В словах его звенела непреклонная убежденность.
Олег писал, ощущая симпатию к этому простому, открытому парню, испытывая даже нечто вроде родственного чувства - они делают общее дело, идут нога в ногу, и неважно, что один машет дубинкой на митингах и держит за пазухой пистолет, или "зажигалку" на сленге дружинников, а другой не вылезает из кабинета, а главным оружием считает пишущую машинку и печатный станок.
- Да, я помню, как нас вызвали прикрывать партийное собрание в Кронштадте… Собирался сам Борис Викторович приехать, ну а наших там почти нет. Собралось нас сотни две. Привезли нас, а там толпа, сплошь из матросни, свистят, улюлюкают… Мы в колонну - раз. Выстроились, а оружия никто не взял, поскольку обещали, что полицейская провокация будет. Зашагали, со сжатыми кулаками, в железном порядке, а они в нас плевали, кидали чем-то… Ничего, улицу расчистили, чтобы вождь мог пройти спокойно… Справились, хоть и с трудом.
Да, об этом случае Олег знал - девятое ноября прошлого года, сорок три пострадавших, из них семеро тяжелых, и это только те, кто обратился в медицинские учреждения, отделавшихся синяками и порезами никто не считал.
Незаконные марши, драки, погромы, нападения на отдельных идеологических врагов - обычная "работа" дружинника.
На НД десятки раз подавали в суд, и всегда пытались притянуть к ответственности и партию. Но ПНР постоянно оказывалась чистой - поскольку использовала выдуманную Огневским методику "косвенных приказов".
Тот же Савинков лишь отвлеченно озвучивал, что ему необходимо, какого результата он ждет, не отдавая прямых распоряжений. Ну а Голубов мог творить, что угодно, лишь бы добиться нужной цели, и при этом заявлять, что действует независимо.
То же самое происходило и в других городах, губернские вожди партии работали рука об руку с тысячниками Народной дружины.
Один раз, во Владимире, дело все же дошло до суда, но предоставленный ПНР адвокат превратил процесс в настоящую пропагандистскую кампанию, так что дело постарались побыстрее закрыть.
- Хорошо, спасибо, достаточно, - сказал Олег, и перевел взгляд на третьего визитера. - Теперь вы…
- Дмитрий Успенский, в партии с двадцать первого, сын священника, родом из Новгородской губернии, возглавляю евразийский дискуссионный клуб Балтийского судостроительного завода.
Ого, вот это необычно… у голубоглазого парня с тонкими усиками стаж в ПНР больше, чем у самого Олега, и он не обычный работяга-правдоруб-активист, и даже не дружинник с намозоленными кулаками.
- Хм, расскажите-ка подробнее, чем вы там в клубе занимаетесь, - попросил он.
- Еженедельно по субботам проводим лекции для рабочих, удалось для этого найти помещение на территории завода…
Темы лекций оказались соответствующими: "Европа - враг остального человечества", "Нравственные принципы государства Чингисхана", "Истинный и ложный патриотизм", "Марксизм, консерватизм и демократия - звенья одной цепи, надетой на свободные народы Евразии", "Романо-германское иго в сравнении с игом татар".
Успенский, судя по его речам, читал не только партийные газеты, он знал труды Трубецкого и Савицкого, цитировал по памяти Алексеева, и цитаты эти были на редкость точными.
Даже Олег не смог бы воспроизвести "канонические" тексты лучше.
Причем рабочий не просто повторял, точно попугай, он понимал, о чем говорит, и мог самостоятельно делать заключения, и куда более здравые, чем выходили у кое-кого из более образованных евразийцев.
Клуб несколько раз пытались разогнать, но претензии администрации завода помог отразить тот же Корнилов, а эсеровский профсоюз судостроителей не выдержал столкновения с Народной дружиной.
Опять же, тут показал себя Голубов… мерзкий тип, но дело свое знает, и ничего не боится.
"С такими парнями, как эти, мы горы свернем, - думал Олег, торопливо черкая карандашом по бумаге. - Каждое интервью достойно особой статьи, а ведь не получится, никто не позволит, особенно теперь, когда Штилер, назначенный главой отдела пропаганды, начал закручивать гайки…".
- Отлично, спасибо, - сказал он, откинувшись в кресле и обозревая исчирканный лист. - Товарищи, вы очень помогли нам.
- Так это мы завсегда, вот те крест, - Иван размашисто перекрестился. - Так, братцы?
"Братцы" дружно закивали.
- Всеволод, выдели им по пачке последнего номера, пусть раздадут среди своих, - распорядился Олег.
Рабочие, получив газету, выбрались за дверь, и они остались в кабинете вдвоем.
- Интересные типы, - заметил Севка, садясь обратно на свое место. - Прямо из народа.
Ветер ударил в окно, стекло задребезжало, а через щели дунуло так, что сразу вспомнились зимние месяцы, когда они тут околевали, в самые холодные времена сидели в шапках и пальто, а печатали в перчатках.
