Основательно потискав меня в объятиях, посокрушавшись об отсутствии моих родителей, - они находились в какой-то своей не то геологической, не то экологической экспедиции и вернуться должны были не ранее чем через полгода, - то и дело перемежая речь всяческими прибаутками, уже спустя каких-нибудь четверть часа он сделался таким близким человеком, что мне и в голову не приходил вопрос, отчего никогда прежде в нашей семье о нем даже не упоминали о таком замечательном родственнике. Печалило лишь то, что дядюшка тут проездом и уже к вечеру должен отчаливать к себе в Москву, а оттуда немедля – в длительную загранкомандировку.
- Вот ушицы только похлебаю в родных пенатах, коли организуешь, племяш, - вздохнул он, - и – тю-тю… Ну, как, организуешь?
Да уж это мы!.. Уж с этим-то у нас!..
…Довольный купанием, дядя выбрался на бережок и подошел ко мне:
- Как там, на ушицу-то наловил?
Я показал садок, полный рыбы.
- Да, славная выйдет, - одобрил он. - И вообще – благодать тут у вас, эх, надольше бы!..
Позади меня дядю уже поджидал молодой щеголеватый лейтенант с раскинутым полотенцем наготове. Зайдя за это полотенце, Орест Северьянович стал сменять трусы, затем натянул майку.
- Дядя, а может, еще хоть на денек? - попытался уговорить я.
- Рад бы… - вздохнул дядюшка. - Но, как говорится, рад бы в рай, да грехи не пущают… Оно и послать бы, конечно, все к шутам… - Он отхлебнул коньяк из поданной лейтенантом фляжки и развел руками: – Да никак, право, нельзя! Перед мексиканцами неудобно: понимаешь ли, ждут, бесовы дети… Ничего! Может, когда еще доведется в родные края. - Подмигнул: – Чай, не прогонишь?
- Дядя! - был ответом мой влюбленный возглас.
- Ладно, ладно… - Он посерьезнел. - А про уговор-то наш не забудь. Там, в Москве-матушке, когда вернусь из командировки… это где-нибудь месячишка через два-три, стало быть… так ты уж изволь – не чинясь, прямиком ко мне. С женой познакомлю, к серьезному делу пристрою. Ты до института своего, кажись, на флоте служил?
- На Северном. Тральщик "Верный".
Дядя кивнул:
- Оно хорошо, что – "Верный". Службу, стало быть, знаешь. Должен знать! Вот и приспособим к настоящему делу. А то – чтобы племянник Ореста Погремухина где-нибудь штаны просиживал…
Лейтенант, державший полотенце, постучал по часам:
- Орест Северьянович…
- Да уж, пора скоро, - нехотя кивнул он. - Так что давай-ка, племяш, разводи костерок.
- Дядя, - наконец отважился спросить я, - а где вы сейчас работаете?
Вопрос отчего-то развеселил дядюшку.
- Ишь ты! - хмыкнул он и покосился на лейтенанта.
Тот, оценив юмор, тоже подхихикнул.
- Служу, братец, слу-жу, - веско поправил он меня, и откинув полотенце, стал надевать услужливо поданную лейтенантом форму генерал-полковника.
Я замер, едва не вытянувшись по стойке "смирно". Вот он, оказывается, кем был, мой такой простецкий по повадкам дядя Орест Северьянович.
…Через несколько часов "Мерседес" уже урчал мотором возле нашей калитки. Дядя в полном генеральском обмундировании напоследок обнял меня:
- До встречи, малыш. Пока. Жду!
Минута-другая – и машина тронулась, разгоняя зазевавшихся окрестных кур. И долго еще я смотрел ей вслед, огорченный расставанием.
Печаль разлуки, балалаечная тоска…
…Все это в один миг отрубил голос Омара Ахметовича, распахнувшего дверь:
- Приехали! Поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны!
А китаяночки выглядывали из-за его могучей спины и щебетали что-то наподобие "динь-динь-динь".
Пролог (продолжение)
- (После раздумий) Однако же, для такого дела он нам целиком, с потрохами нужен, разумеешь?
- Как не разуметь!
- А он, сам говоришь, в этом, своем… Изучает эту, свою…
- Так точно! В университете! Латынь и греческий!
- Ну – и?
- Так насчет этого, товарищ маршал, только шепнуть кому следует. Везде ж свои людишки. И не таких из университетов-то вышибали.
- Шепнул уже, надеюсь?
- А чего ж тянуть?
- Шустёр, как всегда…
- Стараемся!
- (Задумчиво) Стараться-то ты стараешься… А ну как он сразу возьмет да и дунет в свою тьмутаракань? Выковыривай его тогда оттуда, как… из…
- (Лукаво) Далече ли он дунет – без денег, без паспорта? Я так полагаю, что – не дальше моего порога.
