– Ты ведь знала заранее, что горючка кончится. Зачем было доводить до этого? Для чего было тупо торчать на дороге, почему твой танк не мог маневрировать? Ну, да, потому что горючка кончилась. А если бы нет? А отрыть окопы для стрельбы из пулеметов? Их у тебя на КВ сколько было? Три, если я не ошибаюсь?
Я потрясенно молчала. А действительно – ведь просто не пришло в голову…
– А щели противовоздушные? – Виктор все больше входил в раж. – Если бы вы во время налетов в щели прятались – хрен бы вас достали вообще. Молчишь? Молчание – оно, конечно, золото. Только вот ты Анатолия Андреевича своим… гм, серебром с головы до ног облила.
А и в самом деле. Почему бы не взять и не вернуться в то, Расейняйское сражение? Псков, конечно, Псковом, но, прежде чем пытаться сделать что-то глобальное, может, следовало бы чему-то научиться?
– Ты даже не понимаешь, Наталья, как тебе повезло, – с непонятной тоской сказал вдруг Виктор. – Я-то почти ни на что повлиять не могу… У меня бои вообще короткие, да и то, можно сказать, когда повезет.
Он, кажется, хотел сказать еще что-то, но только махнул рукой.
Мне – повезло… А я, дуреха, своим везением и воспользоваться-то как следует не постаралась. Ха, меня всегда выводили из себя те, кто искал виноватых вместо того, чтобы разобраться в своих поступках. А сама-то чем лучше?
Советский Союз. 24–27 июля 1941 года. Расейняй. Наталья
– …Шяуляй
Я перебиваю:
– Послушайте, Янис. Тут где-то недалеко должен быть склад горючки. Не знаете, где именно?
Янис удивлен. Не то моими неожиданными познаниями, не то тем, что я обращаюсь к нему на "вы", но память реципиента сейчас подводит меня так же, как и в первый "расейняйский" раз – тогда я забыла о том, в каком танке собираюсь воевать, сейчас не помнила, как обращалась прежде к своим подчиненным. Да и не важно: с учетом того, что нам предстоит – мы все равно перейдем на "ты", потому что станем друг для друга больше, чем друзьями или родственниками.
– Янис, это нужно узнать срочно.
Он кивает, хотя в глазах недоумение. Прости, Янис, твой командир не сможет раскрыть тебе тайну.
– Командир, но ведь горючее пока есть…
В том-то и дело, что – пока. А когда "пока" закончится, и дизель, обиженно взрыкнув напоследок, встанет, оно нам о-го-го как понадобится!
– Но мы же можем отстать?
Мы-то и отстанем, зато сохраним возможность маневрировать. Спасибо Виктору, надоумил дуру. Нет бы самой подумать хоть чуть-чуть…
– Что-то случилось?
Случилось-случилось. Самоедством занимается ваш командир, в очередной раз позабыв, что для этого сейчас не самое подходящее время, и не пинать себя надо за прежние ошибки, а исправлять их. Ведь такая возможность дается не каждому, а мне повезло.
– Нет, все в порядке.
Мы и в самом деле слегка отстали, и, что самое интересное, нас никто не разыскивает, в наушниках – а наш КВ радиофицирован – как ни странно, тишина. Неужели все настолько растеряны, что не заметили потери целого тяжелого танка с экипажем?!
Время тянется и тянется, я в очередной раз гляжу на свои "командирские". Не прошло еще и получаса, а мне кажется, что мы уже полдня ждем Яниса.
Наконец стрелок появился.
– Узнал. Здесь не очень далеко.
Я киваю. Хорошо, что недалеко. Может быть, успеем…
С другой стороны, в прошлый раз мы встали на дороге именно потому, что горючего у нас не было. Сейчас – будет. И как, спрашивается, мне объяснять своему экипажу, почему сейчас мы не должны догонять наших, а задержимся на пути наступающих немцев? Буду блеять что-нибудь неудобоваримое – не поверят, чего доброго. Или того хуже: решат, что командир – предатель, собирающийся отдать в руки немцев боеспособный танк с полным боекомплектом. Глядишь, еще и шлепнут под горячую руку. Впрочем, нет, сейчас самое начало войны, сразу расстрелять не расстреляют, но если не поверят, начальству-то уж точно сдадут. А те уже шлепнут. Как говорится, что в лоб, что по лбу…
Ничего умного мне в голову так и не приходит. Что же, довольствоваться тем, что, быть может, я хотя бы спасу пять человеческих жизней? Угу, а группировку Рауса никто не задержит, и кто знает, во сколько жизней обернется это "спасение пятерых"?
– …командир!
Что это?! Полуторка? Целая, только стоит как-то странно…
– Петраков, Порейчук, за мной. Поглядим, что за машина.
Ребята сразу забираются в кузов, я иду осматривать кабину. В ней пусто. Почему водитель покинул машину? Наверное, начали бомбить, он и выбрался…
– Товарищ лейтенант, идите скорее сюда! – весело кричит Петраков. – Смотрите, что нашли!
