– Деньги предлагал, грозился, даже кричал чего-то… Чего он там орал, Тимоха?
– "Слава Украини!"
– Ага! Только "петуха" дал со страху, а когда петлю накинули, обоссался!
– Ничего, – усмехнулся Павел, – ветерком обдует, вонь отнесет. Ладно, бойцы, продолжим. Следующая цель – Шухевич!
Из воспоминаний П. А. Судоплатова:
"…Гораздо больший упор немцы делали на сотрудничество с оуновцами – организацией украинских националистов. Их директива "О едином генеральном плане повстанческого штаба ОУН", принятая 22 декабря 1940 года, согласовывалась с немецкой разведкой. В ней, как нам стало известно, говорилось, что "Украина находится накануне вооруженного восстания, сразу же после выступления немецкой армии миллионы людей возьмут оружие, чтобы уничтожить Советы и создать свое украинское государство. Поэтому необходимо, чтобы на Украине действовала организованная политическая национальная сила, которая возглавила бы вооруженное восстание и повела народ к победе. Такая сила у нас есть, утверждалось в директиве, это – ОУН в союзе с немцами. Она действует, организовывает украинские массы, выводит их на борьбу".
В директиве ставились задачи террористического и диверсионного характера, шла речь о создании центра политического и военного руководства, а также подготовке и обучении кадров. "Мы должны захватить в свои руки военные пункты и ресурсы Донбасса, морские порты, увлечь за собой молодежь, рабочих, крестьян и армию. Мы должны ударить везде и одновременно, чтобы разбить врага и рассеять его силы. Украинское военное восстание на всех украинских землях, на всех советских территориях, чтобы довести до полного развала московскую советскую тюрьму народов".
В установках ОУН была объявлена беспощадная война всему украинскому и русскому народу, поддерживающему Советскую власть, зафиксировано "требование о ликвидации врага, указывались функции службы безопасности", которая должна была выявлять коммунистов…"
Глава 13
Два рейда
Украина, Сарненские леса. 15 июня 1942 года
К Судоплатову вернулось хорошее настроение – ему удалось-таки обезглавить двухглавого змия укрофашизма. Бандера уже повешен, осталось еще Мельника изловить.
Вообще же, украинский сепаратизм соткан из тупых парадоксов и образчиков абсурда. Именно сепаратизм, а не национализм, ибо существует лишь такое понятие, как "украинская нация", а вот самого народа нету.
Эйтингон придерживался мнения, что "украинцев" придумали в Австро-Венгрии, решив поддержать малороссийских фанатиков, вроде полоумного Шевченко. Ход был примитивный – заявить, что население юго-западной окраины России вовсе не часть русского народа, а некая европейская нация, угнетаемая царизмом, и тем самым отколоть этих людей от остальной империи.
Многие, особенно интеллигенция либерального толка, купились на дешевые приманки австрияков, все чаще стало звучать странное слово "Украина", обозначавшее уже не окраину, а чуть ли не государство.
Первым использовать австро-венгерские разработки испробовал Симон Петлюра. Он придумал украинский "жовто-блакитный" флаг, позаимствовав его у русского князя Даниила Галицкого, а герб скопировал с тамги Рюрика, опять-таки русского князя, при этом проявив не только скудомыслие, но и простое невежество. Петлюра называл украинский герб "трезубом", хотя на печатях рюриковых изображен был сокол, падающий на добычу. Сокол-Рарог был родовым знаком у Рюрика.
Само собой, поддержки низов у Петлюры не было, а немецкие штыки оказались ненадежной опорой.
Главное же непотребство заключалось в том, что те самые интеллигенты, которые махали жовто-блакитными тряпушками, даже не дали себе труда подумать, какую роль они, собственно, исполняют в дурацком спектакле "Украина".
Нет, когда в народе вызревают национальные чувства, когда его представители ощущают свою идентичность, тогда естественным и понятным становится желание самоопределиться, отделиться от государства, которое данный народ, скажем так, "перерос".
Чаще всего это случается по такой схеме: некий народ угнетают, он сплачивается на "крови и почве" и борется за обретение независимости своей родной земли. Святое дело!
Вот только с Украиной все шиворот-навыворот. Сначала петлюровцы, а теперь и бандеровцы требуют "самостийности та незалежности", а уже потом изобретают нацию.
Именно изобретают, выдумывают национальных героев, а поскольку таковые отсутствуют, то их место занимают предатели, вроде Мазепы. Дескать, гетман сражался за незалежность, потому и шведам продался.
А что всем этим петлюрам да бандерам делать? Никто малороссов не угнетал, кроме разве что поляков, но как раз так называемый украинский язык – на три четверти искаженный польский. Ну, на то и пшеки. Деятели из Австро-Венгрии хотя бы подрывную работу вели, когда Украину придумывали, а поляки… У них же Малороссию отобрали "клятые москали", вот шляхта и решила им насолить – раз Украина не наша, то и вашей она тоже не будет!
