А вот старший братец ясновельможного, красноставский староста пан Ян Мнишек (этого я раньше в лицо не знал), мне неожиданно понравился. Скромные манеры, вежлив, деликатен, молчалив. Да и первенец пана Юрия Николай тоже производил благоприятное впечатление. Никакого перечня, сколько лично он срубил человек "наглой москвы", да и вообще про свои подвиги ни слова. А вот пан Станислав трудился за двоих. Кстати, он единственный, кто не поблагодарил за помощь. Погибших московитов, правда, у него оказалось поменьше, чем у папашки, всего-то около тысячи, но как он говорил… Эдак небрежно, презрительно оттопыривая нижнюю губу, давая понять, что, даже если бы их оказалось вдесятеро больше, его люди все равно бы победили.
Я не возражал. Какая разница - сказали спасибо или нет. Да и вообще эта церемония мне порядком надоела. Дел немерено, а тут стой как дурак. Пришлось намекать, что, мол, нам давно пора, ибо кой-кому можно и расслабиться, а нам еще пахать и пахать, а потому…
Намеки наконец-то поняли, но напоследок Гонсевский, смирив гордыню, попросил, дабы мы и впредь не оставляли своей защитой польских гостей, пока жители окончательно не угомонятся. Правда, подчеркнул, что просит не за себя, ибо они с паном Олесницким отобьются от любых нападок самостоятельно, но прочие… То есть и гонор показал, но и про обязанности посла не забыл.
- Я уже получил повеление от… Федора Борисовича, дабы не то что лихой человек, но и комар на их подворья не залетал без дозволения престолоблюстителя, - ответил я, удачно ввернув еще раз титул Годунова. Для памяти кое-кому.
Марина не осталась в долгу. Тонкие губы вдовы вновь растянулись в натужной резиновой улыбке, и она обратилась к царевичу с предложением отужинать всем вместе в ее палатах, ибо у него, по всей видимости, пока что нет тут достаточного количества умелых пахоликов. Заодно мы сможем насладиться истинно европейскими яствами, для изготовления которых у нее имеются прихваченные из Самбора подлинные умельцы.
Мой простодушный ученик поначалу радостно вспыхнул, но я успел его опередить.
- Экая досада, что дел много, - сожалеючи развел руками я.
- Понимаю, - строго кивнула она и, задумчиво оглянувшись на терпеливо ожидавших ее поляков, выдвинула новое предложение: - Тогда, может быть, князь отпустит Федора Борисовича? Полагаю, он-то сможет изыскать толику времени, дабы отчасти скрасить безутешную скорбь несчастной царицы-вдовы.
- У меня… - начал было Годунов, но я торопливо перебил его:
- Увы, но большая часть дел требует предварительного обсуждения с его высочеством престолоблюстителем. Надеюсь, наияснейшая панна нас простит.
Вот так, чтоб не только Мнишковне, но и всем прочим стало ясно, кого за кого я считаю. С одной стороны - "высочество", который всего в одном шаге от "величества", а с другой - какая-то наияснейшая. Правда, последнее слово применяют в Речи Посполитой, обращаясь исключительно к королевским особам, но ничего страшного. Мы-то на Руси, а здесь мало кому понятны эти нюансы наших соседей.
Но Марине не понравилось ни "высочество", ни "престолоблюститель". Губы ее в очередной раз превратились в ниточки, и она сурово уставилась на меня.
- А могу ли я узнать, что за неотложные дела ждут ясновельможного князя? - осведомился, разряжая обстановку, старший Мнишек.
- Мятежники, - коротко ответил я.
- Но они же… - озадаченно протянул Станислав.
- В большинстве либо казнены, либо сидят, - подтвердил я. - Но все ли? Сдается мне, кое-кто из самых умных, поняв, что к чему, успел ускользнуть.
Отец с сыном переглянулись.
- Но таковых, как мне мыслится, совсем немного, - возразил старший Мнишек.
- Немного, - согласился я. - Но самые умные всегда самые опасные. А кроме того, на Руси есть хорошая поговорка: "За одного битого двух небитых дают".
- И что сие значит?
- Если сейчас не принять соответствующие меры по их розыску, то о новом заговоре, боюсь, мы узнаем слишком поздно, - с улыбкой сообщил я, на всякий случай прибавив: - И не исключено, что за мгновение до собственной смерти. Не забывайте, и среди царских слуг - чашников, стольников, кравчих - остались их приверженцы, а то и родичи. Отравить питье или еду в силу своей должности пара пустяков, а я не тороплюсь на тот свет, да и вы, думаю, тоже. Посему… - Я поклонился экс-царице.
Та кивнула, недовольно передернув плечами, и, выдав еще одну натужную улыбку (не иначе как после пережитого сил на притворство уже не оставалось), пожелала разобраться как можно скорее. Пожелание, в отличие от улыбки, было искренним. Однако она и тут успела извернуться и показать себя самой главной. Мол, в связи со столь важным делом и необходимостью наведения порядка в столице она передает все стрелецкие полки под начало Федора Борисовича и его верного воеводы.
