Глава 9
ГЛАВКОМ ВОСТФРОНТА
Газета "Русский курьер":
Посол Германии в РСФСР граф Вильгельм фон Мирбах-Харф ещё 6 мае слал телеграммы в Берлин, статс-секретарю по иностранным делам Рихарду фон Кюльману, выражая озабоченность ситуацией в Совдепии. Оплатив приход к власти большевиков в октябре прошлого года, немцы не были уверены, что те сохранят власть. Мирбах затребовал дополнительно 40 миллионов марок для поддержки ленинского режима, не считая ежемесячных выплат в 3 миллиона, однако уже летом телеграфировал, что не может "поставить большевикам благоприятного диагноза. Мы, несомненно, стоим у постели опасно больного человека… который обречён". С одобрения Берлина Мирбах берётся заполнить "образовавшуюся пустоту" новыми "правительственными органами, которые мы будем держать наготове, и которые целиком и полностью будут состоять у нас на службе". Негласного формирования прогерманского антисоветского правительства большевики послу не простили - чекисты убили Мирбаха…
Угон флотилии привёл Тухачевского в страшную ярость. Матросов, заснувших на посту, он приказал расстрелять без суда - добровольцев на расправу нашлось изрядно. Пустили "братишек" в расход по всем правилам.
Командарм ночевал в своём вагоне, на вокзале. Туда же подтянулись бойцы 1-й Революционной, сгуртованные политкомиссарами.
- Это что ж теперь, братцы, - заголосил командир отряда коммунистов Самары, носивший смешную фамилию Чуче, - чуть что, и к стенке?!.
- Чуть что?! - рявкнул Авинов в праведном гневе. - Прохоровцы проспали флотилию!
- Просрали! - поправил комиссара одинокий голос.
- Правильно! - подхватил Лившиц. - Это таки предатели, Чуче, а с предателями у нас разговор короткий! Им что было приказано? Стоять в дозоре! А об чём думали эти изменники? Об выпить самогону!
- Ти-хо! - раздался зычный окрик Потёмкина, порученца Тухачевского. - Командующий 1-й армией говорить будет!
Командарм в той самой рваной шинели, в коей бежал из австрийского плена, остановился в дверях тамбура.
- Товарищи! - сказал он, напрягая связки. - В наши сплочённые ряды затесались враги рабочего класса, стоящие за партизанщину, грабежи, разбойни! Калёным железом мы выжжем эту заразу, товарищи! Наша цель - возможно скорее отнять у чехословаков и контрреволюционеров хлебные области. Самое строгое и неукоснительное исполнение приказов начальников в боевой обстановке без обсуждений того, нужен ли он или не нужен, является первым и необходимым условием нашей победы! Не бойтесь, товарищи! Рабоче-крестьянская власть следит за всеми шагами ваших начальников и первый же их необдуманный приказ повлечёт за собой суровое наказание!
Внезапно заревели сирены, разносясь по-над Волгой и пугая чаек, коих здесь почему-то прозывали "мартышками".
- Главком Востфронта чалится! - раздался чей-то восторженный вопль, и вся толпа красноармейцев пришла в движение, повалила к реке.
А по сверкающим водам выплывали белые пароходы с красными флагами на кормах. Пароход "Межень", ещё не так давно принадлежавший императрице, плыл впереди, за ним шли в кильватер "Чехов", "София", "Алатырь", "Владимир Мономах".
В полуподводной каюте "Межени" похмелялся главнокомандующий Восточным фронтом Муравьёв, угощая коньяком телохранителей-матросов в пулемётных лентах вперехлёст, обвешанных маузерами и гранатами, а певичкам, "социализированным" в каком-то варьете, скармливая шоколад.
Михаил Артемьевич был авантюристом от сохи, воинствующим мещанином, возомнившим себя "новым Наполеоном".
Сама идея возвести такого человека, морфиниста и садюгу, в главкомы Восточного фронта - преступление, но Ленина так напугал Каппель, что он таки совершил его. А тут и посол германского кайзера подключился - граф Вильгельм фон Мирбах-Харф проявил живейший интерес к походу на белочехов и передал эсеру Муравьёву чемоданы денег… А большевики убили Мирбаха.
Как уж это "мокрое дело" потрясло больной рассудок главкома, один бог знает, но выводы он сделал самые неожиданные…
…Спасаясь от духоты и пыли, Авинов укрылся в столовой Кадетского корпуса, где было на диво прохладно и дышалось легко. Сонливость донимала его, и, дабы освежиться, Кирилл плеснул на лицо холодной воды из умывальника. Сразу стало чуток полегче, хотя мысли ворочались по-прежнему вяло, и всё-то ему было лень. Даже бояться. И то хорошо…
Вытираясь, Авинов посмотрел в окно и увидел странное - на Соборную площадь выкатился броневик с размашистой надписью: "Смерть украинцам!" Следом, не отставая, прогромыхали тачанки с пулемётами и пушки.
