Таинственным знаньем пронизана память,
Подземные воды горят от свечи,
Трепещет и искрится бледное пламя
И в судьбы столетий бросает лучи.
Как будто сам Бог у меня за спиною
(Треножник из бронзы украсила вязь),
Он водит моею дрожащей рукою,
Небес и земли повелитель и князь.
Я вижу, как рушатся царские троны,
Когда их сметает людской ураган,
Республику сделает хуже короны
И белых и красных жестокий обман.
Суровый правитель появится в мире,
И в тине погрязнет ладья рыбака.
Ведь войн не унять самым ласковым лирам,
И быть деспотизму в грядущих веках.
Уходят они без тяжелых сражений,
Страну обоюдное горе гнетет,
Кому же Нарбонн с Каркассоном поверят.
Когда же смиренье в два сердца войдет?
За что будет выклеван глаз у Равенны,
И вырастут крылья у яростных ног?
Пусть двое возводят Туринские стены:
Свобода для Галлии выше тревог.
Вознесся глава фанатической секты,
Чьи волосы огненным вспыхнут костром,
Четырнадцать мудрому верят проекту,
Крестом, как мечом, сокрушая добро.
Быть часто во мгле и свободе, и солнцу.
Попал Гелиополис в тягостный плен.
Он данью и злом будет дико раскромсан,
И высосет Адрия кровь его вен.
Ну как, Ромулоиды, тяжко на свете?
На вас африканская буря идет,
И львиным прыжком наказующий ветер
Мальтийские земли за глотку возьмет.
Сержанты в строю возле клети железной,
Где мучатся семеро царских детей,
Под ними разверзлись все адские бездны.
Старик и ребенок во власти смертей.
С Сицилией вместе в единой орбите,
Неаполь крепит королевство Леон.
К союзу пожары и меч подключите:
Мозг Рима потерпит ущерб и урон.
Он лестно дорвется до власти порочной,
Позер и скотина, воспрявший с низов.
Он звезды сорвет политической ночью.
Вероною правит хвастливая кровь.
Не зря поспешили изгнанники клясться
Властителя силой с поста устранить,
Пусть в шахтах секреты врагов сохранятся.
И заговор старец сумеет разбить.
Славянский народ под ненастливым знаком,
Их тюрьмы и песни царям их не впрок,
На смену придет, как священный оракул,
Схоласт и догматик и ложный пророк.
Нам Марс угрожает военною силой,
Сквозь семьдесят битв предстоит нам пройти,
Должно быть, и Церковь сорвется в могилу,
От зла никого не удастся спасти.
Чума и война, человечество вздыбив,
Столетья ведут к моровому концу,
И выплеснет пруд пресноводную рыбу,
Чтоб звезды летели навстречу Стрельцу.
Лет сорок быть радуге с новым потопом,
Огромною аркой блеснув над водой,
И сорок лет засуха пыль будет сыпать на тропы
И сеять пустыни под гиблой звездой.
Зачем не едины беспечные галлы?
На Францию новый идет Магомет!
Италия! Море качать корабли не устало.
Марсель! В парусах неприкаянный свет.
Все небо в огне из-за змиев бездушных.
Прольется испанцем троянская кровь,
И вождь побежденных, врагам непослушный,
В болотной глуши стал разыскивать кров.
Во Франции ставят чужие палатки,
И грохот орудий раздался уже.
Тур, Нант и Блуа на позиции шаткой,
Шатаются Реймс, Орлеан и Ажан.
Не бойтесь пока что загадочной глины,
Насквозь пропитавшей сырую скалу,
Оттуда, из бездны, и вырвут актиний,
Как зверя, врученного новому злу.
Разруха и смерть оседлают науку.
Вся жизнь потеряет и ценность, и смысл,
А Лангр и Отгон ждут и стужа, и муки,
От войн и Шелон не поднимется ввысь.
Кабан с леопардом в неистовых схватках
На Марсовом поле встречают восход,
Орлиные крылья близ солнца так ярки,
Орла леопард, как спасителя, ждет.
Пусть небо осудит поверженный город.
Орел позабыл уцелевших врагов,
Хотя Мантуя и Кремона не скоро
Забудут про боль от былых батогов.
Мне дорог поборник отверженных знаний,
Вчерашний еретик, сегодня - герой,
Честь пастору, что обновит мирозданье,
Хоть древнее стало седою золой.
Большой человек погибает от молний.
Паденье другого предчувствует ночь.
Конфликт Реймс и Лондон надолго запомнят.
Тосканье холеру осилить невмочь.
Страшитесь паденья Кайенского дуба,
Зарыто сокровище где-то вблизи,
Но глаз смельчака, что его раздобудет,
С разбега копье боевое сразит.
Пусть башня у Роны трепещет от страха:
С Испании двинулись стаи фусте.
О Либра и Таурус! Все станет прахом,
Скот, люди, довольство не выживут здесь.
Моим современникам трудно поверить
В железных амфибий морей и земли,
Но эти чудовища выйдут на берег,
Крутая волна закипает вдали.
Потрепано бурями странное судно,
И видят неведомый порт паруса.
Но ветку от пальмы всем выловить трудно,
И смерть с грабежами клеймят небеса.
