Вдохновенно-прекрасные и в то же время удивительно точные картины северной природы; тонкий рисунок человеческих характеров - от маленькой девочки-рабыни, "наймычки из деревни", до легкомысленной красавицы из богатого дома - Кюлликки, от насмешливого запечного мальчишки, вставляющего свое острое словцо в свадебные причитания взрослых, до "верховного бога" Укко, созданного фантазией народной по образу и подобию деревенского деда; поистине потрясающие сцены разыгравшихся стихий - мрака, мороза, ветра, сцены открытия железа, начала сваривания железной руды в железо и сталь, выковывания первых предметов труда, наконец, полная глубокого смысла центральная эпопея создания мельницы-самомолки, чудесного Сампо, приносящего народу благоденствие, - обо всем этом пели руны из века в век, преимущественно в российской Карелии, где их услышал и записал Элиас Лённрот.
Совершив свое первое путешествие в 1828 году, он повторил его в 1831 году, выйдя на границу тогдашней российской Карелии, затем продолжил в 1833 году уже в самой российской Карелии и, наконец, увенчал в 1834 году наиболее удачным и плодотворным сбором рун в округе Вуоккиниеми тогдашней Архангельской губернии (ныне Калевальский район Карельской АССР), где познакомился с восьмидесятилетним старцем Архипой Перттуненом, "патриархом певцов рун", спевшим для него много песен и рассказавшим ему, как дед его со своим другом рука об руку пели руны у костра все ночи напролет… Как счастлив был Элиас Лённрот, слушая этого старика, так отчетливо помнившего старые песни! Чем быстрее бегало его перо по бумаге, тем явственнее проступали перед собирателем рун общие для всех них черты и темы, словно бродил он между драгоценных обломков разбившегося когда-то единого целого. И вот уже творческая фантазия собирателя, живое воображение сына народа, делившего со своим народом с детских лет его простую и тяжкую судьбу, начали само собой складывать и связывать эти обломки, составлять из них единую эпопею.
Лённрот не сразу опубликовал "Калевалу". Он издал сперва в 1835 году всего 32 руны (12 078 стихов). То был еще не совершенный, как бы черновой набросок будущего эпоса. Спустя четырнадцать лет он добавил к нему 18 рун, изменил чередование отдельных рун и строф, и в таком виде (50 рун - 22 795 стихов) "Калевала" была закончена в феврале 1849 года. Она вышла в декабре того же года, и это явилось событием не только для финского народа: "Калевала" как бессмертный памятник народного творчества вошла в сокровищницу мировой литературы. Свежесть и своеобразие мира, открывшегося в "Калевале", захватили читателей многих стран, где появились переводы этого замечательного эпоса.
Огромное впечатление произвела "Калевала" и у нас в России. Передовая русская интеллигенция с сердечным сочувствием и вниманием следила за пробуждающимся в Финляндии интересом к языку и творчеству народа. Когда появилось первое издание "Калевалы", русский ученый Я. К. Грот перевел несколько рун и в 1840 году напечатал их в "Современнике". Была сделана попытка (правда, неудачная) перевести "Калевалу" языком русского былинного эпоса (Гельгрен); в сокращенном изложении издал "Калевалу" на русском языке Гранстрем; знакомил русского читателя с "Калевалой" и Ф. И. Буслаев. Но по-настоящему узнал русский читатель "Калевалу" лишь тогда, когда ученик Буслаева, филолог Л. П. Бельский, перевел ее со второго издания Лённрота. Труд Бельского был высоко оценен: ему была присуждена малая Пушкинская премия. Перевод вышел в конце восьмидесятых годов, а через двадцать пять лет, значительно исправленный, он был снова переиздан. Несмотря на оставшиеся и после исправления ошибки и неточности, этот труд Бельского не потерял своего значения и теперь.
Русскому читателю восьмидесятых и девяностых годов "Калевала" не только открывала мир высокой поэзии и огромной художественной силы: "Калевала" была голосом народа, рвавшегося к национальному самосознанию, искавшего в прошлом моста к будущему. Именно так прочитал в те годы "Калевалу" великий русский писатель Алексей Максимович Горький.
