Нож в руке лежит удобно, сразу к дальней стенке проскальзываю. Один лежит на животе, затылок открыт – удачней не бывает, удар. Ну, с почином. Левой рукой толкнуть в подбородок – правая бьет сталью под кадык, проворачивая лезвие.
Хрип, запах крови, этим-то водочку выдали по "наркомовской норме", для них все есть, и водка, и белый хлеб. Только мы это исправим. Было ваше – стало наше. И никого с пулеметами за спиной нам не надо.
Все – закончили здесь, вырезали взвод.
Пока тихо, никто не дернулся. Нам здесь ничего кроме патронов не надо. Забрали, все керосином полили, пулеметы из сараев вытащили, и сразу всем батальоном на станцию пошли. Метров за пятьсот встретили свою разведку, они как раз сделали два прохода в минных полях. Дождик заморосил, удача любит морскую пехоту. Еще двести метров, а тут уже начинается полоса малозаметных препятствий. Сколько же люди гадостей придумали, чтобы досадить ближнему своему. Как я не люблю спирали Бруно! Да и сам Бруно мне антипатичен, поймал бы – точно бы убил. Снимаю ватник, набрасываю на проволоку. Смерть от воспаления легких меня не пугает, вряд ли доживу. Ползем. Опять осветительная ракета в ночном небе вспыхивает, все замирают, но из немецких траншей раздается короткая пулеметная очередь. И чуть слышный отзвук выстрела сзади. Ох, доберусь я до них, сгниют на полах! Нет, все что хотят, то и творят.
Мы ползем, пулеметы начинают стрелять и сразу замолкают. Хорошо снайпера стреляют. Еще сотню метров одолели. Пора.
- Ура!
За спиной пламя до самого неба, Снегирев деревню поджег. Некуда нам отступать, да и нет у нас такой привычки. Жаль, комиссара нет, не вернулся он из политотдела армии. Верткая сволочь.
А ничего, можно и немцам кое-что в головы вбить. Простые, доступные всем истины – рукопашная с морской пехотой бесполезна. Бросили они траншеи, побежали.
- Не стрелять! Не отставать! Преследуем противника! Не стрелять!
- Почему не стреляем?!
- Мы ими от огня загораживаемся! – поясняю для непонятливых.
Так на станцию вместе и забежали. Северный край платформы наш, на южном немцы, а на платформу никто не высовывается – срежут сразу, она вся простреливается насквозь. Все – мы в Лигово. Где электричка?
- Три зеленых ракеты!
Подали сигнал. И за спиной у нас сразу рвануло неслабо. Подстраховались немцы, заложили заранее взрывчатку, и сейчас с нашей стороны метров двести путей на воздух взлетело. Не зайти бронепоезду на станцию. Зря все это, одним поворотом ручки противник все планы прорыва перечеркнул.
А станцию все равно надо удерживать, куда тут деваться.
Наш комбриг послал в штаб армии гонца с донесением. Связистов у нас не было, как и телефонного провода. Да и куда его было тянуть, мы вырвались вперед километров на пять, по существу бригада уже воевала в тылу противника.
Из-за складов ударили минометы – прямо по нам. Попытались пройти в обход, наткнулись на пулеметный огонь. Стоять на месте – смерть, идти вперед – смерть, отступать? А тогда зачем все это было? Стали в землю зарываться, из шпал и рельсов укрытия и блиндажи строить, все под непрерывным огнем. Четыре блиндажа сделали, ремонтный цех ранеными забит, на водонапорную башню снайпера залезли, не дают немцам развернуться, отстреливают особо дерзких корректировщиков. И всех кого увидят – тоже.
- Капитан, сам иди в штаб! Где помощь? Где бронепоезд, десант?
А ему проще здесь с нами погибнуть, чем в штабе что-то выпрашивать, убеждать, уговаривать.
- Надо захватить платформу! – командует.
Точно, потом отбить Новгород, Смоленск, Киев и взять штурмом Берлин. Стратег.
Поднял он людей, мы тоже в цепь встали, иначе нельзя, себя уважать перестанешь, а тогда зачем жить?
Добежали примерно до половины. Смотрим, впереди только немцы, наш сводный взвод стал ударной силой атаки. Сейчас нам зададут жару. Впереди квадратный металлический люк, рывок.
- Ложись! Штык подсовывай! Пальцы береги! Взяли!
Платформа – сооружение сложное. Вот мы в технический ход и ушли. Только неудачно. В сторону немцев ничего не ведет, только влево и вправо. Поперечный профиль, не продольный. Не повезло. Разделились, спуск вниз, подъем, поворот.
А потом разрыв знакомый, наслушались гаубиц калибра сто пятьдесят два миллиметра, всю войну с ними рядом, то сами из них стреляем, то по нам они долбят, сразу узнаем.
Решетка вентиляционная. К черту ее. Вывались прямо на минометную позицию. Поздно руки поднимать, камрад товарищу не геноссе. Мы воюем не за свободу. Мы сейчас решаем простой вопрос – какой язык в нашем концлагере будет государственным. Победит художник Гитлер, будут в Москве немецкий учить, одолеет поэт Сталин – в братской ГДР все школьники будут читать Толстого.