Нет, надо надавить на Савинкова, чтобы нашел денег на другое помещение.
И вообще, столица страны, а местная евразийская газета влачит жалкое существование!
- И вот думал я тут думал насчет того, что есть такое государство и как с ним бороться, - продолжал разглагольствовать Севка, потрепаться на отвлеченные темы любивший больше всего на свете. - Решил, что оно на самом деле - некий символ порядка, некая понятная для всех штуковина, в которую можно верить.
- Послушайте ребята, что вам расскажет дед, земля у нас богата, порядка только нет? - вспомнил Олег Алексея Толстого.
- И ничего ты не понял! А я вот фельетон сочинил! Давай-ка, прочитай, и подписывай!
- Сейчас…
Но взяться за текст Одинцов не успел, поскольку ожил большой черный телефон, стоявший на столе у Севки. Вздрогнул, едва не сбросил трубку на пол и наполнил комнату дребезжащим, мерзостным звяканьем.
- Ну и оручий гад, - пробормотал секретарь редакции, после чего вспомнил о своих обязанностях. - "Новая Россия" слушает, Багров у аппарата… да, соединяйте, конечно же…
И, прикрыв мембрану рукой, сообщил шепотом:
- Губернское.
Олег напрягся - с чего это им звонят в четверг, да еще и до полудня?
Савинков является на место не раньше двенадцати, еженедельные нагоняи и поощрения раздает по понедельникам, ну а партийные начальники поменьше редакцию обычно если и беспокоят, то лично…
Севка тем временем слушал, кивал, время от времени поддакивал, и физиономия его делалась все более мрачной.
- Неприятности, - сообщил он, шмякнув наконец трубку на рычаги. - Обыск у них был. Жандармы приходили, всюду копались, носы свои длинные совали, да только это не самое плохое.
- А что тогда плохое? - спросил Олег.
- Есть новости из Москвы, - Севка выдержал паузу, достойную великого драматического актера. - Штаб-квартиру тоже навестили, и даже кое-кого с собой забрали, того же Хаджиева, и самого вождя!
- Проклятье…
Новости и в самом деле были нерадостные.
Без железной руки потомка хивинских ханов Народная дружина превратится в толпу хулиганов, а без Огневского партия, скорее всего, вернется в то состояние, в котором была два года назад - маленькое, мало кому известное и интересное политическое объединение с причудливой идеологией.
Начнутся склоки, борьба за власть, за опустевшие места лидеров…
Но нет, такому не бывать, они этого не допустят!
- Им нас не сломать, - сказал Олег, сам до конца не понимая, кого "их" он имеет в виду.
Может быть, самого президента Алексеева, дряхлое напоминание о канувшей в прошлое России…
Может быть, премьера Владимира Владимировича Коковцова, опытнейшего бюрократа и финансиста …
Князя Волконского, министра внутренних дел, безликого и бестолкового честолюбца…
Всех, обладающих властью, но не видящих дальше собственного носа, не понимающих, что республика обречена, что она лишь саван, в которую завернули империю Романовых, созданную проклятым Петром на костях исконной России!
Этот саван вскоре будет разорван, и из него выйдет новое, невиданное доселе государство!
Дверь распахнулась без стука, и через порог шагнул высокий усач в фуражке и расстегнутой на груди шинели, под которой виднелся голубой мундир отдельного корпуса жандармов.
- Доброго дня, - поздоровался он со слащавой улыбкой. - Штабс-капитан Орешкин. Управление по Петроградской губернии.
- Хм, чем можем быть полезными? - осведомился Олег, и порадовался, что голос его прозвучал ровно, не дрогнул.
- Вспомни говно, вот и оно… - пробурчал себе под нос насупившийся Севка.
Жандармский офицер эту реплику наверняка разобрал, но внимания не обратил - за годы службы ему наверняка довелось выслушивать от "клиентов" разное, причем проклятия куда чаще, чем благодарности.
- Имеется ордер на произведение обыска в помещении, занятом периодическим изданием "Новая Россия", - сообщил он, вытаскивая из кармана шинели бумаженцию официального вида. - Желаете ознакомиться?
- Нет, - ответил Олег.
К чему суетиться? У штабс-капитана все наверняка в порядке с документами…
- Вот и отлично, - Орешкин осклабился вновь, на этот раз уже хищно. - Мы приступаем. Прошу вас освободить помещение, и выйти в коридор.
Олег поднялся, чувствуя, как все внутри, с одной стороны клокочет от гнева, а с другой - леденеет от страха. Неужели его заберут прямо сейчас, как Огневского и Хаджиева, упрячут в тюрьму, отвезут в Кресты или Шпалерку, и он даже не успеет передать весточку жене, поцеловать сына?
В коридоре ждало еще с полдюжины жандармов рангом пониже штабс-капитана.
Четверо рванулись внутрь, едва дверной проем освободился, но другие двое остались, и зачем - стало ясно через мгновение.