"Дорогие товарищи! - сказал он, поднимая гранёный стакан с самогонкой. - Кровь героев не пропала даром, она отдана победе пролетарских войск над буржуями. Мы покроем себя неувядаемой славой, как и положено настоящим борцам за народное счастье. Вперёд, на борьбу с ненавистными слугами капитала!"
Пили стоя.
Вниманием Кирилла завладели два "фармана", кружившиеся в небе, - у 1-й Революционной появились свои красвоенлёты.
Проходивший мимо старик-железнодорожник тоже поглядел на аэропланы, а после спросил будничным голосом:
- Чай, не признали, ваш-сок-родь?
Штабс-капитан замер с бухающим сердцем. Хотел сглотнуть, да в горле пересохло.
- Кузьмич? Ты?
- А то, - заулыбался Исаев. - Послали меня к вам связным, ваш-сок-родь. Вота, паровозником вырядили! Разведка - это вам не хухры-мухры. Кхым-кхум… В обчем, ежели чего передать надо, то я завсегда.
- Надо, Кузьмич! - сказал Авинов с прочувствованностью. - Очень надо!
…Двумя часами позже старый "машинист паровоза" убыл на скором в Сызрань.
4
Со станции Чуфарово было рукой подать до Симбирска, тут-то и скопились потрепанные, прореженные дивизии 1-й Революционной.
- Храбрецы мои! - кричал Гай, приколов Георгия к петлице. - Горжусь вашими победами и верю, что будете достойны великого звания революционера и сумеете честно биться и умереть, как ваши славные товарищи, за нашу дорогую рабоче-крестьянскую Республику! На вас смотрит вся Советская Россия и ждёт побед!
Мужики-красноармейцы отвечали вяло.
Кирилл Авинов прошёлся туда-сюда, поглядывая на вокзальные часы. Чудо, но те шли, хоть и спешили.
Тут же толклись начдивы, наштадивы, наштарма, комэска, комполка - ждали штабной поезд Тухачевского. А дождались серого чудища "Предреввоенсовета". Бронепоезд, в дрожь бросая землю, медленно подкатил к перрону. Прямо перед входом в вокзал остановился первый салон-вагон, когда-то принадлежавший бывшему главковерху, великому князю Николаю Николаевичу. Лязгнула бронированная дверь тамбура, и к встречающим вышел жёлтый, скрюченный от язвы Троцкий.
Сутулясь, не отвечая на приветствия, Предреввоенсовета стремительно прошагал на пыльную привокзальную площадь, в красноармейскую гущу. Поднявшись на сколоченный из досок помост, как на пьедестал, он замер, словно бронзовея, - бородёнка вперёд уставилась, длинные полы кожаной шинели отпахиваются ветром…
Гай, ликуя, представил его:
- Товарищ Троцкий, вождь Красной армии!
Толпа взревела.
- Товарищи! - горячо заговорил вождь. - Мы находимся накануне полной и окончательной победы над врагом! Осталось сделать последнее усилие - и белые генералы будут разгромлены! - Внезапно склонившись, Троцкий протянул руку к кому-то из бойцов. - Брат! Я такой же, как ты! Нам с тобой нужна свобода - тебе и мне. Её дали нам большевики, - он махнул рукою на запад, в сторону Москвы. - А оттуда, - рука протянулась к востоку, - сегодня могут прийти белые офицеры и помещики, чтобы нас с тобой вновь превратить в рабов!
- Не позволим! Вперёд! - заголосили в толпе. - Умрём за революцию!
Троцкий вздёрнул руку, пальцем тыча в сторону Волги:
- На Симбирск!
Канонада расшатывала небо и землю. Войска Тухачевского отчаянно ломили. Дрогнешь - расстрел!
Армия Каппеля отчаянно сопротивлялась - русские, чехи, сербы, венгры наседали на красных. Сшибались броневики, налетали аэропланы, Волга вставала дыбом от рвущихся снарядов, небеса распухали от облачков шрапнели, земля ходила ходуном.
Белые отбросили 1-ю Революционную армию за мост через Свиягу, вернули подсимбирские деревни Баратевку, Елшанку, Прислониху… Линия фронта неудержимо катилась на запад.
Глава 11
"ВСЕ НА ВОСТОК!"
Сообщение ОСВАГ:
26 июля, выйдя из Симбирска на пароходах, части полковника Каппеля разгромили в устье Камы большевистскую флотилию и 27 числа штурмовали Казань. Чехи повели наступление от пристани, а Каппель вошёл в город с тыла. Советский 5-й Латышский полк упорно сопротивлялся, но Сербский батальон майора Благотича, размещавшийся в Казанском кремле, перешёл на сторону белых - и нанёс противнику внезапный фланговый удар. Латышские стрелки сдались, а захваченные каппелевцами трофеи не поддаются подсчёту - 657 миллионов рублей золотом!
