Начало операции было назначено на 3 января. Одновременно с нами другая группировка должна была войти в Аргун. Целью обеих операций было отвлечение внимания и сил федералов от Грозного. Масхадов надеялся, что Трошев перебросит основные силы в Шали и Аргун, что позволит чеченским формированиям в Грозном перегруппироваться, атаковать российские войска и прорваться в горные районы.
То есть мы должны были отвлечь врага, вызвать огонь на себя, пока в другом месте осуществляется стратегический военный замысел. Совсем как в фильме "Батальоны просят огня". Мы сразу поняли это. Но приняли спокойно, без истерики.
Оборонять Шали и Аргун до последней капли крови нам в задачу не ставилось. Главком понимал, что это бесполезно. Мы должны были только произвести как можно больше шума, чтобы оттянуть на себя федералов, и, не дожидаясь, пока населенные пункты будут полностью блокированы, уйти, сделав бросок для соединения с основными силами. Если что, нам обещали помочь с коридором для выхода. Как – я и понятия не имел.
Я предложил использовать для проникновения в село нашу тайную колею и выдвинуться ночью. Но Арсаев отверг мое предложение. По его плану мы должны были зайти в село днем, по атагинской дороге. Я возразил: на этом пути два укрепленных блокпоста с ОМОНом.
– Не беспокойся. Блокпосты мы пройдем.
Я начинал заметно нервничать, и Лечи пришлось успокаивать меня, объясняя:
– Пойми, Тамерлан, это не диверсия. Это психическая атака.
Про психические атаки я ничего не знал. Мне вспомнились кадры из кинофильма "Чапаев", где каппелевцы в парадном обмундировании под музыку идут на позиции красноармейцев, встречая грудью кинжальный огонь пулеметов. А еще это напоминало последний бой мюридов Кунта-Хаджи.
В конечном итоге Арсаев согласился, чтобы одна группа бойцов в пешем строю использовала тайный маневр и подстраховала наш демонстративный поход. Все равно транспорта на весь отряд не хватало.
Новогоднюю ночь мы провели в раздумьях. Не отмечали. Костров не жгли, тем более не устраивали фейерверков и не палили в воздух: соблюдали шумовую и световую маскировку. Некоторые приложились было к спиртному, но бородачи Арсаева изъяли наши запасы алкоголя и объявили, что для воинов Аллаха недопустимо пренебрегать запретами и совершать харам.
Я заметил, что некоторые из них сами пользовались более сильными психотропными средствами. Одного я застал в самый интимный момент: укрывшись за стеной, он перевязывал жгутом руку и готовился сделать инъекцию. На мой вопросительный взгляд он сказал, что болеет диабетом и должен вкалывать себе инсулин.
Может, конечно, и инсулин. Только зрачки у него расширились, а лицо приобрело отсутствующее выражение, когда после укола он вернулся в расположение отряда.
Было и такое. Но сказать, что все наши боевики поголовно были или алкоголиками, или наркоманами, – значило бы солгать. Многие были искренними и твердыми в следовании обетам. Некоторые даже фанатиками. Хватало и обычных, нормальных людей. Как я, как Лечи. Как Артур Дениев.
В новогоднюю ночь Артур сидел на доске, в удалении от товарищей, закутавшись в ватник и одеяло, и раскачивался, что-то тихо напевая. Я подошел и спросил осторожно:
– Опять молишься?
Время намаза прошло, но Дениев часто возносил молитвы и сверх положенных пяти раз.
– Нет. Это я так, от холода.
– А бормочешь что?
– Ничего особенного…
В слабом свете электрического фонаря, поставленного на земле и укрытого подобием абажура из цветастого платка, мне показалось, что Артур покраснел.
– Да нет, расскажи.
– Я… пел.
– Что же ты пел, Арчи?
– Ну… "В лесу родилась елочка…"… знаешь, как в детстве… нас этой песне в детском саду учили. А я русского языка тогда совсем не знал. Для меня это были просто звуки. Без всякого значения и смысла. Но волшебные! Потому что Новый год… мандарины и шоколад… и вообще, такое чувство, что происходит чудо.
Я улыбнулся и кивнул головой.
– Пойдем со мной.
Он встал. Мы прошли по циклопическому сараю корпуса птицефабрики к кучке закутанных кто во что мужчин – в расположение Шалинского истребительного батальона. Я окликнул одного из подчиненных, который участвовал в последней продуктовой экспедиции.
– Адам!
– Что, Тамерлан?
– Принес?
– Да, все принес.
И показал на картонную коробку.
Мы открыли.
В коробке были мандарины, апельсины и конфеты в блестящей фольге.
Кто-то из моих ребят воткнул в выбоину бетонного настила ветвистую палку. Мы развесили на ней тряпки, фляжки, клочки цветной бумаги и бикфордов шнур вместо серпантина.