- М-да, пожалуй что… Ты его только сразу – не того… не пужай уж слишком.
- Как можно!
- Знаю я тебя. Уж постарайся без этих твоих шуточек, а то лечить потом парня…
- Да что там! Крепкий мужик! Моряк, североморец!..
- Ладно, ладно, мое дело предупредить… А насчет денег, паспорта… М-да, мудёр… Кстати, ведаешь, Погремухин, под чьим личным контролем вся спецоперация?
- (Вытянувшись в струнку, что было не так-то просто при его округлых очертаниях) Так-ить стараемся!
- Ну-ну, старайся, старайся. Понимаешь – ради чего?
- Понимаю – не дурак.
И уже неясно, кто на кого смотрит – они на Президента или он на них…
2
Если ты наступил на иней, значит, близится и крепкий лед.
Из китайской "Книги Перемен"
Пропажу денег я обнаружил только на Ярославском вокзале. Это огорчило меня меньше, нежели должно бы, поскольку пропажу паспорта я обнаружил минут на десять раньше, а без него железнодорожный билет мне бы все равно не продали. Не зная что делать, я присел на чемодан. Со вчерашнего вечера я ничего не ел, и теперь витавший по вокзалу ароматный дух чебуреков тягостно томил душу.
Озарение пришло вместе с очередным голодным спазмом в животе. Дядя, Орест Северьянович! Ну конечно же! Он не оставит в беде! Со времени нашей достопамятной встречи минуло уже два месяца, и вполне вероятно, что он уже вернулся в Москву! С этими мыслями меня уже как ветром несло в сторону сталинской высотки со шпилем, где, как я знал, проживает мой дядюшка.
В подъезде дорогу мне преградил огромный, усатый, с могучей грудью в медалях и орденах швейцар; я мельком подумал, что по виду он потянет не меньше как на отставного полковника гвардейских частей.
- Вы к кому? - остановил он меня голосом, похожим на раскаты дальнобойной артиллерии.
После моего смущенного лепета про дядю он снял телефонную трубку; я стоял на отдалении, приколотый его взглядом к стене, как гербарная бабочка к листу бумаги. Однако лишь только телефон на другом конце ожил, от его давешней солидности не осталось и следа, он вытянулся перед аппаратом по стойке "смирно" и теперь он походил самое большое на службиста-старшину, подобострастно рапортующего высшему начальству:
- Так точно, Орест Северьянович!.. Говорят, что племянник ваш… Так точно! Есть – пропустить!
Это произвело на меня впечатление, пожалуй, даже большее, чем когда-то дядины генерал-полковничьи погоны. Я понял, что дядя мой достиг высот воистину заоблачных, если такие люди так с ним разговаривают.
Швейцар положил трубку и почтительно распахнул передо мной дверцу лифта:
- Милости просим! Орест Северьянович вас ждут! Двадцатый этаж, кнопочку нажать надо.
Лишь после того, как дверца за мною закрылась, я увидел сквозь решетку, как он снова выпятил колесом свою орденоносную грудь и опять возлетел в полковничье примерно достоинство.
Из лифта я выходил несколько придавленный этим отголоском дядиного могущества. У его двери на миг замялся прежде, чем позвонить, но тут, не дожидаясь моего звонка, дверные замки ожили, и передо мною нос к носу возникла крайне неприветливого вида женщина.
- Уже! - ворчливо сказала она. - С утречка пораньше!.. Ну, чего стоишь, раз пришел?.. - А после того, как я, до глубины смущенный, переступил порог, пробурчала себе под нос: – Ходят тут, кофе жлухтят, в уборной пачкают… - и с этими словами захлопнула дверь снаружи.
Меньше всего в мои намеренья входило пачкать в уборной. Ее предположение, что я сюда явился лишь за этим, было настолько унизительным, что я хотел было отчалить ни с чем. Однако баба Яга успела снаружи запереть дверь на ключ, так что не было другого выхода, как стоять с чемоданом в руках в пустом холле, индевея от неловкости. Впрочем, откуда-то из глубины квартиры доносились звуки транслируемого футбольного матча; это вселяло надежду, что дядя где-то там и когда-нибудь появится.
На всякий случай я прокашлялся как можно громче. Несколько секунд прошло в неприятном томлении, пока наконец не послышались шаркающие шаги, а уже в следующий миг от моего тягостного паралича не осталось и памяти, ибо трудно представить себе что-либо более добродушное, чем мой дядя Орест Северьянович, когда он, улыбаясь, в чуть приспущенных пижамных штанах, чтобы дать простор выступающему животику, в немыслимо домашней кофте, в тапочках без задника на босу ногу, вышел мне навстречу.
- Хорош, нечего сказать, хорош! - вполне дружелюбно проворчал он и по-родственному довольно увесисто отшлепал меня по шее. - Я-то уж думал, вовсе ты забыл родню… Ладно, давай, целуй.