Весело ему… Да, уже идет война, но пока мы еще не поняли, что нас ожидает; не воспринимаем всех тягот, что вскоре выпадут на долю нашего народа, даже и представить себе не можем. Мы? Не "они"? Нет, я даже мысленно не дистанцируюсь от этих людей. Именно – мы.
Я торопливо выпрыгиваю из кабины.
– Товарищ лейтенант! Тут три бочки с солярой! Так что никакого склада нам не нужно, своих и так догоним, – весело кричит из кузова Петраков. – И еще! – Он поднимает вверх небольшую металлическую канистру, встряхивает. В канистре весело и гулко булькает.
– Спирт! – торжественно сообщает Петраков, восхищенно закатывая глаза. – Медицинский.
– Без приказа не пить! – быстро говорю я и сама морщусь: фраза получилась какая-то нелепая.
– Ну, конечно, товарищ командир, – весело подтверждает Петраков. – Вот своих догоним, тогда уж…
Ага, догоним своих… Все, больше тянуть нельзя. Сейчас мне придется объяснить бойцам, почему мы должны остаться здесь и принять бой в одиночку.
– Сейчас вот бак заправим, – весело говорит Колька.
Я киваю сама себе.
– Заправим. А потом я сообщу вам кое-что очень важное…
– Товарищи… Мужики… Ребята…
Бойцы мои сидят на земле возле танка, я стою напротив. Блин, как же начать? Что сказать, чтобы меня не приняли за умалишенную? И главное, ни в коем случае нельзя говорить, что я женщина, к тому же не имеющая никакого реального боевого опыта. Потому что перестанут доверять и выполнять команды.
Я с силой сжимаю кулаки и моментально ловлю себя на том, что жест совсем женский. Нет, так не пойдет.
– Бойцы, то, что я сейчас скажу, может показаться вам полным бредом, однако это правда. Дело в том, что я не… не лейтенант Силантьев Алексей Егорович, которого вы все так хорошо знаете. Я… майор… Виктор Ордынцев, – имя и фамилия рождаются сами собой, а звание? Ну, "майор" звучит как-то увесистее, чем "капитан", а подполковники и выше не участвуют в операциях, а разрабатывают их. Теперь осталось сказать самое главное.
– И я – из будущего. Из начала двадцать первого века, если точно.
Молчат. Смотрят во все глаза – и молчат, не шевелятся и даже не переглядываются.
– Честное слово! – в отчаянье говорю я и понимаю, что это вообще звучит по-детски. Теперь главное не молчать, иначе я совсем растеряюсь.
– Ну, не могу рассказать вам всего, сами должны понимать, что такое государственная тайна…
Мехвод кивает, следом осторожно склоняет голову Янис.
А я продолжаю, чуть вдохновившись:
– В две тысячи десятом году специальной научно-исследовательской лабораторией при службе Государственной безопасности – это примерно как сейчас Народный Комиссариат Внутренних Дел – была начата разработка…
Господи, где же вы, умные слова?! Надо было Анатолия Андреевича лучше слушать.
– …начата программа воздействия на настоящее путем влияния на события прошлого. Когда разработка, э-э, технической стороны была завершена, специально обученные кадровые военные были отправлены в прошлое, в некоторые, так сказать, переломные моменты, изменение которых может повлечь за собой изменение хода войны в целом.
– Может? Или повлечет? – деловито уточнил Колька. Хваткий парень, быстрее всех сообразил.
– Может. Стопроцентной гарантии, товарищи, никто не даст, пока… пока не будут получены результаты. Но результаты, друзья, они зависят именно от нас с вами. Понимаете?
– Товарищ лейтенант… майор… – неуверенно начал заряжающий. – А какой в этом смысл? Ну, менять ход войны? Еще пару недель, и мы вышвырнем немцев из страны, а через месяц – и самого Гитлера в Берлине повесим? Что ж тут менять-то?
Несколько месяцев, как же… Но они – жертвы пропагандистской машины. Может, не будь этого тотального внушения о "разгроме врага малой кровью и на его же территории", и не было бы допущено многих глупых ошибок, приведших к тому, что Советский Союз вышел из этой войны, пожалуй, с максимальными потерями? Угу, горазды мы все рассуждать – "если бы, да кабы…". Задним умом все крепки. А случись такая война сейчас? Сумели б выстоять, пускай даже и такой ценой? Ох, не уверена… Впрочем, я опять философствую, а сейчас не до этого.
– Считаю себя вправе раскрыть вам одну государственную тайну чрезвычайной важности. Война, мужики, продлилась аж до начала мая сорок пятого года.
Звучит как-то не очень утешительно, и я быстро добавляю:
– А летом мы еще и Японию разгромили.
Ропот. Мне не верят. А поверила бы я сама на их месте?
– Вот поэтому я и здесь…
– Поклянись своей коммунистической совестью! – требует заряжающий.
– И детьми, – добавляет более практичный Янис. Видимо, у него по поводу моей "коммунистической совести" есть некоторые сомнения.
– Детей у меня нет, – совершенно искренне отвечаю я. – Готов поклясться… самым святым, что у меня есть.
Вообще-то, я имею в виду жизнь и здоровье родителей, но помощник заряжающего мрачно кивает, истолковав сказанное по-своему: