Никакого энтузиазма помогать борьбе за свободу в среде земляков мы не встретили. Никто не верил, что Масхадов победит и вернется к власти. Мало кто верил, что Масхадов вообще руководит хотя бы чем-то. Мне приходилось выслушивать упреки в адрес властей независимой Ичкерии, которые я и сам мог бы озвучить: на что потратили годы фактической независимости? почему не наладили свою экономику? почему стали петь под дудку арабских террористов? зачем вообще полезли в Дагестан?
Кто-то все же перечислял деньги. Просто чтобы мы отвязались. Из страха, что иначе мы можем навредить ему или родственникам, в России или в Чечне. И даже тогда нас слезно умоляли забыть к ним дорогу. И говорили, что они сами, конечно, никогда не донесут, но у спецслужб везде глаза и уши, и нельзя быть полностью уверенными, что нас не вычислят, особенно если мы будем постоянно выходить на контакт.
А мы и без намеков понимали. И боялись еще больше, чем наши спонсоры. Каждый мог нас сдать с потрохами. Пока не сдавали. Но слишком настойчиво светиться было действительно опасно.
Сначала я часто переезжал из города в город. Исколесил весь Северо-Запад России. Петербург, Новгород, Псков, Петрозаводск, Мурманск, Архангельск… в Архангельске чеченец, владелец торгового комплекса, пытался меня образумить. Предлагал остаться в его городе, работать с ним, жить, как нормальный человек, порвав со всеми этими боевиками, террористами, сепаратистами и прочими моджахедами. Я улыбался и отвечал чуть ли не прямой цитатой из фильма "Братья Блюз 2000" – мы с миссией от самого Всевышнего…
Мы расстались по-хорошему. Денег на борьбу за свободу он не дал. Но и меня самого не сдал в ФСБ. И на том спасибо.
Летом 2002 года с разрешения руководства я осел и легализовался в Санкт-Петербурге. Мне больше нравилось жить в маленьких городах, но в маленьком городе все на виду, а к чеченцам еще был повышенный интерес. Если хочешь спрятать дерево, то спрячь его в лесу. К тому же в городках не сильно развернешься с бизнесом. А я начал бизнес. На деньги из фонда Масхадова, как я это называл. Сначала попробовал открыть сеть соляриев и салонов красоты. Но не пошло – много мороки, а толку мало. И я занялся компьютерами. И пиратскими дисками. Прибыль пошла. Конечно, большую часть заработанных денег мы возвращали в фонд Масхадова. Но и самим на жизнь хватало.
Я говорю мы – со мной в деле была пара чеченских ребят, тоже направленных подпольем, мы втроем были в теме. Остальные, работавшие в фирме, не знали, куда идет чистая прибыль от нашего бизнеса, кто и зачем вообще начал это дело. Думаю, им было все равно.
Такими делами я занимался три года. В самой Чечне я бывал не чаще, чем раз в год – три раза за все это время. И оставался не дольше, чем на пару недель. У меня были встречи с руководством подполья. Отчитывался, получал новые инструкции и снова отбывал в большую Россию.
Год от года силы Сопротивления таяли. А пророссийские чеченские власти, напротив, крепли, укоренялись. Мои связи с подпольем становились все более законспирированными и все более зыбкими, ирреальными, как нить паутины, которую несет ветер.
Через несколько месяцев после моего отъезда в Россию, к 2001 году, значительных по численности и боеспособных ичерийских отрядов не осталось. Остатки армии Масхадова либо погибали в боях, либо переходили на сторону федералов. Ахмат Кадыров открыто провозгласил условия амнистии: прощение даруется тем, кто повернет свое оружие против боевиков, против своих вчерашних товарищей. Некоторые группы даже не расформировывали и не перевооружали. В полном составе зачисляли в МВД и ставили на довольствие, официально назначая вчерашних полевых командиров начальниками новообразованных подразделений.
Войну продолжали бойцы за веру.
Я всегда недолюбливал ваххабитов, курсантов Хаттаба и прочих сторонников идеи вечного джихада. Но не мог не признать: их боевая подготовка была всегда выше, чем у борцов за независимость, боевиков из более или менее регулярных воинских частей и силовых структур Масхадова.
И еще мотивация. Когда война за национальную независимость была проиграна, а она была проиграна уже в 2000 году, когда Чечня стала жить своей жизнью, хорошей или плохой, но без властей Ичкерии, без Масхадова, и нисколько не желая их возвращения, смысл партизанской войны для ичкерийцев был утерян.
У моджахедов же был свой, другой смысл. Они сражались не за Ичкерию, они завоевывали рай.
В октябре 2002 года случился "Норд-Ост". В эти дни я был в Москве, решал вопросы нашего "бизнеса". Но я ничего не знал! Что бы я сделал, если бы знал о готовящейся операции? Не знаю. Может, что-нибудь сделал бы, уже тогда.
Но я не знал.
Как не знали и все те, с кем я контактировал.
