Мы вскрыли оставшиеся одиночки, выпустив на свободу еще двух офицеров дворцовой роты и гренадерского поручика Преображенского полка, который отказался нарушать присягу и был за это схвачен бывшими подчиненными.
- Даже не знаю, что в них вселилось, - вытирая рукавом окровавленное после недавних побоев лицо, сказал он. - Они словно умом тронулись.
- Денег им да благ грядущих посулили, вот они с цепи и сорвались, - пояснил я.
Поручик помрачнел.
- Примете участие в нашей безумной затее? - спросил я у него.
- Чего вы добиваетесь?
- Восстановления справедливости, - несколько высокопарно пояснил я.
- Противоборствовать злу? Что может быть важнее для российского офицера? Я с вами, господа, - ответил поручик.
Я вручил ему фузею, отнятую у оглушенного часового.
В мрачном коридоре появилась одинокая фигура с лампой в руке. Это был не кто иной, как канцелярист Фалалеев, явившийся с обходом. Солдат с собой он не прихватил. Это был настоящий подарок! Давно я мечтал поквитаться за старые муки и издевательства, учиненные этой скотиной по наущению Огольцова. Тот, правда, уже мертв, а вот Фалалеев продолжает коптить небо. По-моему, это несправедливо.
Я запихал канцеляриста в свободную камеру, отобрал у него фонарь:
- Что, не ожидал такой встречи, каналья?
- Дмитрий Иванович, голубчик, помилуйте! - взмолился Фалалеев.
Он беспомощно заелозил по каменному полу.
- Я ведь ничего плохого вам не желал. Токмо долг свой выполняючи…
- Какой долг, тварь ты продажная! Как у тебя язык-то поворачивается. Говори, где Ушаков, а не то живота лишу.
- У себя он сидит, у себя, - зачастил канцелярист.
- У! - замахнулся я на него. - Сиди тут, и чтобы писку от тебя не было.
С этими словами я запер его в камере и вместе с остальными двинулся дальше. Пачкать руки об эту тварюгу расхотелось. Видать, не судьба свести с ним счеты сегодня.
Впятером мы ворвались в караулку, застав там капрала с белой повязкой на рукаве и нескольких солдат-ингерманландцев, которые ничего не понимали в происходящих событиях и верили в естественную смену власти на троне.
- Встать, изменщики! - рявкнул я на них.
Караульных будто подбросило. Они мигом вскочили на ноги. Я с размаху двинул капралу по морде, решив ничего не спускать белоповязочникам. Сейчас они были для меня в разы опасней шведов. Улетев в угол, капрал медленно сполз по стене и закрыл глаза. Сотрясение мозга я ему обеспечил.
Без него обрабатывать оставшихся было значительно легче.
- Как смеете вы, солдаты государевы, с мятежниками хороводы водить? - закричал я на опешивших от скорой расправы ингерманландцев.
- Так рази мы… - робко отозвался один из них, окончательно перестав соображать, что творится на этом свете.
- Немедленно выпустить всех, кого арестовали этой ночью, - приказал я тоном, не терпящим возражений.
Даже в одном нательном белье вид мой внушал уважение. Солдаты побежали открывать камеры.
Скоро к нам присоединились мои друзья-гренадеры. Чижиков успел подраться со своими конвоирами, и теперь его скулу украшал огромный синяк.
- Ну, ты и даешь, братец!
- Ничего, вашскородие, то дело пустяшное, - заверил меня мой бывший "дядька". - Я тому, кто энтакое безобразие надо мной учинил, всю физиономию своротить сподобился. К дохтуру ево повезли. А меня еще чуток помутузили, ну да мы к тому привычные.
С Михайловым тоже обошлось. Гренадер выглядел здоровым и полным сил.
Вдвоем они стали спрашивать меня о происходящем. Я, как мог, пояснил.
- Выходит, эта курва толстомясая, Лизка, сию кашу заварила, - покачал головой Чижиков.
- Верно, - подтвердил я. - Только мы это знаем, а остальные - нет.
Всего казематы охраняло около роты дежурившего по нуждам Тайной канцелярии Ингерманландского полка. Понимая, что нам не совладать с такой силищей, я отыскал свой мундир, переоделся и отправился вместе с Мухановым на поиски старшего. Встретившиеся на пути фузилеры не препятствовали нам, ибо не догадывались, что имеют дело с арестантами. Наоборот, даже брали "на караул", хоть и косились на сломанный эполет Муханова. Однако мундиры императорской гвардии оказывали волшебное действие: препон нам не чинили.
Можно было бы сразу махнуть отсюда на свободу, но зачем такая свобода, пусть даже столь манящая и доступная? Нельзя сворачивать с намеченного пути.
Работенка нам предстояла воистину гераклова: "всего-навсего" запихнуть съехавшую телегу истории в правильную колею. Ради этого я был готов на все.
Мои товарищи заряжались от меня решимостью идти до конца, каким бы безнадежным это ни выглядело.
