Глава 17
- Бах!
Дворцовая комнатушка вмиг окуталась порохом.
Императрица, будто заправский охотник, не целясь, подстрелила пролетавшего мимо гуся. Тот закувыркался и упал в траву. На поиски весело кинулась целая толпа прислуги.
Отставила ружьё, взяла вторую фузею.
- Ай, матушка! Ну и ловка ты! - непритворно восхитился Ушаков, стоя поблизости.
Вонючий дым ел глаза, но великий инквизитор лишь усмехался. Ему, старому солдату, вспоминались прежние деньки и баталии. Много было повоёвано: и знатно, и позорно. Война без поражений - не война.
Императрица разрядила и вторую фузею. Палила просто так, в воздух. Выстрелив, недовольно промолвила:
- Я-то, может, и ловка, токмо ты, пёс сторожевой государственный, совсем дряхлым стал. Не пора ль замену тебе сыскать? В абшид да на покой…
Ушакова чуть удар на месте не разбил.
- Отчего гневаться изволишь, матушка? Нешто вина есть за мной какая? А ежли и провинился, так от усердия чрезмерного.
Дородная, высокая императрица развернулась, с высоты гренадерского росту взглянула на генерал-аншефа.
- Боком мне усердие твоё выходит!
- Оно на врага государственного направлено. Честному человеку меня бояться нечего.
- Вельможи стонут. Нет, говорят, продыху от тебя. Заместо того чтобы супостатов рыскать, им разор да расстройство учиняешь.
Задумался Ушаков, не понимая, к чему государыня клонит. Была, конечно, вина на нём всякая, но как спроведать, что гложет царицу, а узнав - отвертеться?
Решил идти по-военному, напрямик. В лоб и спросил:
- Что за расстройство такое, матушка? Я тебе обо всех делах своих ежедневно доклад делаю, эстракты пишу. Ничего не утаиваю. Коли виновен кто, так и сказываю. Верных людей не забижаю.
- Не забижаешь? Ну-ну. Пошто обыск у князей Малышевских учинил, чем они провинились? Да мало того, что дом вверх дом поставил, так ещё и имущество дорогое изъял, будто тать какой!
Ушаков облегчённо повёл плечами.
- Прости, государыня, неведомо мне ничего о сиём обыске. Нигде в делах моих князь Малышевский да родня его не проходит. Коли б была на то нужда, я б тебе сразу о том рассказал.
- Вот как?! А ты почитай тогда сию жалобу да поведай, не твои ль молодцы здесь отличились.
Юркий секретарь подскочил, вынул свернутую трубочкой бумагу.
"Донос? Интересно, чем же я Малышевского зацепил? Нет у меня к нему вопросов… Пока нет".
- Дозволь, матушка.
Не дожидаясь ответа, Ушаков взял из рук секретаря бумагу, вчитался в текст:
"Всемилостивейшая государыня императрица. Всенижайше прошу не по моим достоинствам, но по единой своей природной милости, которую неисчислимо своим верным рабам матерински оказывать изволите: успокойте вернейшего раба вашего дух, который и умирать будет спокойно, несумненно уповая, что ваше императорское величество своим проницательством правосудно покажете, есть ли в чём моя вина за то, что в доме моём служивыми людьми Тайной канцелярии был учинён всяческий разор под предлогами мне неведомыми, а я до последнего издыхания моего пребуду вашему императорскому величеству всевернейший и радетельнейший раб…"
К жалобной грамотке прилагался обширный перечень утраченного имущества.
Великий инквизитор покачал головой:
- Нет, государыня. К сему мои люди касательства не имеют.
- Не имеют, говоришь? Пусть так оно и есть. Отложу обиду Малышевских в сторону. Поведай тогда, свет Андрей Иванович, с кой стати фельдмаршала Миниха разобидеть велел?
- Миниха?! - поражённо воскликнул Ушаков.
- Яво самого, Бурхарда Христофоровича. Карету его ухари твои остановили под предлогом обыска учинения. Ну да Миних у нас орёл еройский. В драку кинулся. - Императрица усмехнулась, явно одобряя подвиги фельдмаршала. - Двоих кулаками положил, да потом насели на него скопом, связали, весь скарб ценный отобрали, велели радоваться, что в крепость не повезут. Дескать, приличествующих улик не нашли. Чем Бурхард Христофорович провинился? Какая нужда тебе в том разоре была? Сумлеваться я стала в полезности учреждения твоего. Много воли взял, Андрей Иванович!
Генерал-аншеф низко склонился:
- Ежли считаешь, что моя в том вина - секи сей же час голову. Токмо я правду говорю - не по моему ведомству Малышевские с Минихом проходят. Не давал я на их счёт никаких указательств. Другой кто-то пошаливает да мной прикрывается. Дай срок - отыщу самозванцев!
Елисееву было грустно. Вторая увиденная им за сегодняшний день смерть, к которой вдобавок оказался причастен его потомок, сильно переменило его настроение. Оставаться в доме Трубецких он больше не мог. Наскоро уладив с сыщиком все дела письменные, засобирался в Тайную канцелярию для доклада Ушакову.
