В истории свернутых много страниц,
Так судьбы изгнанников мы проглядели,
Хоть правда о прошлом осталась у них.
Итак, два цветка слишком поздно погибли,
Пред сильным законом безвредна змея.
В Савое, в Монако мучения были,
И всадников злая ведет колея.
Семь лет в ней сидело глубокое горе,
И спала в постели с ней женская честь,
Ей гордость служила на троне опорой.
Как долго ей крест одиночества несть?
Я знаю, свой флот обновит Барселона,
Чтоб выиграть больше земель и морей,
К чему каравеллам бродячим законы,
Раз совесть и сила сорвались с цепей?
До полувойны разрослись несогласья
Меж серой рубахой и важным бюро.
Правленье под стражей, грабитель - у власти,
И месса в соборе не дышит добром.
Быть сильному землетрясенью в апреле,
И выплюнет мрамор гробницы земля,
Дрожь древних костей люди скрыть не хотели,
Монашеский орден создать здесь велят.
Настанут эпохи великих империй,
В несчастье и зле там живет человек,
Когда ж у темниц будут выбиты двери
И вольно вздохнет обездоленный век?
Солдатское сердце взрывается в бунте,
Доспехи и ночью, при звездах, блестят,
Противники Альбы - без прочного грунта,
И десять на главного злобно глядят.
Совсем не того ожидали так долго,
Ведь выпрыгнул зверь из народной мечты.
Нагих и голодных мятеж взял в дорогу,
С гор катится буря и в души стучит.
Его нарекут победителем мира,
Чайрен наречен властелином земли.
Раз небо вдали от суровых кумиров:
Террору и страху наш мир - не молись!
Они, точно праздник, справляли поминки:
Великий правитель скончался вчера,
Но тень его с лестью была в поединке,
Идя под защитой Креста, Льва, Орла.
Она станет жертвой неправого гнева,
На казнь обряжают супругу и мать,
Здесь суд сеет зерна преступного сева,
Там небо сумеет ее оправдать.
Монаху и мастеру люб этот город,
И оба сидели у стен и у врат.
У женских секретов сломались опоры,
И похоть не сможет бессовестно врать.
Изгнанники, верьте, на родине будут,
Пускай им грозят отовсюду враги,
Триумф возрожденных никто не забудет,
Семидесяти трем казнь не вправит мозги.
Он был отличен королевским указом
И флот покидал для высоких постов,
Но семь лет спустя был отозван приказом,
И варвар к Венеции будет суров.
Пусть храм устрашит рукоятка кинжала.
Антенор! Твой город тирана убил.
Растоптаны те, что ему угрожали.
Такой деспотизм народ не любил.
У немцев победы ведут к пораженьям,
Один из двух флотов Италии верен стране,
Имолу, Флоренцию ждут пораженья,
Отца вместе с сыном убили в шатре.
Ну что ж, полумесяц в Селине, с победой!
Рим ищет защиты и прав у Орла,
Тицин и Милан этих бед не изведал.
Великий король! Знай об этих делах.
Вблизи от Тицина французские силы
Под синей горой этот мыс возведут.
И распря тут водную роет могилу,
Раз души усопших разлив По клянут.
Фезанская армия хлынет в Европу
Под отблеск пожаров на взмахах меча,
Всю зелень и синь черным дымом затопит,
И вождь азиатов руины встречал.
Тоска пролилась в колокольные гулы,
И кровь генуэзца Женева и остров прольют,
Стон, вопль, мучения с бурей проснулись,
И бесчеловечность найдет здесь приют.
Племянник у Папы идет в дезертиры,
И семь христолюбцев настигли его,
Ударив в лицо кулаком, точно гирей,
Один из них позже добьется всего.
Он в Бельгии встречен с великим почетом,
Но жизнь триумфальный срывает парад.
Век грубо порвет с позолоченным гнетом,
И он уж теперь своей славе не рад.
Кто хочет, чтоб Клавдий не правил бы Спартой, -
Берется за козни, интриги, обман;
Правитель охаян с преступным азартом,
Хоть все в обвинениях - ложь и туман.
Захвачен французами город у Тарса,
Тюрбан был пленен победившим Крестом.
За нас португалец, чтоб Павлова слава не гасла,
Урбан станет светочем римских мостов.
Бывает, что сны выдают в нас пророков,
И в это поверил великий Прелат,
Гасконский монах говорил с ним до срока,
Что выборам будет он искренне рад.
Провел неудачливо выборы Франкфурт
И этим усилил враждебный Милан.
Разбив Лорелей златокрылые арфы,
Над Рейном солдатский гремит барабан.
Друзья не хотят его видеть скитальцем,
И с ними король был у речки Хебрус,
В горах Пиренейских он мог бы остаться,
Но землетрясенье наводит на грусть.
Вся плоть золотистым пропитана медом,
И связанный между двух лодок лежит,
Он сходит с ума от пчелиного сброда,
Сонм крохотных жал эту жизнь сократит.
Столетья взлелеют фальшивых пророков,
Которые тьму принимают за свет.
За что ж ясновидцы в опале у рока?
Нептун из пучины пошлет им привет.
Он был словно буря в сраженьях на море,
Его называли грозой берегов,
Бежал он из плена, шагнув через горе,
Агриппа спасен для научных трудов.
Предатель вождя ублажает принцессой,
И стала тоска неземной красотой,
Весь город клянет королевского беса,
Пожаром прославлены меч и разбой.
Прелат пострадает от зависти черной,
Гонец и он сам - в западне у других,
Зачем же на свете деяньем позорным
Расколото дерево статуй святых?
Не зря запретят боевые доспехи,
Не всех угостят у дворцовых дверей,
Яд в блюде с клубникой не горд был успехом,
Раз жертвы кричали убийцам: "Скорей!"
Навет был обрушен на младшего сына,
Чтоб грозное дело в стране затевать,
Но старшему ясно, что брат неповинен,
И оба смогли клевету обуздать.
Мундиры солдат затопили весь город,
Сегодня пощады не ждать никому,
Один лишь не схвачен сверхзорким дозором,
И трупы убитых живых не поймут.
У дикого жара могучий источник,
Когда на термометре сорок и пять,
До неба взметнулися пламени клочья,
Норманнам ответ на процессе держать.
Безглавый собор над небесной пустыней…
Огромнейший город в руинах лежит,
Яд, смешанный с кровью, двух рек не покинет,
И месяц и солнце злой дух сторожит.
Да! Лагерь был смят и повергнут в несчастье.
Противник умел расправляться с врагом,
Для ульев из пчел одичалых расплата, поверь, сладострастна:
Узрят Пиренеи ответный разгром.
Небо видимо с амфитеатра,
Дочь Лауры больна и грустит,
Ведь опасность вблизи, и она неотвратна,
Бог четырежды бывших в плену да хранит.
Центурия VII
Воззвание против косных критиков
Меня поучать не ханжам и профанам,
Клянут меня варвар, глупец, астролог;
У судеб земли исцеляю я раны,
Меня вдохновляет всезнающий Бог.