Появившийся Пончик, со скорбным выражением лица, принёс две порции. Одну отложив для себя, любимого, вторую подал Олегу:
- Извольте отведать!
- А хлеб где?
- Блин, забыл!
И бедный "угнетённый" почесал за лепёшками…
…После сытного ужина все, кроме вахтенных и дозорных, приняли горизонтальное положение.
Сумерки сгустились до прозрачной густой синевы, предвещавшей черноту ночи. На тёмно-индиговом фоне чётко вырисовывались мачты галеонов. В перекрестьях реев, словно топовые огни, занимались первые звёзды.
Тишина стояла полнейшая, только потрескивал огонь в догоравших кострах, да неумолчно шумел прибой, нагоняя волну за волной в извечном ритме, как он бился об эти берега миллионы лет назад, как будет биться четыре столетия спустя.
Олег вздохнул и закрыл глаза. Утро вечера мудренее…
… Весь путь до Нового Амстердама галеоны одолели всего за три недели - подсобил Гольфстрим. Корабли будто сносило по течению.
- Мы как-то с батей в регате участвовали, - медленно проговорил Быков, осматривая лесистый и пустынный Лонг-Айленд, - и где-то здесь должны были финишировать…
- Небоскрёбов не видать? - усмехнулся Сухов.
- Ёш-моё… Да вообще ничего не видать!
Олег, по случаю прибытия, вырядился в чёрный камзол, расшитый серебряными позументами, с кружевным воротником и манжетами. Короткие штаны того же "радикально чёрного" цвета он заправил в ботфорты, а голову прикрыл шляпой с плюмажем из страусиных перьев. Разумеется, тоже чёрной.
Строгое изящество капитанского наряда, безо всяких модных бантиков и прочих финтифлюшек, немного нарушал сам Олег - его обветренное лицо, осмуглённое солнцем, перстень с огромным бриллиантом и раззолоченный эфес шпаги выбивались из стиля, более подобающего какой-нибудь бледной немочи, вроде ханжи-пуританина, иссохшего в молитвах.
Офицеры тоже "прибарахлились", да и матросы надели "парадку" - не в тряпье же охмурять здешних красоток?
Когда "Феникс" вошёл в залив, которому в будущем дадут название Нью-Йоркского, открылся Манхэттен, его южная часть. Здесь лес был сведён начисто.
К самому берегу выходили бревенчатые домики, за ними угадывался форт о четырёх каменных бастионах.
Выше всех поднимала главу церковь, похожая на пару зданий с высокими острыми крышами, слипшихся боками, а за окраиной плавно вращались крылья ветряной мельницы.
Губернатор Новых Нидерландов всего три года назад выкупил остров у племени манахатта, а уже столько успели понастроить! Молодцы голландцы. Работяжки.
А что это такое на берегу выстроено, где толпа? Лебёдки грузовые? Молодцы, однако!
- Убрать блинд! - разнёсся зычный голос Мулата Диего. - Травить грота-гика-шкот! Убрать грот!
Ближе к берегу выяснилось, что на пристани, буквально в пяти шагах от бревенчатого причала, голландцы вовсе не лебёдки смастерили, а виселицы - крепкие, надёжные, весьма основательные сооружения.
И в данный момент их использовали строго по назначению - на эшафот поднималась пара молодых парней.
Сложив связанные руки за спиной, они понуро одолевали последние в своей жизни ступеньки.
Их сопровождали трое или четверо в тёмных накидках, похожие на колдунов в своих широкополых шляпах.
Мрачная процедура нарушилась из-за прибытия галеонов. Два громадных корабля не вписывались в окружающую действительность, они были слишком велики и для причала, и для самого городишки.
Дозорные форта тревогу не поднимали - флаги Франции, поднятые на мачтах "Симурга" и "Феникса", убедили местных в миролюбии неожиданных пришельцев.
А вот толпа, собравшаяся поглядеть на казнь, изрядно волновалась и шумела. Самые осторожные и вовсе покинули берег, а то как бы чего не вышло. Остальные нервничали - здесь, в глуши, на краю света, прибытие любого корабля становилось великим событием. А уж двух сразу, да не купеческих пинасов, а здоровенных боевых галеонов… Разговоры об этом продлятся до самой зимы.
Приговорённые к повешению тоже пялились на корабли.
Убрав паруса, галеоны медленно дрейфовали, пока их огромные якоря не вцепились в дно залива. Шлюпки, спущенные с обоих кораблей, погребли к земле.
Первыми на берег сошли мушкетёры во главе с Анри Матье, графом де Лоном.
Невозмутимые, все как один в блестящих кирасах и гребенчатых шлемах-морионах, они построились, приставляя новенькие мушкеты к ноге.
- Типа почётный караул! - задавленно прокомментировал Яр.
Капитан Эш усмехнулся только.
Непринуждённо ступив на бревенчатую пристань, он слегка поклонился "встречающим" и сказал:
- Надеюсь, кто-либо из присутствующих говорит по-французски?
- Я говорю!
Из толпы вышел невысокий, но весьма упитанный человек лет пятидесяти, в камзоле из коричневой тафты.
33
Поклонившись, он представился:
- Я наречён Виллемом Верхюлстом, недавно назначен вторым директором Вест-Индской компании.
