Причина наглости японцев была простой - один из кораблей оказался не обычным транспортом, а вспомогательным крейсером. Проще говоря, все тем же грузовым кораблем, на который поставили несколько старых пушек. Однако в качестве боевого корабля его так и не использовали - во–первых, при общем господстве японского флота на море и минимальном объеме русских перевозок, для него попросту не было целей. Во–вторых, встреча этого корабля с кораблями Владивостокского отряда, периодически устраивавших веселье на японских коммуникациях, закончилась бы очень быстро и с предсказуемым результатом. Ну и, в–третьих, даже относительно небольшое количество потопленных русскими рейдерами японских транспортов ставило под удар график перевозок. Как следствие, вспомогательный крейсер японского флота использовался по своему первоначальному назначению, в качестве транспорта, отличаясь от большинства собратьев лишь наличием четырех старых шестидюймовок на палубах. Однако сейчас данное обстоятельство подтолкнуло его командира к весьма опрометчивому поступку и, вместо того, чтобы спокойно идти своей дорогой, он решил захватить попавшегося на дороге русского, благо тот и не думал уклоняться или скрывать свою национальную принадлежность.
Решение на проверку оказалось не самым умным. Следуй японцы своим курсом, они, скорее всего, спокойно добрались бы до места назначения, однако в ответ на не слишком прицельный выстрел поперек курса "Херсона" в него полетели стадвадцатимиллиметровые снаряды. Орудия русских были на несколько поколений моложе - совершеннее, дальнобойнее и скорострельнее. Плюс наводчики русских имели подавляющее превосходство в классе перед своими японскими коллегами. Ну и просто на три - носовое, кормовое и одно установленное по борту - орудия японцев у русских приходилось шесть. В результате не прошло и пятнадцати минут как не вовремя охамевший японский почти что крейсер загорелся, перестал отвечать на обстрел и попытался уйти. Однако сделать это ему уже, естественно, не дали и довольно быстро, пользуясь лучшими машинами, сблизились на восемь кабельтов и добили. После этого настигнуть второго японца было для русских уже делом чести, и капитан вражеского транспорта решил не испытывать судьбу. Под прицелом скорострельных орудий он послушно лег в дрейф, спустил флаг и принял на борт призовую команду. В результате корабль, груженный амуницией и патронами, достался русским неповрежденным. На самом "Херсоне" после боя оказалось двое легкораненых случайно залетевшими осколками от близких разрывов. Ни одного попадания в русский корабль японцы так и не добились.
Командир "Херсона" выслушал все, что о нем думает Бахирев, абсолютно бесстрастно. Чуть позже те же слова (приличных среди них нашлось не так уж много, в основном, предлоги) ему повторил Эссен, однако каких либо более серьезных санкций не последовало. Во–первых, победителей действительно не судят, во–вторых, трофейный корабль оказался весьма к месту, а в–третьих, и Эссен, и Бахирев хорошо помнили эту, для них уже прошлую, войну, когда они сами были лихими командирами кораблей и не могли принять бездарного сидения в Порт Артуре. Словом, давить инициативу подчиненного (кстати, тут, вдобавок, наблюдался интересный казус - Иванов‑то был черноморцем, и подчинялся им сейчас постольку–поскольку) они не стали. Просто пересадили с "Рюрика" пленных японцев на небольшой, в три тысячи тонн водоизмещением, трофейный пароход, сформировали команду из только что спасенных русских моряков и отправили их кружным путем во Владивосток. По расчетам Бахирева, угля и провизии им должно было пускай впритирку, но хватить, а шанс наткнуться на шальной японский корабль выглядел все же ниже всего. Японцы набились в трюмы, как сельди в бочку, однако сейчас их комфортом никто особо не интересовался, не передохнут в пути - и ладно. А после всего этого команды кораблей отправились спать, оставив перегрузку боезапаса и догрузку крейсера углем на утро - уже смеркалось, и вымотались люди за этот нелегкий день страшно.
Борт транспорта "Коба–Мару". Утро.
Адмирал Камимура открыл глаза с таким усилием, как будто к каждому веку привязали по пудовой гире из тех, которыми так любят орудовать русские силачи. Причем изнутри и толстым, растрепанным металлическим тросом - по глазам словно железной щеткой провели, и лишь выдержка самурая позволила адмиралу не выругаться от боли.
Болевые ощущения прошли довольно быстро, а вот зрение упорно не возвращалось. Лишь спустя несколько минут адмирал понял, что виной тому абсолютная темнота вокруг. Это позволило ему подавить начинающий подниматься вал абсолютно недостойной самурая паники - мелькнувшая на задворках сознания мысль о том, что он ослеп, как‑то вдруг очень резко затопила все свободное пространство в мозгу. Однако лязгнул металл, блеснул слабый лучик света - и вновь исчез, но адмирал успокоился. И только потом до него дошло, что он, адмирал Хиконодзё Камимура, все еще жив.