Я посмотрел на часы и поздравил:
– С Новым годом, товарищи!
– Аллаху Акбар – отозвался нестройный хор голосов.
– Аллаху Акбар!
Вопили мы, потрясая оружием, когда въезжали в Шали 9 января 2000 года.
По атагинской дороге мы въехали на уазиках и грузовиках, нас было больше сотни. Около ста двадцати человек. В российских источниках существуют значительные расхождения по поводу численности бандгруппировки, занявшей город. Сначала они писали правду: сто двадцать боевиков. Потом, после победной реляции, цифру пришлось изменить.
Иначе получалось: в Шали вошло сто двадцать боевиков, из них четыреста было уничтожено.
Когда заметили нестыковочку, стали говорить о нескольких сотнях. Постепенно численность нашего отряда довели до полутора тысяч.
Когда мы заняли родной город, наши ряды пополнились. В частности, к моему истребительному батальону присоединились резервисты, из тех, что получили оружие, но на птицефабрику не явились, остались дома. Несколько десятков таких бойцов поступили в мое распоряжение, а всего присоединилось до сотни. Но полутора тысяч мы никак не смогли бы набрать.
Мы сдали Шали без боя, мы взяли его без единого выстрела. Если не считать беспорядочной пальбы в воздух, которой мы сопровождали свое возвращение, как будто это был ловзар, свадьба.
Мы проехали два укрепленных блокпоста, нас никто не пытался задержать, и мы посты не штурмовали. Я не знаю, почему федералы не пытались остановить наш отряд на блокпостах. Я не уверен в том, что коридор был куплен. Может, был куплен – если да, то это решалось не на нашем уровне. А может, федералы просто выполняли генеральное распоряжение своего руководства: избегать прямых боестолкновений.
Так или иначе, но русские просто закрылись на своих постах и не стреляли в нашу сторону, а мы не стреляли по ним. Мы палили в воздух, да.
Перед этим был бой. Но в другой стороне.
Зря мы думали, что наш штаб просто забыл про нас и что федералы только случайно не обнаружили наш лагерь на птицефабрике. Оказалось, что по плану штаба велась тщательная дезинформационная работа.
Да, я не знаю всего. Каждый из нас обладал только той долей информации, которая была необходима ему для осуществления общего плана. Моей задачей было командовать истребительным батальоном, я знал только, что мы должны на время занять Шали и произвести как можно больше шума, по возможности избегая боев и потерь, а потом организованно отступить.
И мы заняли Шали. Мы расположились в самом центре. Мой батальон дислоцировался в здании средней школы № 8. Эта школа располагалась в удобном месте, рядом с центральной площадью и административными зданиями.
А еще это была та самая школа, в которой я учился. Так получилось.
Наши бойцы заняли еще одну школу, № 3, чуть подальше от центра, и здание администрации.
Федералы забаррикадировались в комендатуре.
На самом деле это была не комендатура. Комендатурой ее просто называли в просторечье. Если быть точным, это ВОВД – временный отдел внутренних дел.
Через дорогу от центральной площади города Шали, той самой, где раньше стоял памятник Ленину и трибуна – памятник Ленину убрали еще при Дудаеве, а трибуну оставили – и где в советские времена проходили парады на 1 Мая, 9 Мая и 7 Ноября, через дорогу от площади памятник погибшим в Великой Отечественной войне и Вечный огонь у мраморной доски с именами павших. Слева банк, а чуть дальше располагался магазин культтоваров, там продавали книги, я часто заходил после школы купить томик стихов Есенина или академические переводы древних восточных текстов. Еще дальше за магазином – ФСБ и ВОВД. ВОВД занял помещение бывшего райпо, трехэтажное здание. Вот это райпо и называли "комендатурой", там собрались федералы, укрывшись за мешками с песком.
Мы обложили ВОВД со всех сторон, но штурмовать не стали. Мы предложили федералам сдать оружие и уходить из Шали. Мы действительно не собирались никого убивать или даже брать в плен. Нам не нужно было боев и крови, а таскать за собой пленных тоже не имело смысла. Так что они могли просто уйти в расположение федеральных войск, только без оружия, чтобы избежать провокаций. Мы гарантировали им безопасный "коридор".
Местных милиционеров, которые уже успели поступить на службу к новой власти, мы без проблем разоружили и отправили по домам. Но российские сотрудники МВД, ФСБ и бывшие с ними военнослужащие отказались сдаваться. Они приготовились отражать штурм.
А мы не собирались их штурмовать. Если они не уходили, нам было достаточно их заблокировать.
Вместо штурма комендатуры мы устроили митинг около центральной площади.
Кто придумал проводить этот митинг? Идея была точно не моя. Распоряжение отдал Арсаев как командир нашего отряда. Не знаю, предполагался ли митинг в первоначальном плане операции или Арсаев импровизировал, выполняя установку произвести больше шума.