"Пётр" дотоле ни во что не вмешивавшийся, отвёл в сторонку, спросил тихо:
- Слушай, пока маза сама в руки прёт, переговори с полицаем: пусть паспорт мне выпишет. А то привяжется без тебя кто-нибудь и загремлю я в Сибирь или в солнечный Магадан.
- Магадан?
- Это, братишка, такое далёкое место. И лучше б тебе не знать, где это.
Копиист кивнул. Мысль потомок высказал здравую. Подошёл к сыщику, перекинулся несколькими словами, объяснил, что да как приключилось со сродственником, в конце молвил главное:
- Сделай милость, помоги хорошему человеку.
Сыщик удивился:
- Вот те раз. А я думал, что он с тобой, по вашей канцелярской части.
- Может, и возьмёт его к себе Андрей Иванович. Особливо после сегодняшнего.
Сыскной чиновник согласился:
- Должон взять. Толковый у тебя, Иван, братец. А то может к нам его пристроишь? В приказе завсегда людишек недохват. Лишним не станет.
- Ежли в канцелярии не сладится, так мы чрез тебя место поищем. Но пока хотелось бы вместе служить. Не чужие, чай.
- Вам решать, неволить не стану. Не волнуйся, Елисеев, о бумагах я похлопочу. Паспорт к завтрему выправим. После полудни в приказ приходите. Спросите Чиркова Бориса, это я.
- Спасибо, сударь!
- Полноте! Вы меня от большой обузы спасли. Убивца отыскали и разоблачили. Как вас не отблагодарить, да такой малостью?! Чирков добро помнит!
Покидая дом Трубецких, сыщик забрал с собой полицейского. Тело погибшей горничной и её убийцы увезли на телеге в церковь: отпевать да хоронить.
Елисеев поведал о договорённостях потомку, тот обрадовался:
- Не зря, получается, с тобой сходил.
- Что есть, то есть. Лихо ты злодея под монастырь подвёл.
"Пётр" задумчиво почесал затылок:
- Знаешь, Вань, чем больше я на эту тему размышляю, тем всё больше сомневаюсь. Не складывается у меня.
- Что не складывается?
- Знал бы, так сказал. Вроде все улики одна к другой: и повод был - ревность к барину, и улику оставил - кушак. Даже понять могу, почему он его прошляпил, с собой не захватил. Не профессиональный же убийца, чтобы хладнокровно следы заметать. Сначала грохнул, потом запаниковал. Девяносто девять человек из ста так проколются. Ещё и при допросе сбежать попытался, хотя никто его ни в чём не обвинял. Как ни крути - цельная мозаика. А вот всё равно: сомнения в печёнку вгрызлись и жрут меня, сволочи. Упустили мы с тобой что-то. Но вот что?
Копиист пожал плечами. Дескать, ты спросил, тебе и ответ держать. На мой-то взгляд, всё как надобно сложилось.
Потомок продолжил:
- Дорого б я за то заплатил, чтобы узнать. Вдобавок, как подумаю, что из-за меня мужик тот под лошадь попал, так совсем в узел связывает.
- Совесть, братец, это хорошо. Без совести быть - в паскудстве пребывать. Но напраслину на себя не возводи. Камердинер убился не по твоей вине. На дорогу глядеть было надобно. А уж стрекача давать от служителя государева совсем невместно.
- Вань, у тебя на квартире водка есть?
- Брось, Петя. Не в прок сие лекарство.
Елисеев отвёл потомка на квартиру, а сам снова отправился в крепость.
К Ушакову его допустили быстро, лишь Хрипунов задержал перед аудиенцией.
- Ты, Вань, смотри, будь осторожнее.
- С чего бы?
- Не в духе начальство наше.
- Случилось чего?
- От матушки-императрицы выволочку сёдни получил. Прискакал из дворца злющий, всем хвоста накрутил, да ругался матерно.
- За что - ведомо?
- Кто-то за спинами нашими злодействует. От имени Тайной канцелярии преступления творит.
- Дела-а-а, - протянул канцелярист.
Андрей Иванович был мрачнее тучи. Не глядя на Елисеева, спросил:
- Сыскал утрату?
- Никак нет. Сего дня возможности не представилось.
- И как сие приказываешь понимать? - удивлённо вскинулся Ушаков.
От него исходили столь явные эманации злости, что Елисеев, опасаясь вспышки гнева, быстро-быстро заговорил.
Генерал-аншеф слушал внимательно, вопросами не перебивал. Иногда кивал, иногда хмурился. Лишь потом, когда Иван закончил, спросил:
- Выдал, значит, себя душегубец.
- Чирков из Сыскного приказа к такому разумению пришёл, - осторожно произнёс Елисеев.
- Молодцы вы с братом. Нос сыскарям утёрли, - обрадовался Ушаков. - Хучь одно приятное известие за весь день.
- Дозвольте вам Петра на очи представить, - попросил Елисеев. - Таланты в брате моём имеются, что пользу Отечеству могут принесть.
В голове мелькнуло весёлое от потомка, который наблюдал за происходящим на расстоянии глазами канцеляриста:
"Ага, а ещё я вышивать умею… крестиком! Только я ведь ещё никакого желания горбатиться на твою контору не изъявлял".
"Жить-то как собираешься? В солдаты загребут, не спросят".