Трудно переоценить впечатление, полученное им от "Калевалы". Горький не раз и не два упоминает об этом эпосе на протяжении всей своей жизни. Он пишет о нем в 1908 году: "…Индивидуальное творчество не создало ничего равного Илиаде или Калевале…". Он называет "Калевалу" в 1932 году "монументом словесного творчества". Он сравнивает ее в 1933 году с бессмертными созданиями античной греческой скульптуры: "Грубый материал, но древние греки создали из него образцы скульптуры, все еще не превзойденные по красоте и силе… "Калевала" и весь вообще эпос создан тоже на грубом материале".
Горький упоминает о "Калевале" и во втором томе "Клима Самгина", уже в последнее десятилетие своей жизни: "Самгин вспомнил, что в детстве он читал "Калевалу", подарок матери; книга эта, написанная стихами, которые прыгали мимо памяти, показалась ему скучной, но мать все-таки заставила прочитать ее до конца. И теперь, сквозь хаос всего, что он пережил, возникали эпические фигуры героев Суоми, борцов против Хийси и Лоухи, стихийных сил суровой природы, ее Орфея Вяйнямёйнена, сына Илматар, которая тридцать лет носила его во чреве своем, веселого Лемминкяйнена, - Вальдура финнов, Илмаринена, сковавшего Сампо, сокровище страны".
Через десятки лет пронес Горький память об этих эпических героях, заставив их ожить в воображении Самгина именно тогда, когда тот очутился среди реальной природы, одинаковой и для Финляндии и для Карелии. И дальше, на той же странице, коротенькое - в три строчки - не столько описание, сколько ощущение этой северной природы, показывающее, как крепко и нежно запомнил ее сам писатель: "Удивительна была каменная тишина теплых, лунных ночей, странно густы и мягки тени, необычны запахи…"
Вот так, с живым народом, на реальной земле, воспринимал Горький бессмертные образы эпоса, показывая и нам верный путь к пониманию народного эпического творчества.
Почти одновременно с великим русским художником, лишь на три-четыре года раньше его первого высказывания о "Калевале", заложил научные основы понимания "Калевалы" и русский ученый, действительный член Академии наук СССР В. А. Гордлевский. Написанная в 1903 году небольшая, но содержательная работа его о Лённроте, отражающая настроения передовой части русской интеллигенции того времени, не устарела и сейчас.
В. А. Гордлевский родился в Финляндии (в Свеаборге), он знал финский язык и был лично знаком со многими финнами - учеными и писателями. Различные взгляды на "Калевалу", высказывавшиеся в те дни и в Финляндии и у нас, были хорошо ему известны. Взгляды эти в основном делились на два течения, - и оба течения из XIX века перешли в XX, развиваются и высказываются и поныне. Для нас знакомство с этими взглядами интересно не только из-за самого предмета спора - поэмы "Калевала", национальной ценности и финнов, и народа Карельской Автономной Советской Социалистической Республики. Оно интересно для нас и тем, что вскрывает очень глубокие корни политического использования художественного наследства, влияния взглядов и социальной позиции ученого на, казалось бы, чисто научные выводы по таким далеким от всякой политики вопросам, как вопрос о давности происхождения и целостности эпической поэмы или вопрос о трактовке образа тех или иных ее героев.
Для одной группы ученых, продолжающих традиции Беккера, Топелиуса и Лённрота, "Калевала" - это великий и цельный памятник народного творчества. Образ ее героя Вяйнямёйнена понимается ими в духе сказанного о нем Лённротом: "В этих рунах о Вяйнямёйнене говорится обычно как о серьезном, мудром и полном провидения, как о работающем для блага грядущих поколений, всеведущем, могучем в поэзии и музыке герое Финляндии. Больше того, хотя его называют старым, однако возраст не очень мешает ему при сватовстве (при ухаживанье, courting)".