* * *
После обеда они с Эрини сидели во дворике. Геннадий придерживался стародавних обычаев - плотно трапезничали в его доме только раз в день, в четыре часа… Каменная скамейка в дворике семьи Эрини была совсем маленькой, как раз на двоих. Эрини прилепилась к Трофиму, и рассказывала смешное о подружках и учителях-дидасколах, а он в ответ о своих товарищах и наставниках-командирах. А потом они, оглядевшись, - не мелькнет ли поблизости силуэт зоркой Панфои, - целовались, и от этого сладко кружилась голова. Потом они долго сидели молча. Но Трофима это не смущало. При общении с Эрини ему не нужно было искать темы для разговора, заполнять паузы, думать, как ответить. Он просто мог оставаться самим собой. Это было здорово. Эрини стала ему другом, - пусть и в женском хитоне. Другом, и большим… Трофим сидел и грелся. Не только потому, что воздух был тепл, и припекало солнце. И не потому, что сверху камень скамьи прикрывала деревянная облицовка, чтобы камень не мог тянуть из сидящих тепло; чувствовалась хозяйственная рука Геннадия… Не только поэтому. Трофиму было тепло. Он грелся. Это самое верное слово, что он мог подобрать.
- Да тебя совсем разморило. - Пихнула его в бок Эрини и засмеялась звонким колокольчиком. - Говорила же, не нужно сидеть на скамье, пока солнце в нашу сторону.
- Ага, - сказал он. - Так бы и сидел…
- О чем ты думаешь? - спросила Эрини.
- Ни о чем, - честно ответил Трофим.
- Как это?
- В смысле?
- Как это - ни о чем?
- А что такого? Сижу, солнце ласковое. Думаю, что мне тепло. Не думаю, а чувствую, выходит.
- Сразу видно, солдат, - фыркнула Эрини. - Тепло ему, и пузо сыто. Больше ничего и не надо.
- Мне тепло, сыто. Это немало на самом деле, - пожал плечами Трофим. - Только понимает это обычно тот, кому случалось голодать и мерзнуть. Знаешь, человек, наверное, никогда не сможет оценить, насколько сейчас плохо или хорошо, если ему не будет, с чем сравнить. Живешь в старой хижине, а вспоминаешь о том, как вообще не имел крыши над головой, - и тебе хорошо.
- А если живешь в хижине, а вспоминаешь о потерянном дворце? - спросила Эрини. Любую мысль её живой ум ухватывал быстро.
- Тогда наверняка чувствуешь себя плохо. Интересно, да? Хижина одна, а относиться к ней можно совсем по-разному, смотря какой опыт за спиной. А вывод знаешь какой?
- Ну, какой?
- Получается, что чем хуже тебе когда-то было, тем больше возможность чувствовать себя довольным в твоих нынешних обстоятельствах. Точка отсчета меняется.
- Хм… Может, для этого Бог страдания и злодейства всякие попускает? - задумчиво спросила Эрини. - Чтобы было с чем сравнивать.
- Не знаю… Предстану - уточню.
- Ну, ты с этим не торопись. - Пихнула его Эрини.
- Не буду. Вот, кстати, прародители наши грешные, Адам и Ева. Сидели в райском саду на всем готовом, ели, спали. Но им сравнить-то не с чем было, поэтому стало скучно и томно, они послушали змея и схрумкали плод с запретного дерева. Бог их за это выгнал взашей в голод и холод, и тут уж они вспомнили потерянный рай с горючими слезами. А вот если бы Бог сперва поселил Адама с Евой на обычной земле, дал продрогнуть слегка, и чтоб кишки к хребту подвело, а уже потом в рай… Думаю, приползи в таком разе к Еве дьявольский змей с лукавыми речами, она б его за хвост взяла и к дереву башкой пару раз от души приложила. В общем, недокумекал чего-то Бог.
- Хорошо тебя наш преподаватель закона Божьего не слышит. У него бы удар случился.
- А чего?
- Как-то ты о Боге говоришь… Ну знаешь, как о соседе каком-то… Без почтения.
- Да нет, я с почтением… И хорошо, что он не додумал. А то сидели бы до сих пор Адам с Евой в раю, безгрешные. Они ж там, наверное, даже целоваться не умели. И ни я, ни ты, ни родители наши вообще бы не появились.
Эрини вздохнула.
- Ты чего?
- О родителях сказал, я и подумала. Вот окончишь ты школу, и пошлют тебя служить…
- Поедешь со мной?
- Знаешь же, что поеду. А родители одни останутся. Потому и вздыхаю.
- Ну… - Он не нашелся, что ответить.
- Ничего. - Эрини перестала хмуриться и улыбнулась. - Вот ты у меня вырастешь из обычного декарха в самого-самого знаменитого стратига, разбогатеешь, купишь большой дом, и поселишь моих родителей с нами. Правда?
- Ага…
- И твоего отца к нам перевезем.
- Не поедет. Упрямый. В гости приедет, а насовсем нет. Всегда говорил, что будет жить рядом с могилой матери.
- Поедет. Мы уговорим. Старикам трудно жить одним.