Лень мне немецкий язык учить. Выпад, штыком прямо в живот. Угодил в позвоночник, застрял штык. Ногой в грудь упираюсь, не могу вытащить, руки ходуном ходят, пот глаза заливает. Отстегиваю штык, прощай.
- Минометы развернуть! Беглый огонь по готовности!
Мин еще по два ящика, надо все перекидать. Только гаубицы начинают бить прямо по нам, а наша любовь – это пушки, ведь пушки верны в боях. Не вздумайте лезть в заварушки, не то разнесут в пух и прах. Тащите вождя, и сдавайтесь все вместе – и трус, и смельчак. Хоть под землю засядь – там тебе и лежать, не спасешься от пушек никак.
Интересно, вождь Сталин эти стишки читал? Хотя он писатель, не читатель.
- Отходим, минометы к подрыву, - говорю устало.
Все зря. Неудачный день, и не только у нас.
8-я армия, топтавшаяся на месте, получила приказ организовать к 5 октября наступление силами 10-й и 11-й стрелковых дивизий и отдельного танкового батальона с целью уничтожить противника в районе Троицк, Петергоф. В ночь перед наступлением в Новом Петергофе был высажен отряд в составе 498 бойцов во главе с полковником А.Т. Ворожиловым и комиссаром А.В. Петрухиным, сформированный из корабельных комендоров, электриков, минеров линейных кораблей, инструкторов школ учебного отряда, курсантов военно-морского политического училища. Десант должен был рассечь петергофский клин противника, облегчив соединение войск 8-й и 42-й армий. Одновременно высаживались десанты, сформированные из подразделений 20-й дивизии НКВД, тоже неудачные, поскольку наступление 8-й и 42-й армий провалилось, едва начавшись, ввиду значительных потерь в личном составе. В последнем случае командование ЛенВМБ все-таки попыталось "выдумать операцию" и подало заявку на авиационное обеспечение высадки. Однако штаб ВВС Балтфлота заявку не принял. Полегли все полностью, жаль ребят. Полностью погиб и 124й танковый полк под командованием майора Лукашика. Попали танкисты в артиллерийскую засаду – не увернулись. Уцелело всего три человека.
Еще один день на войне.
Отошли мы к пепелищу Ивановки. Вся деревня выгорела, спрятались от дождика в зерносушилке. Вся бригада легко влезла под крышу – все снайпера целы, пограничников от взвода осталось на отделение, девять человек, и сорок два бойца, человек тридцать морпехи, остальные – ополченцы. Довоевались.
Гаубицы здание ремонтного цеха первыми залпами снесли, раненых у нас нет – все под завалами остались. Прощайте.
- Товарищ старший лейтенант, - говорю вполне серьезно, обращаясь к бывшему командиру батальона ополченцев, затем к командиру хозяйственной роты, недавнему командиру взвода, - поздравляю, вы комбриг.
Некому больше бригадой командовать, один он из штатных командиров остался. Растут же люди, даже завидно.
- Давайте отметим, - предлагаю, один черт, от нас уже ничего не зависит.
И в это время нашего посыльного из штаба армии привезли под конвоем особого отдела – разбираться, кому тут помощь нужна.
Наши снайпера на них посмотрели, без всяких приказов привычно цели распределили.
Снегирев сам встал, без просьбы.
- Майор НКВД, командир заградительного отряда, - он им представился. – Спасибо за сопровождение, можете быть свободны.
Попросили сотрудники особого отдела документы предъявить, посмотрели, сникли.
- Эй, - говорю, - тут недалеко, в политотделе дивизии, кинооператор и журналисты гостят. Берите их в компанию, и идите на станцию. Отличный сюжет получится – работники особого отдела осматривают поле боя в поисках штабных документов врага. Может быть, и на самом деле пару карт найдете.
Повеселели работнички, отстали от нашего посыльного, поехали в штаб, за славой.
- А если там уже немцы? – кто-то из наивных морпехов спрашивает.
- Значит, влетят в засаду, - отвечаю. – Мне их не жалко, родине не нужны неудачники.
Все замолчали. Тема удачи на войне всегда интерес вызывает, а тут тишина.
- Товарищ капитан НКВД, разрешите обратиться, - это комбриг смелости набрался.
Вспомнил я, как его зовут.
- Вы, - говорю, - Иван Кузьмич, сейчас комбриг. Это должность полковничья, а то и генеральская. Есть предложение, давайте вне строя обходиться без званий и на "ты". Олег, - и протягиваю ему руку. – И спрашивай, о чем хочешь, если тайна – не отвечу, а врать не буду.
- Иван, - он отвечает, и тоже руку тянет.
- Спрашивай, Ваня.
- А правда, что есть у вас талисманы счастья? – и замер.
- Правда, Иван, - достаю из кармана знаменитую пуговицу от Астахова. – Держи, - и кладу ее на мозолистую ладонь. - Отдаю от чистого сердца, без сожаления и тайных помыслов, не ища выгоды и корысти. Все - она твоя.
Снайпера и пограничники свои пуговицы достали.
- А мне жалко, - один говорит.
- Не отдавай, сам без талисмана останешься, и человеку не поможешь. Только нам ведь всего до цитадели дойти, там Астахов для нас пуговиц не пожалеет.
Не отдал. Ну и ладно.