Акция готовилась в строжайшей секретности.
Ходили только слухи, что предстоит масштабная боевая операция, которая переломит ход войны. Очередные слухи об очередной "операции", которая "переломит ход войны". Масхадов сделал какие-то заявления по этому поводу. Выходит, он имел в виду Норд-Ост?
Крупная группа боевиков с оружием какими-то неведомыми путями проникла в Москву, в самое сердце России, в столицу. Они захватили театр, когда в нем шел мюзикл "Норд-Ост", и объявили всех зрителей и актеров заложниками. Они выдвинули военные и политические требования.
Это не сработало. Никаких переговоров не было. Не могло сработать. Время Буденновска прошло. Российский спецназ пошел на штурм.
Несколько кресел занимали девушки-смертницы, обвязанные "поясами шахида". На них было столько взрывчатки, что, приведи хоть одна в действие взрыватель, от театра остались бы одни руины, под которыми были бы похоронены все.
Но они не взорвали себя.
Спецназ пустил в вентиляцию отравляющий газ. Этим объясняют: они не успели, уснули. Но нет такого газа, который распространяется за мгновение и сразу выключает сознание. Если бы они хотели, они успели бы. Хватило бы и одной секунды. Но они не сделали этого. Значит, и не собирались. Может, у них и не было никаких взрывателей.
Верили, что будут переговоры?
Или отправились просто умирать.
Спецназ ворвался в зал. Убили всех. Ни одного террориста не захватили живым, хотя это было не так сложно – вялые от отравляющих веществ боевики не могли по-настоящему сопротивляться. Можно было захватить несколько террористов или хотя бы одного ранеными, чтобы провести допросы, узнать правду.
Но они убили всех. Они получили задание: стрелять на полное поражение, только так, живых не брать.
Видимо, кому-то не нужна была правда.
Причиной смерти большинства погибших заложников был отравляющий газ. Спецслужбы не выдали секрета, не сообщили врачам, какого типа яды были использованы, и врачи не знали, от чего лечить, какие антидоты применять.
А смертницы потом будут взрывать себя по-настоящему. Впереди еще Тушино, теракт на рок-фестивале.
После "Норд-Оста" я хотел отойти от дел. Я думал, что в этом есть и моя вина. Кто знает, может, и деньги, собранные мной, использовались в организации преступления. Может, и я вложил свою долю в уставный капитал террора.
Я вернулся в Петербург, но не пошел в офис своей фирмы. Две недели я беспробудно пил. Потом неделю молился, пять раз в день совершал намаз, строго следовал всем предписаниям. Потом нашел человека, который продавал наркотики, и еще месяц плотно сидел на кокаине. Шатался по барам и клубам, приставал к русским девушкам. Ввязывался в драки.
Меня вытащили из мрачного загула те самые ребята-чеченцы, которые работали со мной в фирме. Они почти не говорили со мной о причине моего падения. Скорее всего, понимали, что я чувствую. Посадили под домашний арест, сутками, сменяясь, дежурили в моей квартире. Заставляли молиться, готовили еду, рассказывали анекдоты. Не давали мне ни пить, ни нюхать, отвадили от меня наркокурьера. Даже от сигарет отучили. А теперь я снова курю. Да, доктор, знаю, что это вредно, тем более при моем здоровье. Я брошу, как начну новую жизнь. Я уже решил: как только устроюсь на новом месте – брошу курить.
Через несколько недель – не помню, когда точно, но уже после Нового года, я пришел в себя. Снова стал заниматься делами. Все пошло как раньше. И продолжалось еще долго, больше года.
В начале марта 2004 года я был в Гудермесе. Приехал законно, на поезде из Москвы. Естественно, по документам Артура Дениева. Все это время я жил под его именем. Хотя следовало бы опасаться: родственники Артура наверняка занялись его поиском. С 2000 года, когда Арчи якобы отправился в Россию, от него не было ни единой весточки. Он мог быть объявлен пропавшим без вести.
Так бы оно и было. Если бы это было где-нибудь в другом месте, не в Чечне. В Чечне федеральные власти не очень-то спешили давать ход делам о поиске пропавших людей, так как следы могли привести к какой-нибудь воинской части и тайному захоронению замученных военных пленников и гражданских лиц. Да и родственники пропавших людей тоже не всегда могли настаивать: дежурным ответом для них было, чтобы они поискали сами, среди террористов в лесах. А когда найдут, пусть сообщат. Транспорт и жилье на ближайшие пятнадцать лет их пропавшим родичам федералы гарантировали.
Потому я и жил все это время и даже приезжал в Чечню с паспортом Артура Дениева. Реально меня могли разоблачить только те, кто хорошо знал Артура, и то если я представлялся при них его именем. Но Арчи не был очень популярен. Круг людей, знавших его, был очень узок. И мне не пришлось ни разу столкнуться с кем-то из его близких.
В Гудермесе вообще все было хорошо. Спокойно. Под самым носом у новой чеченской власти.