- А я тебе говорю, что у него лоб медный, и… Тьфу! - Он встрепенулся. - Да что мы уже обсуждаем, поедет он или нет, будто я уже стратиг-комоставл, и дом готов, и слуги бегают, и кладовые ломятся, и осталось только его уговорить!.. Совсем ты мне голову задурила!
- А мечтать так и надо, - серьезно сказала Эрини. - Иначе не сбудется. Как Бог на небесах поймет, что человеку хочется, если он того даже внутри себя не может обрисовать?
- Может оно и так… - Трофим хлопнул себя по колену. - Ну, мне пора.
- А что так рано?
- Ну, понимаешь, ребята из моей контубернии сегодня договорились до конца увольнительной посидеть в кабачке.
- Так ты от меня раньше уходишь, чтоб со своими вояками в кабаке пьянство учинить?! - Повернула его к себе Эрини.
- Да ну, ты что! - возмутился Трофим. - Просто… я же у них старший. Нужно приглядеть, чтобы они там чего не учинили, и сами в срок вернулись. С меня ведь спросится.
- А-а… Ну раз так. А по-другому бы не отпустила.
- Да по-другому я бы и сам не ушел.
- Ну, скажи мне что-нибудь нежное на прощание.
- А чего?
- Нежное! Чего… Сам должен думать!
Трофим наморщился в суровых мысленных потугах.
- До встречи… капелька.
- Капелька… - Эрини покатала слово на языке. - Да, так мне нравится. До встречи, стратижонок.
* * *
Узкая улочка, на которой располагался трактир "Святой Эльм", находилась в черте городских стен, но недалеко от гавани. На ней, отделенной от побережья некоторым расстоянием, уже не был слышен дневной несмолкаемый шум порта, с его торговой разноголосицей, грохотом переносимых грузов и поскрипыванием пришвартованных кораблей. Но все же близкое присутствие порта ощущалось. Суета, толчея… По улочке целенаправленно шагали и просто слонялись крепкие представители разных народов с серьгами в ушах, с выгоревшими на солнце волосами, продубленной морским ветром кожей и привычно широким поставом ног, как будто твердая земля под ногами могла в любой момент заплясать ходуном в морской качке.
Впрочем, многих из этих парней, что в этот час выходили из расположенных здесь кабаков, действительно крепко штормило. Выйдя на уличный простор, они двигались замысловатыми галсами, оживленно горланя и поддерживая друг друга. Тем же, кто отдыхал в одиночестве и не мог рассчитывать на дружеское крепкое плечо, приходили на помощь портовые девки разной степени потасканности. После коротких веселых переговоров они подхватывали моряков свойским объятьем и вели их в уединенные места, где можно было прилечь и завершить сделку.
А вон тому одиночке, вывалившемуся из двери, украшенной вывеской "Царицы галикарнасской", не повезло. От команды он оторвался, и на девок ему рассчитывать не приходилось - весь его внешний вид свидетельствовал, что денежный балласт сброшен без остатка. Даже крепкие ноги временно отказались служить владельцу, и он вынужден по-звериному опуститься на карачки, чтобы сохранить остойчивость. Нет - и четыре не держат - морячок со стоном разочарования возлег всем телом на грязную мостовую.
Беда, что он упал прямо перед входом. Другой, черствый сердцем мореход, стремясь приобщиться к празднику под вывеской, просто наступает на бедолагу и заходит вовнутрь. Следующие двое, подойдя к распростертому телу, замысловато матерятся от восхищения, и совместно подцепив бесчувственное тело ногами, отпихивают его в сторону, как мешающее бревно. Это сделано почти деликатно, с пониманием - сегодня ты, а завтра я… Перекатившееся тело мычит, ворочается, и застывает у стены.
Двигаясь по улице, Трофим вертит головой, старясь ничего не упустить взглядом. Рядом идет Улеб. За ними парой Тит и Фока. Замыкают маленькую нестройную колонну Юлхуш и Амар. Место не то, чтобы опасное, но не стоит здесь щелкать клювом.
Портовую гавань со всех сторон охватывали улочки с увеселительными заведениями рассчитанными на разный достаток. Были гостиницы и таверны с репутацией, для состоятельных капитанов и науклеусов. Были завышающие цену кабаки с красочными вывесками, которые брали удачным расположением, пользуя морячков из тех, кому не терпелось спустить жалование и недосуг искать более дешевых мест, - гуляй морская душа! Были совсем уж трущобные берлоги, куда стороннему человеку лучше не соваться. Там свои стояли за прилавком и сидели за столиками, и свои обделывали дела со своими, а из посторонних туда рисковала зайти разве что городская стража в паноплии. И были такие, как на этой вот улице заведения, где за скромные деньги можно было получить толику нехитрых радостей.
Но все же не стоит зевать и здесь. Вокруг снует народ, наболтавшийся в море, а теперь возбужденный винными парами. Крепкие люди с морскими ножами, которыми можно и канат перерезать, и по живому телу полоснуть. Поэтому Трофим со товарищи двигались аккуратно, без лишней толчеи. Впрочем, и окружающие не стремились нарваться на шестерых здоровых молодых парней с воинскими поясами.
- Смотри! - Улеб пихнул Трофима в плечо, привлекая внимание.