Командиром ингерманландцев оказался дородный капитан-поручик, помнивший меня еще по Крымскому походу. В тот момент, когда я ворвался к нему, он приканчивал нехитрый ужин, состоявший из куриной ножки и соленых огурцов. Возле стола, угодливо согнув спину, стоял денщик.
- Фон Гофен, чем обязан? - изумился капитан-поручик.
- Слово и дело государево! - объявил я. - У меня важный разговор, не терпящий отлагательства.
Офицер торопливо дожевал курицу и жестом выслал из комнаты денщика.
- Слушаю вас.
Хоть он уже начинал подозревать, что дело нечисто, скажу по правде, мне составило большого труда убедить его хотя бы не мешать нам. Капитан-поручик был весьма осторожным человеком и опасался опрометчивых шагов. Я его понимал. Власть остается властью, даже если установлена незаконным путем. Лишь единицы находят в себе силы бросить ей вызов.
- Ушаков никуда не уезжал? - поинтересовался я у капитан-поручика.
- Куда он денется? У себя сидит. Велел не пущать никого.
- Ну, нас-то он примет, - усмехнулся я, взводя курки пистолетов. - С такими аргументами - как не принять?!
- Генерала охраняет десяток нижних чинов с белыми повязками, - осторожно предупредил капитан-поручик. - Нынче они тут за главных. Кличут себя императорской лейб-кампанией. Велено все приказы их исполнять, хучь среди них даже капрала завалящего нет.
- Ничего страшного. С них-то мы и начнем, - многозначительно сказал я. - За то, что опозорили свои мундиры, разговор у нас с ними будет короткий.
Как она была хороша - с серебряным крестом в руках, с орденом Святой Екатерины на шее, когда появилась перед съезжей избой Преображенского полка! Молодая, разрумянившаяся, в гвардейском мундире, который так ей шел. Она знала, что военная форма выгодно подчеркивала достоинства ее фигуры, и любила наряжаться в мужскую одежду.
За спиной Шуваловы, Скавронские (прямая родня императрицы), Разумовские. Испуганные, подбадривающие друг друга. Жанно Лесток. Маленький и верный. Один из тех, кто подбил ее на это.
Отовсюду сбегались солдаты-преображенцы. Совсем недавно они бурно обсуждали известие о том, что скоро их полк двинется вслед за Измайловским в боевой поход. Воевать им не хотелось.
Единственного дежурившего при полку офицера, который пытался крикнуть "На караул!", сбили с ног, отобрали шпагу. Сейчас он сидел, таращась в одну точку, и без устали повторял:
- Что же вы наделали?!
Солдаты и сами не знали ответа на этот вопрос. Однако сделанного назад не воротишь.
- Узнаете ли вы меня? Знаете ли вы, чья я дочь? - громко воскликнула Елизавета, спускаясь с саней.
- Знаем, матушка! - нестройно откликнулись преображенцы.
- Императрица Анна Иоанновна нынче преставилась! Враги хотят лишить меня законного права на престол российский, - произнесла, поднимая над собой крест, цесаревна. - Готовы ли вы меня защитить?
- Да, матушка!
- Так идите за мной и защитите!
В солдатских рядах засуетились Грюнштейн со Шварцем, обнося присутствующих деньгами. Революция без материальной смазки буксует.
Появился принц Гессен-Гомбургский на коне:
- Солдаты, стройтесь в колонну! Мы идем ко дворцу.
Он спрыгнул с коня, подошел к цесаревне, шепнул на ухо:
- Ушаков с Волынским берут на себя вашу тетку. Начальник дворцовой охраны получил от меня предписание усилить караулы преображенцами. Если мы будем действовать стремительно, он так ничего и не поймет.
Три сотни человек двинулись по Невскому прямиком к Зимнему дворцу. Впереди на санях ехала Елизавета. Потом она решила пойти пешком, но стала вязнуть в снегу. Двое солдат подхватили ее на руки и понесли.
Немного погодя от колонны отделились несколько небольших отрядов. Им было приказано провести аресты четы Биронов, вице-канцлера Остермана и супружеской пары Антона Ульриха и Анны Леопольдовны.
Хоть это случилось меньше суток назад, казалось, будто с той поры пронеслась целая вечность.
Скучно дежурить при Тайной канцелярии. Лейб-кампанцы откровенно зевали. Главные дела сейчас вершились во дворце. Грюнштейн да дружок его немец Шварц выбивали себе чины и имения у новой императрицы, требовали власти, почета, титулов дворянских.
Вот же сколько счастья зараз привалило! Только руки ковшом подставляй. Нет, не зря на именины свои красавицу цесаревну приглашали, кутили с ней допоздна, башмаки на танцах стаптывали, в койку, подобно счастливчику Алексею Шубину, прыгали. Пусть и потерялся след его где-то в Сибири бескрайней, но разве позволит Лизавета Петровна там ему гнить? Обязательно указ отпишет, возвернет Леху.
Не надо отправляться на войну ни со свеями, ни с татарами или ляхами. Пусть другие кровь свою проливают. Умный человек устроится куда покойней и выгодней. Для этого можно и на революцию пойти.