Однако чтобы понять всю искусственность Украины, надо думать, соображать, а это трудно. Куда проще орать "Героям слава!"…
Плавное течение мыслей было прервано самым грубым образом – в двигатель ударил мелкокалиберный снаряд. "Ганомаг" подбросило, и второй выстрел пробил днище, разрываясь в кузове…
…Судоплатова привели в чувство шлепки ладоней по щекам. Он открыл глаза и увидел перепуганную мордашку Марины Ких.
– Товарищ комиссар, вы живы?
– Слегка… – прокряхтел он, пытаясь сесть. Ему это удалось, а опорой для спины стал ствол дерева. "Ганомаг" догорал метрах в десяти от него.
Переход от спокойных дорожных размышлений к бешеной сутолоке боя был настолько неожиданным, что какое-то время Павел находился в некоем подобии транса.
– Кто… нас? Шухевич?
– Этих было мало, товарищ комиссар. Румыны напали!
В поле зрения появился Трошкин, его голова была обвязана бинтом. Майор сразу заулыбался, увидев, что командир жив.
– Плохи дела? – спросил Судоплатов.
– Да нам повезло. Мы вперед вырвались! Стрельнули по нам и оставили догорать, а основной удар пришелся по колонне… Короче, товарищ командир, уходить надо! Румыны идут, а с ними бандеровцы.
– К нашим прорваться никак?
– Никак, товарищ командир! Нас всего семеро: вы, я, Марина, Микола, Хосе и мои – Федька с Гавриком.
– Ладно, уходим…
Опираясь на ствол, Судоплатов встал. Голова закружилась, тошнота подступила к горлу, но он пересилил недомогание. "Так тебе и надо, командир сраный, – подумал он со злостью. – В следующий раз, если не сдохнешь, будешь разведку вперед слать, а не переть, как дурак!"
Отход больше напоминал бегство, а что делать? Голоса румын различались отчетливо, враг был близко. Да, конечно, румыны-"мамалыжники" – не немцы-"колбасники", но рота против семерки, пускай она даже великолепная, – это многовато.
Шли весь день, но шум погони не стихал – румыны с ОУНовцами ломились следом. Почему с таким усердием перли бандеровцы, понятно – "клятые москали" казнили их "вождя", а вот румыны… Вероятно, командовали "мамалыжниками" все же "колбасники". А откуда рвение… Пригрозили румынам отправкой на фронт, вот они и стараются. Попробовали уже передовой, им хватило.
К вечеру группа выбралась к болоту. Буквально на ощупь, пробуя ногой трясину, вышли на подобие полуострова – к небольшой возвышенности, поросшей соснами, с трех сторон окруженной топью. "Сухой" перешеек Гросс перетянул растяжками – если враг попрет сдуру, то включит "будильник".
– Огня не разжигаем, – сказал Судоплатов, со стоном валясь на траву, – но костерок разведем. Такой, который американцы называют индейским, – его прячут в яме, и он до того маленький, что может спрятаться под шляпой. Микола, займись. Хоть кипяточку попьем…
– Та я тута ягодок нарвав, – прогудел Приходько. – Листиков смородиновых та с малины. Чай, не чай, а все ж…
– А у меня сахарин есть, – робко вставила Марина.
– А с меня коньячок, – прокряхтел Павел, снимая с пояса маленькую плоскую фляжку. – Французский, трофейный.
– Городски-ие… – добродушно протянул Трошкин, выкладывая сухпай.
Шереметев с Ермаковым ухмыльнулись и достали из "сидоров" банки тушенки. Тоже трофейной – австралийской.
– Молодцы, – одобрил Судоплатов. – Одну банку оставьте, остальное спрячьте. Микола?
– Щас я…
Приходько скрутил из бересты подобие кулька и набрал в него воды из своей фляги. Осторожно пристроил рукодельный сосуд к крошечному костру – пока огонь не поднимался выше уровня воды, береста не загоралась, жидкость отбирала тепло.
Незаметно стемнело, и близкий лес словно отдалился, растворяясь в полумраке.
С приближением ночи не слишком далекая стрельба стихла, бой угас, да и был ли он?
Павел поморщился. Он был в полном неведении.
Что произошло? Сколько врагов преследует его товарищей? Трошкин уверяет, что против них выставлено не менее двух батальонов, – уж больно широкий охват. А что сталось с остальной колонной? Машины – ладно, а сколько погибло людей? И сколько таких, как их семерка, продолжающих сражаться?
– Курить, как я понимаю, нельзя, – тихонько сказал Трошкин.
– Нельзя, Жека. Если эти выслали разведку, запах дыма учуят. Да и сам небось тренировался, стрелял на огонек. М-м?
– Ну, да… Вот же ж попали… Я-то, балда этакая, думал, впереди один Шухевич, и мы его – раз, два! – и в дамки. А хрен там… Ох, не нравится мне это…
– Ты прямо как особист, – усмехнулся Судоплатов. – Измену чуешь?
Он не видел, но ощутил, что майор кивнул.