дело! А то - ружьё сразу на меня. Да "где был, что делал"? Как сварливая жена…
- А ты женат?
- Нет, если тебе это интересно. И детей у меня пока нет.
Если молча. Саша уплетал за обе щёки суп с клёцками, потом - картофельные оладьи. Всё с пылу, с жару, вкусное. Эх, сейчас бы мясца кусочек да стопку водочки!
Подхарчившись, он почувствовал, как неудержимо потянуло в сон. И то сказать, за последние трое суток он едва ли десять часов спал, а уж пешком отмахал! Веки закрывались сами собой.
Глядя на Сашу, Олеся почувствовала к нему жалость и какое-то необъяснимое пока доверие. Заметив, что он клюёт носом, она сказала:
- Ложись, ты что-то совсем квёлый.
Саша направился к двери.
- В избе ложись, на отцовой кровати.
Она проводила его в комнатку, указала на кровать. Была кровать сделана своими руками, грубовато, но даже не скрипнула, когда он лёг. "Добротно сработана", - про себя похвалил мастера Саша. Перина пуховая, мягкая, давно не спал на такой, Сон навалился мгновенно.
Проснулся он от громкого стука в дверь.
- Да что такое, выспаться не дадут!
На стук пошла открывать дверь Олеся. Саша же лихорадочно одевался: не хватало, чтобы соседи увидели его в избе девушки раздетым.
Но это оказалась не соседка. Грубый мужской голос интересовался у Олеси, не видела ли она чужих.
- Нет, пан Василий!
- А чего ты меня в горницу не приглашаешь? Могла бы первачом угостить!
- Нет у меня первача.
- А у батьки твоего был, я знаю. И не называй меня Василием! Я нынче на службе великой Германии. Потому называй "пан полицейский".
- Хорошо, пан полицейский.
- Вот, другое дело. Пошли в избу, осмотреть велено.
- Не прибрано у меня…
- Ничего.
Олеся и полицейский вошли в избу.
Саша лихорадочно раздумывал, что делать. Сигануть в открытое окно? Заметит ведь. А если этот полицейский не один? Вот ведь попал в переплёт!
Саша замер в ожидании какой-то развязки ситуации. Дверей между комнатками не было, лишь ситцевая занавеска. И сквозь щёлочку в ней Александр видел, как по-хозяйски вошёл в избу полицай - рыжий мужчина лет сорока с белой повязкой на рукаве и надписью "ПОЛИЦАЙ" на ней. Он уселся на лавку возле стола и поставил рядом с собой снятую с плеча винтовку, советскую трёхлинейку, видимо, захваченную немцами в качестве трофея.
- Давай-ка, Олеся, налей, встреть гостя, как положено.
Олеся фыркнула, однако нагнулась к люку подпола - видимо, самогон хранился в подвале.
Полицай среагировал мгновенно: он схватил Олесю лапищами за бёдра и задрал на ней платье. Олеся взвизгнула и сделала отчаянную попытку освободиться.
Этого Саша уже стерпеть не смог. В два прыжка он оказался рядом с полицаем и заученным движением свернул ему голову. Раздался хруст шейных позвонков, детина обмяк и завалился на скамье.
Прикрыв ладошкой рот, Олеся смотрела на происходящее широко раскрытыми глазами, в которых плескался нескрываемый ужас.
- Ты что сделал? - наконец произнесла она.
- Гада прищучил!
- Как очнётся, что говорить будем? Ой, мамочки!