аль - Мухальхиль, Аш Шанфара и др. Арабская поэзия средних веков стр 25.

О Лейлы ласковый двойник, мне сердце возврати:
Оно, как бабочка, дрожит, зажатое в горсти.

О Лейлы ласковый двойник, ты мне волнуешь кровь,
И ту, что не могу забыть, напоминаешь вновь.

О Лейлы ласковый двойник, со мной часок побудь,
Чтоб от больной любви моя освободилась грудь.

О Лейлы ласковый двойник, не покидай лугов,
Да вечно будешь ты вдыхать прохладу облаков.

Ты так похожа на нее, ты - счастье для меня,
И я поэтому тебе - защита и броня.

Тебя на волю отпущу, ступай ты к ней в жилье.
Спасибо ей за то, что ты похожа на нее!

Твои глаза - ее глаза, ты, как она, легка,
Но только ножки у тебя - как стебли тростника.

Весь божий мир, о Лейла, вся безмерность естества
Мою любовь, мою печаль в себе вместят едва!

Мне всё напоминает дни, когда с тобой вдвоем
Мы шли в степи, цвела весна - те дни мы не вернем!

Свой взгляд горящий от тебя пытаюсь отвести,
Но он упорствует: к другой нет у него пути.

Быть может, если по земле пойду как пилигрим,
С тобою встречусь я в горах и мы поговорим?

Душа летит к тебе, но я ей воли не даю:
Стыдливость в этом усмотри природную мою.

О, если б то, что у меня в душе сокрыто, вдруг
Тебе открылось, - поняла б, что я - хороший друг.

Спроси: кому когда-нибудь утяжелял я путь?
Спроси: я причинял ли зло друзьям когда-нибудь?

* * *

Мне говорят: "В Ираке она лежит больная,
А ты-то здесь, здоровый, живешь, забот не зная".

Молюсь в молчанье строгом о всех больных в Ираке,
Заступник я пред богом за всех больных в Ираке,

Но если на чужбине она - в тисках болезни,
То я тону в пучине безумья, в смертной бездне.

Из края в край брожу я, мои разбиты ноги,
Ни вечером, ни утром нет к Лейле мне дороги.

В груди моей как будто жестокое огниво,
И высекает искры оно без перерыва.

Лишь вспомню я о Лейле, душа замрет от страсти,
И кажется: от вздохов рассыплется на части…

Дай мне воды глоточек, о юное светило,
Что и луну блистаньем и молнию затмило!

Ее чернеют косы, - скажи: крыла вороньи.
В ней все - очарованье, томленье, благовонье.

Скитаюсь, как безумный, любовью околдован,
Как будто я цепями мучительными скован.

С бессонницей сдружился, я стал как одержимый,
А сердце бьется, стонет в тоске непостижимой.

Весь от любви я высох, лишился прежней силы -
Одни остались кости, одни сухие жилы.

Я знаю, что погибну, - так надобны ль упреки?
И гибель не погасит любви огонь высокий.

Прошу вас, напишите вы на моей могиле:
"Любовь с разлукой вместе несчастного убили".

Кто мне поможет, боже, в моей любви великой
И кто потушит в сердце огонь многоязыкий?

* * *

Красавицы уничтожают поклонников своих.
О, если бы они умели страдать от мук живых!

Их кудри словно скорпионы, что больно жалят нас,
И нет от них противоядья, мы гибнем в тяжкий час.

Но, впрочем, есть противоядье: красавицу обнять,
Поцеловать ее, желая поцеловать опять

Ту, у которой грудь и плечи прекрасней жемчугов,-
Они белей слоновой кости и девственных снегов!

Красавицы в шелках блистают, одежда их легка,
Но кожу нежную изранить способны и шелка.

Их стан - тростинка, но при этом их бедра широки.
О, как стремлюсь я к тонкостанным всем бедам вопреки

О ты, что к юношам в жилища ночным приходишь сном,
К тебе еще я не стучался в молчании ночном.

* * *

У газеленка я спросил: "Ты милой Лейлы брат?"
"Да, - он ответил на бегу, - так люди говорят".

Ее подобье, ты здоров, а милая больна,-
Несправедливо! Ибо нам понятно: не она

Похожа на газель в степи, - приманку для сердец,-
А нежная газель взяла ее за образец.

* * *

Я понял, что моя любовь меня ведет туда,
Где нет ни близких, ни родных, где мне грозит беда,

Где лишь седло да верный конь - товарищи мои,
Где в одиночестве глухом пройдут мои года.

Привязанности все мои разрушила любовь
С такою силой, что от них не видно и следа.

Любви я предан целиком - и телом и душой.
Кто прежде так любил, как я? Никто и никогда!

* * *

"Ты найдешь ли, упрямое сердце, свой правильный путь?
Образумься, опомнись, красавицу эту забудь.

Посмотри: кто любил, от любви отказался давно,
Только ты, как и прежде, неверной надежды полно.

