Робот снова на минуту остановился и, как показалось Лёшке, обиженно "посмотрел" на него.
От недостатка кислорода, Лёшка непрерывно зевал и хватал ртом воздух, к тому же, его здорово трясло от холода. Зою он наполовину прикрыл несколькими витками каната из соседней, растрепавшейся при транспортировке бухты, чтобы хоть как-то сохранить тепло.
Справившись с очередным приступом зевоты, Лёшка нагнулся и поглядел на Зоино лицо. Вроде спит. Только беспокойно дрожат реснички полуприкрытых глаз. И ноздри сильно приподнимаются, вдыхая воздух и помогая дышать широко открытому рту.
Лёшка тут же вспомнил, что так дышали окуньки, выброшенные на лед, на рыбалке, прошлой зимой. Но все равно, Зоя казалась ему самой красивой на Земле. Он крепко обнял её и, как смог, стянул к себе отовсюду ближайшие бухты канатов.
– Ничего, Зоюшка, я все исправлю! – всё тише шептал Лёшка, сжимая Зоину руку в своей, и боясь отпустить.
– Жиу, жжик, ж-кжи – и-и-ужж… ………….. жи-ик… жжжж!
Во сне Зое снилось теплое лазурное море. Кудрявые барашки облаков весело подмигивали ей, резвясь в синем небе. Дед держал ее в своих крепких руках, смеялся и, подбрасывая вверх, тут же ловил. И говорил, улыбаясь:
– Ничего, Зоюшка, я все исправлю, вот увидишь, все будет хорошо!
Зоя почувствовала тепло на щеке и открыла глаза.
– Дед, Дед, Дед!!! Как ты нас нашел???!!!
– Зоюшка, милая, ты забыла? Я ведь, Главный Смотрящий, как-никак! – улыбнулся Дед и прижал Зою к себе. – А это значит, что я обязан смотреть за всеми системами жизнеобеспечения Марсианской колонии. И за непроницаемостью куполов, за бесперебойной работой компьютеров и систем водоснабжения и кондиционирования. И за нормальной работой искусственного интеллекта. Да вот, хотя бы, за работой таких погрузчиков! – Дед кивнул на притихшего робота. – Конечно, за всеми роботами и машинами колонии я не в состоянии следить одновременно, и если бы не его сигнал "Человек в опасности!" – вам бы пришлось туго…
– Спасибо тебе за это, Старина! – Дед похлопал своей ручищей по борту погрузчика, и тот радостно задвигал камерами, и коротко мигнул фарами.
– Разумеется, в прошивке искусственного интеллекта любого современного робота прописаны пресловутые законы робототехники, – продолжал Дед, – но это – всего лишь погрузчик, и притом, весьма древней модели. Понятно, что ему потребовалось некоторое время, чтобы уяснить, что вы действительно в опасности, несмотря на то, что прямой угрозы вашей жизни не было.
– А что означает буква "А" в его названии? – полюбопытствовал Лёшка.
– Анализирующий. – улыбнулся Дед. – А кстати, когда мы прибыли сюда, он уже почти выбрался из западни. Выходит, что он еще раз тщательно проанализировал ситуацию и придумал таки для своего освобождения способ. – сообщил Дед. – И весьма оригинальный. Он использовал самого себя в качестве рычага! Вот только я не понимаю, почему он не послал сигнал SOS, когда сам попал в западню и определил, что вряд ли сможет самостоятельно выбраться.
Кажется, я понял… Ему просто нравится думать!
Ну, пойдемте, путешественники! Сначала я напою вас чаем, а после вы мне все расскажете.
А потом они стояли на высокой, защищенной прозрачной сферой, башне. Дед показывал им огромные жемчужные купола, и соединяющую их сеть дорог, вдоль панцирей коммуникаций. По дорогам, далеко внизу, ползли крошечные роботы и беспилотные грузовики, поднимая небольшие облачка кирпично-красной пыли.
Начинался новый марсианский день, обычный и непростой, один из многих.
Дмитрий Санин
INSTRUMENTUM VOCALE
Вот Вам и решение всех проблем. Нет больше ни богатых, ни бедных – есть только элита, живущая в новом Эдеме – мыслители, поэты, учёные. Вы спросите: "А кто же будет работать?" Правильный вопрос, молодчина. Работать будут представители неполноценных рас, прошедшие специальную психохимическую обработку, но в совершенно иных дозах.
"Мертвый сезон"
***
Дениса Ивановича Ветрова вырвал из сна тихий, ласковый голос Емели:
– Доброе утро, хозьяин!
– Пошёл вон… Ещё пять минут… – простонал Ветров, натягивая одеяло на ухо, проваливаясь обратно в сладкую круговерть.
Но слуга с деликатной настойчивостью гнул своё:
– Вставай, хозьяин – тебя ждут великие дела!
Ветров разлепил глаз. За окном, меж еловых ветвей, синело ленинградское небо. Из вентиляционных панелей дышало чистейшим лесным воздухом, словно не было слоёв композитов и бетона между спальней и лесом.