Предреввоенсовета неистовствовал - Павлуновский, обер-палач Троцкого, расстрелял комитетчиков Латышского полка, чтоб неповадно было Казань сдавать, учинил децимацию - пустил в расход каждого десятого мобилизованного из разбегавшихся военчастей, а полк татар, покинувших передовую, истребил полностью, перестреляв из пулемётов.
Бронированный "Предреввоенсовета" громыхал по Казанской железной дороге, сея смерть в полосе отчуждения, нагнетая страх, а в Кремле надсаживался вождь мирового пролетариата, бросая лозунг в массы: "Все на восток!"
1-я Революционная армия не зря повела счёт красным войскам, она была зачатком регулярных вооружённых сил Советской России, скреплённых дисциплиной. И вот её дивизии, разбитые и раздавленные морально, брели полями и дубравами к Алатырю. Красноармейцы, погоняемые комиссарами, вымещали зло на "врагах народа". Белые преследовали 1-ю армию и если в сшибках попадали в плен, то красные отыгрывались на них по полной - казакам на ногах лампасы вырезали, а офицерам - погоны на плечах, рубили шашками, вешали или связывали по трое - и топили. Называлось сие - "гидра контрреволюции". Правда, белоказаки тоже в долгу не оставались - могли "революционному бойцу" звезду "выгравировать" на спине или в землю закопать вниз головой - с устилом дна внутренностями, выпущенными из погребаемых, "чтобы мягче было лежать"… Жестокость порождала ответное зверство и множила его, превращала в норму жизни. У Авинова всегда мурашки по спине пробегали, когда он вспоминал "сцену из военной жизни", подсмотренную на Кубани ещё в ту пору, когда он числился корниловцем. Станицы подымались, оживали после советчины. Казаки поспешали на сбор к станичному правлению, шли нарядные, статные казачки, а на околице Кирилл встретил человек пять казачат с винтовками. "Куда идёте, хлопцы?" - спросил он, наивно ища отклик некрасовских стихов о мужичке с ноготок. А один из хлопцев, казачонок лет двенадцати, в бешмете и огромной мохнатой папахе, ответил ему: "Большевиков идём бить, тут много их по камышу попряталось, як их армия бежала. Я вчерась семерых убил!.."
После этого случая на штабс-капитана никакие расстрелы уже не производили впечатления.
- Летять! - взвился крик. - Т-твою мать…
С востока, переваливаясь с крыла на крыло, подлетали "Ньюпоры-11", иначе - "Бебе", русскими пилотами звавшиеся "бебешками". Истребители спикировали, строча из "льюисов", выстригая в траве дорожки, раз за разом выбивая кровавые фонтанчики. Красноармейцы кидались на землю, охватывая головы руками, другие бежали под защиту хилой рощицы. Находились и такие, кто срывал с плеча винтовку и палил по аэропланам.
Раненая лошадь забилась в упряжи, а её товарка, храпя от ужаса, скакнула вбок, неловко валясь сама и опрокидывая телегу с ранеными. Пулемётная очередь продолбила и по ним, добивая. Крутанув вираж, "бебешки" улетели - патроны кончились…
- Храбцы мои! - бодро вскричал Гай, матерясь на русском и армянском. - Не сдаваться, не складывать оружия! Не отчаивайся, храбцы мои! Мы ещё прорвёмся!
И тут "храбцы" взволчились - трое с примкнутыми штыками бросились на Самсонова, старого подпольщика, заправлявшего в ревтрибунале, и закололи его.
- Бей их, братцы! Коли! Кончай камунию! Навоевались!
- Бей! - поднялся рёв.
Прыщавый, худенький парнишка кинулся на Тухачевского, шагавшего со всеми, истошно голося:
- Братцы, эта гнида дядьку мово стрелила!
Прыщавый взмахнул саблей - и умер. Пуля из авиновского маузера снесла ему "богатырку" вместе с затылком. Командарм мельком кивнул "товарищу Юрковскому", отступая за строй верных ещё гаевцев.
- Бей комиссаров! - завопили в толпе новый клич.
Перед Авиновым замелькали озверелые морды в мятых фуражках, перекошенные рты, пустые, словно ослепшие, утратившие разумение глаза. Левой рукою выхватив любимый парабеллум, он открыл огонь с обеих рук, а в голове билась одна мысль: "Не отступать, стоять, стоять!.."
- Чего делать-то?! - завопил Ванька Межиров, бледный до прозелени.
Положив пятерых "контриков", штабс-капитан оглянулся, замечая мельком, как падает под Гаем его конь, то ли застреленный, то ли заколотый.
- По врагам рабочего класса… - вскричал он. - Огонь!