Когда поляки стали подниматься по Красному крыльцу, Годунов, пристально смотревший им вслед, обеспокоенно заметил мне:
- Послов упредить бы надо, а то они с царицы ныне грады обратно затребуют, коими Мария Володимировна Дмитрию поклонилась. А Марина Юрьевна по доброте своей может и уступить.
Я задумался. Вообще-то могут. И правда, что ли, предупредить, дабы не вздумали дергаться? Хотя… тут ведь как посмотреть. Может, оно и хорошо.
- Ни к чему, - отверг я предложение Годунова. - Гонсевский с Олесницким прекрасно все слышали об Опекунском совете и должны понимать - сейчас одна Марина ничего не решает. Но если они все-таки попросят, а она согласится, то… для нас же лучше.
- Почему? - удивился Федор.
- Да потому, что, во-первых, юридической силы ее повеление иметь не будет, - пояснил я. - А во-вторых, все увидят, в защиту чьих интересов она выступает, так что после такого дара яснейшей придется очень долго оправдываться и перед нашим Опекунским советом, и перед Думой. Да ты сам подумай: с первого дня начинать раздавать казенные земли - это… - Я даже не смог подыскать нужных слов для названия такого идиотизма, но чуть погодя отмахнулся. - А впрочем, надеяться не стоит, ибо такого подарка она нам с тобой не предоставит - слишком умна.
И тут мне в голову пришла одна мыслишка. А почему бы не попытаться обернуть факт ее беременности из минуса в плюс? Беречь-то будущего ребенка надо уже сейчас, верно? Не приведи господь, какие-то волнения, расстройства, стрессы - это ж чревато. Следовательно, ни о каком ее участии в заседаниях Опекунского совета не может быть и речи.
Но озвучивать ее Годунову не стал - рано. Тут вначале следует посоветоваться со знающими людьми и выслушать повитух. Да и самому все тщательно обдумать, чтоб сработать без промаха, снайперски, ибо второй попытки мне могут и не дать.
А дела наши начались не с допроса пленных бунтовщиков, а с решения личных вопросов. Соскучившийся по матушке Федор подался в Вознесенский монастырь. Мне тоже понадобилось повидаться с будущей тещей. Нет, после возвращения из Прибалтики я ее успел навестить, но это был визит вежливости, не более. Сообщил, что вскоре ее ненаглядный сыночек гордо въедет в Москву на белом коне, сопровождаемый восторженными криками московского люда, да и с дочкой полный порядок, вот и все. Ныне же у меня к ней было важное дельце.
Монастырь мятежники не тронули, обойдя стороной. Правда, к старице Марфе Нагой они действительно заглянули, но не Иван Голицын, который к тому времени был покойником, а его старший братец Василий, отправившийся на тот свет чуть позже. Но добиться признания монахини, будто Дмитрий вовсе не ее сын, у него не получилось. Помнится, покойный Годунов называл Голицына большим краснобаем, но тут у него произошла осечка. Под конец он даже пошел на откровенный блеф, заявив, что ей бояться нечего, ибо еле живой Дмитрий, можно сказать, в их руках и вопрос с его казнью решен. Но не тут-то было. Хитрая старица в ответ хладнокровно ответила: "Тогда покажите мне его еще раз. Пригляжусь получше, а там, как знать, может, и скажу, что вам требуется". Вот и пришлось ему уйти несолоно хлебавши.
Что ж, очень хорошо. Пусть Григорий Романов так и остается для всех красным солнышком Дмитрием. Зато тогда останется в силе и его письменное завещание, оглашенное мною прошлым летом на Пожаре, согласно которому наследник российского престола - Годунов. Правда, при этом моего ученика ждут кое-какие проблемы с его вдовой, но овчинка выделки стоит.
Заверив старицу Марфу, что она будет по-прежнему окружена всевозможными почестями, я решил, что можно подаваться и к другой старице, благо к этому времени бурные эмоции от встречи матери с сыном должны были приутихнуть.
Без нагоняя, полученного мною от нее чуть ли не на входе - даже присесть не успел, - не обошлось. Сами виноваты - Федор забыл, а я не напомнил, чтобы он снял руку с перевязи. Словом, досталось мне за его рану по первое число, и отговорки, что меня под Пайдой, где он заполучил пулю, не было вовсе, не помогли.
- Тогда вдвойне твоя вина, князь. И как тебе токмо в голову пришло оставить его одного?! - возмущалась она. - Ведь он еще сущее дитя летами, сущее дитя!
- Теперь ни на шаг от себя не отпущу. Буду подле него неотлучно, пока на царство не повенчают, - твердо пообещал я и в подтверждение своих слов перекрестился на иконы.