Матросы-муравьёвцы бодро промаршировали двумя колоннами, а между ними важно и чинно проехал чёрный автомобиль с открытым верхом. Из него вышел Муравьёв, наряженный как опереточный диктатор. В гусарских брючках-чикчирах ярко-малинового цвету, в расшитой золотыми шнурами венгерке, сбоку шашка в сафьяновых ножнах, отделанных каменьями, пальцы в перстнях - главком весь сверкал и переливался. Сухопарый, с коротко остриженными седеющими волосами, Муравьёв был бледен, как вурдалак, а его неестественно горящие глаза на истасканном, но всё ещё красивом лице лишь подчёркивали родство с упырями.
Навстречу главкому шагнул Тухачевский - плюс и минус, огонь и стужа, буржуй и пролетарий. Командарм был в туго перехваченной ремнями гимнастёрке со следами погон на плечах, в тёмно-синих, сильно поношенных брюках, в жёлтых австрийских ботинках с горчичными обмотками.
Оглядев его, Муравьёв разлаписто полез на броневик, адъютант Чудошвили заботливо поддерживал главкома. Оказавшись наверху, на глазах у всех, Михаил Артемьевич картинно вытянул руку и заговорил горячим взволнованным голосом, звучавшим приподнятыми верхними нотами:
- Я вёл мою великую и доблестную армию от победы к победе, я разбил малороссийских гайдамаков и румын! Я приказывал артиллерии бить по высотным и богатым дворцам Киева, по церквям и попам - пятнадцать тысяч снарядов обратили в прах старый мир насилия! Киевская Дума запросила мира. В ответ я приказал душить их газами! Сотни генералов, а может и тысячи, были безжалостно убиты. Так мы мстили. Мы могли остановить гнев мести, однако мы не делали этого, потому что наш лозунг - быть безжалостными!
Толпа красноармейцев, перемешавшись с муравьёвцами, одобрительно взревела. Вскинув руки, Муравьёв резко прижал их к груди, словно помогая лёгким выталкивать воздух.
- Я поднимаю знамя восстания, - возопил он, - заключаю мир с чехословаками и объявляю войну Германии! Я провозглашаю Поволжскую республику! Все войска с Бугульминского, Сызранского, Мелекесского фронтов немедленно снимаются и направляются вместе с чехами для войны с немцами! Мы сожжём Европу!
Вся площадь взревела победными кличами, бойцы, не шибко вникая в смысл сказанного главкомом, потрясали клинками и палили в воздух. Китайцы капитана Сен-Фуяна радостно вопили: "Война конец!" - а матросы покатили в народ бочки вина, прямо с подвод раздавали бутыли с водкой, сгоняли растрёпанных девушек, визжавших и плакавших от испуга. Всё смешалось на площади, заходило ходуном, завертелось каруселью, завыло, застонало…
- Да что же он творит! - вскричал за спиною Кирилла Вилумсон. - Это же… Это же…
- Это измена, - подсказал Авинов. - Уходим!
Но было уже поздно. С треском распахнулись двери, и в Кадетский корпус ворвались матросы Муравьёва, уже изрядно поддатые. Они мигом скрутили наштадива, пыхтя и толкаясь, мешая друг другу. Зато "помогая" штабс-капитану - Кирилл вскинул маузер, двумя выстрелами в упор поражая ревмата, метнувшегося к нему.
- Именем революции! - заголосил рослый матрос, обвешанный бомбами, гранатами и маузерами, как ёлка игрушками.
Взяв разбег, Авинов прикрыл голову руками и выбросился спиной в окно, вышибая раму. Упав на клумбу, он тотчас же откатился. В разбитом окне возникла бледная харя в бескозырке - пуля вымазала её кровью. Вскочив, Кирилл понёсся за угол, перескочил забор, метнулся через скверик.
На боковой аллее, густо обсаженной соснами, он заметил двоих - комиссар Куйбышев, бешено ругаясь, тряс раненого Карлина:
- Вставай, скотина! Слышишь?! Вставай!
Карлин только мычал, качаясь на четвереньках. Услыхав шаги, Валерьян Владимирович резко обернулся. Авинов увидел наган в руке у комиссара и его злое лицо. Маузер выстрелил, как будто сам, поражая Куйбышева в голову.
- Х-хад… - прохрипел Карлин. - К-контра…
- От гада слышу, - холодно сказал Кирилл, нажимая на спуск.
Ломая кусты, с аллеи вывернул броневик. Его клёпаная башенка развернулась, затарахтел "гочкис", посылая длинную очередь. Авинов бросился на землю - и рядок злых фонтанчиков запылил в двух шагах впереди него. "А от хрена с морквой!"
Подскочив, Кирилл взял с места, пригибаясь и петляя. Взрыкивая, бронеавтомобиль полез на клумбу, а пулемёт продолжал строчить. Авинову обожгло руку выше локтя, словно кто раскалённым шкворнем приложился. Зашипев от ярости и боли, штабс-капитан побежал, спотыкаясь, вдоль высокого забора, миновал с разбегу неприметную калитку, вернулся одним прыжком и нырнул в неё. Пули с треском расщепили доски, буравя в заборе пунктир зияний. Удар в голову был мгновенен и столь же быстро затемнил сознание…