Кто любил, - о любви позабыл и спокоен весьма,
Только ты еще бредишь любовью и сходишь с ума!"

Мне ответило сердце мое: "Ни к чему руготня.
Не меня ты брани, не меня упрекай, не меня,

Упрекай свои очи, - опомниться их приневоль,
Ибо сердце они обрекли на тягчайшую боль.

Кто подруги другой возжелал, тот от века презрен!"
Я воскликнул: "Храни тебя бог от подобных измен!"

А подруге сказал я: "Путем не иду я кривым,
Целомудренный, верен обетам и клятвам своим.

За собою не знаю вины. Если знаешь мой грех,
То пойми, что прощенье - деяний достойнее всех.

Если хочешь - меня ненавидь, если хочешь - убей,
Ибо ты справедливее самых высоких судей.

Долго дни мои трудные длятся, мне в тягость они,
А бессонные ночи еще тяжелее, чем дни…

На голодного волка походишь ты, Лейла, теперь,
Он увидел ягненка и крикнул, рассерженный зверь:

"Ты зачем поносил меня, подлый, у всех на виду?"
Тот спросил: "Но когда?" Волк ответствовал: "В прошлом году".

А ягненок: "Обман! Я лишь этого года приплод!
Ешь меня, но пусть пища на пользу тебе не пойдет!.."

Лейла, Лейла, иль ты - птицелов? Убивает он птиц,
А в душе его жалость к бедняжкам не знает границ.

Не смотри на глаза и на слезы, что льются с ресниц,
А на руки смотри, задушившие маленьких птиц".

* * *

Странно мне, что Лейла спит в мирном, тихом доме,
А мои глаза пути не находят к дреме.

Лишь забудутся они, - боль их не забудет,
Стоны сердца моего сразу их разбудят.

Лейла, был со мной всю ночь образ твой чудесный,
Улетел он, как душа из тюрьмы телесной.

Долго не было его - прилетел он снова.
Где там ласка: упрекать стал меня сурово!..

* * *

Из амир-племени жену, навек разъединив
С ее роднёю, взял супруг из племени сакиф.

Когда въезжала Лейла в Нахль, был грустен влажный взгляд.
Верблюды, шею изогнув, смотрели всё назад.

В неволе милая моя у тучных богачей,-
Желают родичи ее лишь денег да вещей.

Но что придумать нам, друзья, но что нам сотворить,
Чтоб с Лейлой встретиться я мог и с ней поговорить?

А если сделать ничего не можем в эти дни,-
Что ж, невозможного хотим, увы, не мы одни.

На караван моей любви я издали смотрел.
Гнал ветер облако над ним, стремясь в чужой предел.

В долине между горных скал шумел речной поток,
Скакали кони по тропе, бегущей на восток.

А я смотрел на караван, что милую увез,
И мне казалось, что сейчас ослепну я от слез.

* * *

Газель, ты на Лейлу похожа до боли.
Ступай нее, достойная радостной доли:
От смерти спасло тебя сходство с подругой,-
Порвало силки, чтоб жила ты на воле.

* * *

Пусть, по ее словам, моя любовь ей не нужна,-
Я создан для ее любви, а для моей - она.

И если мысль - ее забыть - со мной тайком хитрит,
То совесть, эту мысль прогнав, мне правду говорит:

Моя подруга создана отрадою самой,
Она мила, она стройна, она сходна с весной!

О, если б я огонь извлек, что в сердце я таю,
Объял бы с головы до ног он милую мою,

Любовь, что дремлет у меня во глубине души,
Баюкала б ее, склонясь над ней в ночной тиши.

"Ты видишь, - другу я сказал, - как Лейла мне мила,
Как велика моя любовь и как ее мала".

* * *

Когда нельзя прийти мне к Лейле, - вдали от милой, безутешен,
Я плачу, как больной ребенок, что амулетами увешан.

Кто нескудеющие слезы, кто слезы жаркие остудит?
Им, как моей разлуке с милой, мне кажется, конца не будет!

На суток несколько в Зу-ль-Гамре я сам расстался с ней когда-то,
Как я раскаиваюсь в этом, как тяжела была утрата!

Когда прошли те дни Зу-ль-Гамра, - разлуки наступили сроки,
Я совести своей услышал невыносимые упреки.

О, как я мучаюсь в разлуке и поутру и на закате,-
Так любящая мать страдает вдали от своего дитяти.

Мне стоит о тебе подумать, как я теряю всякий разум,
Пока я на тебя, безумный, хотя б одним не гляну глазом.

Но я мечтаю, что однажеды с тобою встречусь в день отрадный, -
Так умирающий от жажды мечтает о воде прохладной.

* * *

Я влюблен, и состраданья лишь от господа я жду:
От людей я вижу только притесненье и беду.

По ночам гляжу на звезды, вечной болью изнурен,
А мои друзья вкушают в это время сладкий сон.

Я задумчив и печален, я безумием объят,
А мое питье и пища - колоквинт и горький яд.