Знак Солнца троих награждает победой
Нежданною: Льва с Петухом да Орла.
Вся Франция вытерпит войны и беды,
Монарх Кастильянский войны не узнал.
Величье империи все-таки сгинет,-
И скипетр положит такая страна,
Земель завоеванных нет и в помине,
Остался без зерен кровавый гранат.
Шатается мост у огромной равнины.
Лев цезаря сильное войско ведет,
Он лапой весь град норовит опрокинуть,
Но только запоры с ворот не собьет.
Парит над окном эта хищная птица,
Предчувствуя в Галлии рокоты битв.
Боль слабых, поверь, в торжество превратится,
И добрые знаки растут из молитв.
Глаз в шлеме златом, как в тюрьме или клетке,
Он выбит, падучею ставши звездой,
В турнире лев старый был менее крепким,
Чем хитрый, отчаянный лев молодой.
Я знаю: монарх наконец пожалеет,
Что прежде щадил он врага своего.
Врага устраняют жестокой идеей,
Казнив всю родню и всех близких его.
Волною вечерней тот порт не шатает,
Затоплено Солнце под гладью морской.
Мосты и гробницы вражда разметает,
Великий народ воевал сам с собой.
Здесь Солнце с Орлом достигают победы
И милость поверженным громко сулят.
Но кто остановит грядущие беды?
Мечте об отмщенье поверженный рад.
Вождя задушили в его же кровати
За то, что обычай и честь предавал.
Теперь трех империй никчемны печати,
Раз писем с пакетами труп не читал.
И Константинополь закон свой изменит,
Пришедший с Египта составит эдикт,
Так тягостен звон отуреченных денег,
И дух безрассудства в реформы проник.
Немногих бежавших печаль да покинет
(Осада сжимала весь город в руке),
Пусть мать обнимает спасенного сына,
Принесшего письма и яд в узелке.
Где спрятаны кости влюбленных и Пселла?
Их дьяволы ищут в погасшей золе.
И десять апрельских календ преуспели
Воспрянуть из сумерек в Готтском числе.
Пусть смены империй командуют миром,
И пусть потрясенья страшат королей,
Нам мысль, как колонну, оставил Порфирий,
Приветствуя высь на щербатой скале.
Наступят жестокие годы лишений,
И воск будет стоить дешевле, чем мед.
Монахи и пастыри - жертвы гонений,
И ветер безбожные песни поет.
Догматиком создана новая вера.
Все зрелища славят великий обман.
Зверей благородною меркою мерят,
И зло как добро преподносится нам.
Великий огонь падал с гневного неба.
Три ночи стонала от взрывов земля.
Верь в чудо, напуганный, где бы ты ни был,
Нам Экс и Миранд горевать не велят.
Женевское озеро вытерпит скуку
Надменных, пустых и коварных речей.
Чинушам и всем дипломатам наука:
Не верьте в политику мертвых лучей.
Все гаснет, все гибнет и рушится в Лету.
Я слышу биенье последних сердец.
Пять тысяч годов да еще пять веков жить осталось свету,
И наша история встретит конец.
Проснется Восток в восемнадцатом веке.
Там даже снега оживут под луной.
Весь Север великого ждет человека:
Он правит наукой, трудом и войной.
Какая страна родилась в океане,
Где праздник справляют однажды в четверг,
К ее берегам мысль с энергией тянет,
И тянет ковчеги для наций и вер.
Когда три созвездья приходят в смятенье,
Реформы повенчаны с мраком и злом,
Спаси, Бог, Италию с Францией от столкновений:
Ведь смутное время в их земли пришло.
Два зла Скорпион совместил воедино:
Великий подвижник так зверски убит.
Европа утратила лучшего сына,
И церковь и трон там чума навестит.
Пусть новое золото люди добудут
И много найдут серебра в рудниках,
Но миру от этого счастья не будет:
Законы и совесть рассыплются в прах.
Злой людям придется дышать атмосферой,
Раз деспот возглавит кровавый совет,
Когда переменит законы и эры
Двух яростных бунтов мятущийся свет.
Растут в городах вавилонские башни.
На стены их брызжет народная кровь,
И весь небосвод будет гневом окрашен,
Чума с грабежами появится вновь.
Позднее иль раньше придут перемены.
Гоненья и ужас никто не смягчит.
Луной правит ангел, вскрывающий вены,
И небо дымящейся кровью чадит.
Итак, договор разрывается в клочья,
И кровь потечет из словесной борьбы;
Раз Солнце и меда, и сливок захочет,
То гневом пронизаны зовы трубы.
Вам странен уродец с двумя головами?
И будут четыре руки у него,
Но, если уж праздник Аквилла прославит,
Фоссан и Турин убегут от врагов.
Осыпан был пеплом изгнанников остров,
На смерть их ведет хромоногий маньяк,
Их жгут на кострах подлецы и прохвосты,
Но слово погибших пробьется сквозь мрак.
Рожден близ Италии дерзкий воитель,
Империя будет в мятежной стране!
Но сколько солдат за тебя перебито,
Чудесный мясник, в безуспешной войне!
Республика дышит несчастьем и грязью,
Зато разрастется ее аппарат,
С ней Швеция рвет ослабевшие связи,