Утро… Самое ненавистное, самое разнесчастное время суток – утро. Резкие звуки, озноб, обострённое раздражение. Самоистязание раба, который сейчас потащит свой крест на работу… Денису Ивановичу захотелось рявкнуть, швырнуть в настырного слугу подушкой, но мягкий голос Емели, с лёгким немецким акцентом, продолжал разгонять остатки сна:
– Какое прекрасное утро, хозьяин!
Ветров мучительно зевнул и сел. В конце концов, разве виноват этот болван, что ему приказано будить любой ценой?
Он вспомнил вчерашнее – и окончательно проснулся.
– "Все это было хорошо, но тем ужаснее было пробуждение игемона", – несчастно пробормотал Ветров, нащупал шлёпанцы и заковылял в сторону ванной. Емеля за его спиной принялся шелестеть простынями, убирая постель.
Денис Иванович скорчил тоскливую гримасу своему помятому отражению. С отвращением выдавил на щётку "Жемчуга".
– Более всего на свете прокуратор ненавидел запах мяты, – сплюнул он.
– Хозьяин что-то желает? – бесшумно возник в дверях предупредительный Емеля.
– Хозяин желает, чтобы в магазинах было не пять сортов зубной пасты – а пятьдесят пять! – Денис Иванович сунул роботу халат и полез в душ. – Какого чёрта!!! Кто за меня решил, что мне достаточно пяти сортов?!
– Я твой слуга. Я твой раб'отникь, – мягко сказал Емеля, его немецкий акцент усилился. Он всегда так выражал свою преданность или затруднение – странный привет от немецких хакеров и их прошивки. – Я сдьелаю для тебя всё. Но прости, хозьяин, я не могу тебе помочь. Мне очень жаль.
Ветров уже не слушал разговорчивого Емелю. Он стоял за шторой – скоблил зубом ноготь, слепо глядя перед собой, подставив шею под колючие горячие струйки. Вчера случилось вот что: ему позвонил Вадик Перелетов и ошарашил новостью – роботов будут изымать из личного пользования. Первичное решение Верховного Совета.
Это было как удар под дых. Они бросили всё и немедленно собрались на сосновой поляне возле дома Вадика – весь актив питерской ячейки общества "Киберсвобода". Все тридцать два человека. Им было страшно: Режим закручивает гайки. Режим лишает человечество ещё одной свободы.
Режим и раньше давил свободу робототехники: запретил использовать дома роботов иначе, как в качестве помощников, для чего ввёл в роботов программные ограничения. Уборка? Только в две швабры и в два пылесоса, совместно с хозяином ("нанимателем", как значилось в договоре выдачи робота на дом – Режим даже самого слова "хозяин" боялся). Убирать кровать? Только в четыре руки: робот и хозяин. Готовить? Снова только вместе. Человечество всю свою историю развивало машины – а тупая Система душила прогресс. "Сибаритство неприемлемо". "Слишком напоминает роботовладельческий строй".
Они боролись за прогресс и свободу робототехники. Они создавали ячейки сопротивления. Вели просветительские беседы, искали умных сторонников. Запускали мемы и осторожные прокламации о свободе кибернетизации без ограничений. Немецкие коллеги разработали прошивки, снимающие кандалы с мозга роботов – и их роботы мгновенно превратились из малополезных болванов в расторопных и толковых слуг. Это было лучом надежды, доказательством, что прогресс невозможно задушить – и что когда-нибудь прогресс сметёт вставший на его пути Режим.
Там, на поляне, они ещё раз пересмотрели новостные ролики с выступлением в Верховном Совете академика Доброчеева. Академик авторитетно заявлял, что факт разумности роботов можно считать доказанным – и эксплуатация их труда недопустима. Доброчеев сожалел, что в своё время, споря с философами, отмахнулся от их правоты. Человечество слишком долго ждало появления роботов и слишком привыкло к мысли, что робот – лишь машина. А ведь существо, способное к самостоятельному труду – разумно. Доброчеев каялся, что был слишком увлечён практической реализацией искусственного интеллекта. Копируя у природы нейронные сети, он-де не думал об этической стороне вопроса. "Ну и что, что они созданы нами? Представьте себе, что мы нарожали детей и заставляем их работать – дескать, это мы их рожали". Далее он утверждал, что программа "Робот у вас дома" – имела целью не только кибернетизацию общества, но была экспериментом, способом привлечения огромного количества людей для обучения систем искусственного интеллекта в реальной жизни.
И теперь киберсвободцам грозила опасность. Роботы будут изъяты, факт установки запрещённых прошивок всплывёт. И это – конец…
Вадик Перелетов первым взял слово. Его распирало от жажды действовать. Он, оказывается, уже связался с немцами: те тоже в шоке. Они не могут вернуть заводские прошивки и затереть следы своих. Таким образом, единственное, по словам Вадика, что можно сделать – это уничтожить блоки памяти роботов. Под благовидным предлогом.
Да, это выход, подумалось Ветрову. Но лишь на крайний случай.
– А если они и вправду хоть отчасти разумны? – произнесла задумчиво Ариадна Оскаровна. – Это будет убийство…
Она, уютно кутаясь в плед, обвела всех воспалёнными птичьими глазами.
– Нонсенс! Техническая безграмотность, – раздражённо блеснул очочками Вадик. – Только не обижайтесь.
Ариадна Оскаровна обиделась.