- Очень приятно, минхер Верхюлст. Меня зовут Олегар де Монтиньи. Командор, капитан и всё такое. Это самое… Не далее полугода назад я бился с испанцами под командованием генерал-адмирала Хейна.
Толпа оживлённо задвигалась - "свои"!
- Мы прибыли с хорошим товаром, - деловито продолжил Олег. - Надеюсь, я смогу сбыть его вам, минхерц?
- О да, да! - воскликнул Верхюлст.
- Индиго, кошениль, серая амбра, ваниль… - принялся небрежно перечислять Олег.
- Да… Да… - повторял голландец, словно в забытьи. - Вот только звонкой монеты у меня… не так чтобы очень…
- Можно и векселями, - дозволил Сухов великодушно.
Тут из толпы решительно вышел человек без шляпы, но в кожаной охотничьей рубахе явно индейского пошива.
Его простое, скуластое лицо сразу привлекало прямым и честным взглядом.
- Меня зовут Крейн ван Лоббрехт, - отрекомендовался он на языке Рабле и Мольера, - я инженер, который строил тутошний форт, хоть некоторые и подзабыли это. Мой дядя связан с крупными банкирами Роттердама и с удовольствием выпишет вам векселя на любую сумму!
- Отлично! - довольно сказал Сухов.
- Вряд ли господин ван Лоббрехт может представлять здесь всю общину Нового Амстердама, - проскрипел вдруг неприятный голос. - Он стал куда ближе к местным дикарям!
Из тени эшафота показался худой, сгорбленный, но весьма бодрый старикан зловещей наружности - нос крючком, лысый череп в веснушках, ушки остренькие, как у эльфа, губы в нитку, а глаза так и горят недобрым пламенем.
- А это кто такой? - задрал бровь Олег.
- Господин Албертус ван Хоорн, - боязливо проговорил Верхюлст.
Ван Хоорн улыбнулся, словно Кощей Бессмертный, заполучивший-таки Василису Прекрасную. Ему были приятны и страх, и почтение.
- Господин ван Хоорн является главою Нового Амстердама? - холодно проговорил Сухов, не глядя на Албертуса.
- Нет… - замялся второй директор Вест-Индской компании. - Он… он - святой…
Олег пренебрежительно усмехнулся.
Вот уж кого он терпеть не мог, так это всякого рода изуверов и прочих хитро… мм… задых, примазавшихся к религии и паразитирующих на вере людской.
Правда, Сухов был человек ответственный, и трезвые добропорядочные мысли его тоже посетили.
О том, к примеру, что не стоило бы восстанавливать против себя град сей, связываясь со "святым".
Но всё же корсар победил в Олеге политика.
- Никогда не поверю, - сказал он, усмехаясь, - что Господь дивен в таком-то святом! И не дело паствы объявлять чью-либо святость, даже если некий пройдоха того добивается. Истинно святой человек скромен по доброй натуре своей и наверняка воспротивился бы столь лестной оценке собственных деяний. А вот вашему ван Хоорну по сердцу хвала пришлась, ибо гордыня правит мужем сим и тщеславие ненасытное! Так разве от Бога плевела сии злонравные, душу на погибель обрекающие?
Толпа проявила смятение, а ван Хоорн злобно воз-говорил, тыча в Сухова клюкой:
- Изыди! Изыди, отродье сатанинское!
- Принесите святой воды, - поморщился Олег, - и побрызгайте на этого кощуна! А то что-то серой пованивает.
Обведя толпу ледяным взглядом, он посмотрел на растерянного Верхюлста.
- Так мы договорились насчёт товаров? - спросил Сухов спокойно.
- Д-да, - выговорил Виллем, облизывая пересохшие губы. Было видно, что ему очень, как дети говорят, сильно-пресильно не хочется идти против ван Хоорна, но жадность победила страх.
- А мой дядя, если надо, примет ваше серебро, - решительно заявил Крейн.
- Прекрасно, - кивнул Олег и лишь теперь посмотрел на пару несчастных, топтавшихся на эшафоте. - Это самое… Можно узнать, в чём провинились молодые люди?
Лицо у Верхюлста снова стало несчастным.
- Они обвиняются в колдовстве… - неуверенно промямлил он.
- Вот как?
- Чушь всё это! - яростно воспротивился один из осуждённых, беловолосый и синеглазый, как хрестоматийный добрый молодец. Видимо, воспрял духом после перепалки ван Хоорна с де Монтиньи.
- А вот и не чушь! - заорали из толпы. - Из-за вас, бесов, моя корова сдохла!
- А мы-то тут при чём?! - возмутился другой приговорённый, с чёрными волосами, длинными и прямыми, как у индейца. - Нас с братом месяц не было в городе! Охотники мы, меха промышляли!
- Повесить их! - возопил ван Хоорн, краснея от ярости и колотя клюкой. - Немедленно!
"Стражи порядка" кинулись исполнять приказ "святого", но были остановлены резким голосом Сухова:
- Стоять! Нолан, Яр, Франсуа!
Повинуясь жесту капитана, Чантри, Быков и де Жюссак взлетели на эшафот, небрежно оттесняя палачей, и, разрезав путы на обоих "колдунах", свели тех вниз.