Адмирал попытался сесть, и это простое движение вызвало у него такую резкую и неожиданную вспышку боли, что он застонал. Тут же не увидел, но почувствовал, как кто‑то метнулся к нему, услышал тихое "лежите, лежите…" и вновь потерял сознание.
Второй раз он пришел в себя от ощущения влаги на губах и сразу почувствовал, как хочет пить. Язык был сухой и настолько шершавый, что раздирал небо не хуже наждака. С трудам приоткрыв рот, он поймал воду губами, сглотнул… Дальше все было как в прошлый раз. Дикая боль, правда, теперь уже только на лице, а не по всему телу, и снова небытие.
Окончательно адмирал пришел в себя лишь на третьи сутки плавания. Тогда же он узнал, что находится в плену у русских, они сидят в трюме захваченного ими транспорта и куда‑то плывут. Куда? Ну, пленным такие вещи не докладывают, но Камимура и без этого понимал, что конечный пункт их маршрута - город–порт Владивосток, других баз на Дальнем Востоке у русских, по сути, и не осталось. Не в блокированный же Порт Артур им направляться.
А пленных, кстати, оказалось много. Как объяснил Камимуре один из матросов с его флагмана (офицеры здесь тоже имелись, но мало, и состояние их было даже хуже, чем у самого адмирала) для того, чтобы их разместить, пришлось даже выбрасывать за борт часть груза. Камимура лишь зубами скрипнул, узнав об этом.
Еще он узнал, что о том, кто попал к ним в плен, русские не подозревают. Ну да ничего удивительного, когда ему принесли зеркало, невесть какими путями оказавшееся здесь, то при свете включаемых в дневное время ламп, адмирал сам себя не узнал. Лицо его напоминало сейчас печеную картофелину, местами покрывающая кожу жесткая короста лопалась и сочилась мерзкого вида сукровицей. Удивительно даже, как уцелели глаза. Волос на голове попросту не осталось. Телу, надо сказать, тоже досталось, ожоги выглядели жутковато, и двигался Камимура с трудом, хотя переломов и не было. Словом, русская присказка "краше в гроб кладут" была сейчас как раз про него. Однако умирать Хиконодзё Камимура пока не собирался. Когда‑нибудь - конечно, но не сейчас, во всяком случае, не раньше, чем он смоет с себя позор плена.
Между тем корабль неспешно раздвигал волны, и вне зависимости от того пути, по которому его вели русские, до Владивостока оставалось совсем немного. Можно было, конечно, затеряться среди пленных, в преданности своих людей адмирал не сомневался, однако это сразу исключало его из войны, да и до страны Ямато донести известие о новом русском корабле в таком случае не удастся. Камимуре доложили, что русские дали уйти легким крейсерам, но вряд ли их командиры смогли узнать о своем противнике что‑то конкретное. Скорее всего, решили, что нарвались на русский броненосец–рейдер вроде "Осляби", невесть как оказавшийся в этих водах. Но пленные японские матросы, побывав на его борту, в один голос утверждали: это что‑то новое. Таких кораблей они прежде не видели, и по вооружению он превосходит русские "Пересветы" как минимум вдвое. И, кстати, труб у него оказалось всего три, очевидно, бьющее в глаза солнце ослепило… Хотя, честно говоря, это обстоятельство беспокоило сейчас адмирала в последнюю очередь. В ходовых же его качествах Камимура успел лично убедиться, а если и дальность плавания у него соответствующая, то этот корабль может стать неуязвимым рейдером на океанских коммуникациях Японии и неучтенным в планах ее командования фактором, способным повлиять на весь ход войны. Уже повлиявшим!
Впрочем, с автономностью у них, похоже, все в порядке. Пленные сообщили, что видели еще один корабль. Большой, хорошо вооруженный, но по виду явно транспортный. Не надо быть гением, чтобы понять: русские сделали выводы из прежних рейдов и взяли с собой угольщик, он же вспомогательный крейсер. Может быть, и запасы снарядов… Хотя нет, если он вступил в бой с японским вспомогательным крейсером, значит, не боялся, что случайный снаряд превратит его в пыль, а значит, ничего взрывоопасного на нем быть не может. Соответственно, огневая мощь русских ограничена их боезапасом, который они растратили в бою с его, Камимуры, отрядом. И об этом тоже необходимо сообщить! А раз цель поставлена, то потерями в людях можно пренебречь, долг тяжел, как гора…