- Эх, кабы дал нам бог очутиться сейчас на суше, - молвил Панург, - и чтобы у каждого из вас, страстных мореплавателей, оказалось по двести тысяч экю! Я бы ради такого случая подоил козла и натолок вам воды в ступе. Послушайте, я даже согласен на всю жизнь остаться холостяком, только устройте так, чтобы я мог сойти на берег, и дайте мне лошадку, а без слуги-то я уж как-нибудь обойдусь. Уход за мной лучше всего бывает тогда, когда у меня нет слуги. Плавт верно заметил, что число наших крестов, то есть огорчений, докук и неурядиц, соответствует числу наших слуг, даже если слуги лишены языка - самого опасного и зловредного их органа, из-за которого для них были придуманы пытки, муки и геенны, а не из-за чего-либо другого, хотя в наше время за пределами нашего отечества доктора прав алогично, то есть неразумно, толкуют это место в самом расширительном смысле.
Тут вплотную к нам приблизился груженный барабанами корабль, среди пассажиров коего я узнал людей почтенных, между прочим Анри Котираля, старинного моего приятеля; на поясе у него висел, как у женщин - четки, большущий ослиный причиндал, в левой руке он держал, засаленный, замызганный, старый, грязный колпак какого-нибудь шелудивого, а в правой - здоровенную кочерыжку. Узнав меня, он вскрикнул от радости и сказал:
- А ну, что это у меня? Поглядите (тут он показал на ослиный причиндал), вот настоящая альгамана, докторская шапочка - это наш единственный эликсир, а вот это (он показал на кочерыжку) - это Lunaria major. К вашему возвращению мы добудем философский камень.
- Откуда вы? - спросил я. - Куда путь держите? Что везете? Знаете теперь, что такое море?
- Из Квинты. В Турень. Алхимию. Как свои пять пальцев.
- А кто это с вами на палубе? - спросил я.
- Певцы, музыканты, поэты, астрологи, рифмоплеты, геоманты, алхимики, часовых дел мастера, - отвечал он, - все они из Квинты и везут с собой оттуда прекрасные, подробные рекомендательные письма.
Не успел он договорить, как Панург в запальчивости и раздражении вскричал:
- Вы же все умеете делать, не исключая хорошей погоды и маленьких детей, так почему же вы не возьмете наш корабль за нос и без промедления не спустите его на воду?
- Я это как раз и думал, - отвечал Анри Котираль. - Сей же час, сию же минуту вы будете сняты с мели.
И точно: по его распоряжению выбили дно у семи миллионов пятисот тридцати двух тысяч восьмисот десяти больших барабанов, прорванной стороной повернули барабаны к шканцам и туго-натуго перевязали канатами, нос нашего корабля притянули к их корме и прикрепили к якорным битенгам. Затем одним рывком корабль наш был снят с мели, и все это было проделано с легкостью необычайною и ничего, кроме удовольствия, нам не доставило, ибо стук барабанов, сливаясь с мягким шуршаньем гравия и подбадривающим пением матросов, показался нам не менее приятным для слуха, чем музыка вращающихся в небе светил, которую Платон будто бы слышал ночами во сне.
Не желая оставаться у них в долгу, мы поделились с ними колбасами, насыпали им в барабаны сосисок и скатили к ним на палубу шестьдесят две бочки вина, но тут на их корабль совершили внезапное нападение два громадных физетера и вылили на него столько воды, сколько не наберется в реке Вьенне от Шинона до Сомюра, и эта вода залила им все барабаны, замочила им все реи и просочилась через воротники в штаны. Панург, глядя на это, пришел в восторг неописуемый и так натрудил себе селезенку, что боли у него потом продолжались свыше двух часов.
- Я было хотел угостить их вином, а тут вовремя подоспела вода, - сказал он. - Пресной водой они гнушаются, они ею только руки моют. А вот эта прелестная соленая водичка послужит им бурою, селитрою, аммиачного солью в кухне Гебера.
Нам не представилось возможности еще с ними побеседовать, ибо первый порыв ветра тотчас же отнял у нас свободу управления рулем, и тогда лоцман упросил нас всецело положиться на него, с тем чтобы самим кутить без всякой помехи, если же мы, дескать, хотим благополучно добраться до королевства Квинты, то нам надлежит обходить вихрь и плыть по течению.
Глава XIX.
О том, как мы прибыли в королевство Квинтэссенции, именуемое Энтелехией
На протяжении полусуток мы благоразумно обходили вихрь и только на третий день, заметив, что воздух сделался прозрачнее, благополучно вошли в гавань Матеотехнию, неподалеку от дворца Квинтэссенции. В гавани нам бросилось в глаза, что арсенал охраняет великое множество лучников и ратников. Сперва мы было струхнули, да и было отчего, - они отобрали у нас оружие и дерзко с нами заговорили:
- Откуда, молодцы, путь держите?
- Из Турени, братцы, - отвечал Панург. - Следственно, мы из Франции, и нас снедает желание поклониться госпоже Квинтэссенции и посетить достославное королевство Энтелехию.
- Как вы сказали? - переспросили они. - Вы говорите Энтелехия или же Энделехия?
- Братцы, голубчики! - сказал Панург. - Мы люди простые, дурашливые, уж вы не осудите грубый язык наш, зато сердца у нас чистые и бесхитростные.
- Мы неспроста задали вопрос, знаете ли вы, какая между этими двумя словами разница, - продолжали они. - Из Турени у нас перебывало много народу - все, как на подбор, славные увальни, и слово это они выговаривали правильно, а вот из других краев к нам приезжали гордецы, надутые, как шотландцы, и не успеют, бывало, приехать, сейчас же давай с нами препираться, ну да разве им что внушишь? Шиш! У вас у всех там столько свободного времени, что вы не знаете, куда его девать, и тратите вы его на то, чтобы говорить, спорить и писать всяких! вздор о нашей госпоже королеве. Цицерон не нашел ничего лучшего, как отвлечься ради этого от своего Государства, и Диоген Лаэртский туда же, и Феодор Газа, и Аргиропуло, и Виссарион, и Полициано, и Бюде, и Ласкарис, и все эти чертовы пустоголовые мудрецы, коих число было бы не так велико, когда бы к ним уже в наше время не присоединились Скалигер, Биго, Шамбрие, Франсуа Флери и еще какие-то саврасы без узды. Эх, жабу им в горло и в зев! Ну уж мы их…
- Эге-ге, да он льстит чертям! - пробормотал Панург.
- Вы же сюда прибыли не для того, чтобы защищать их дурачества, у вас и намерений таких нот, а потому мы с вами не будем больше о них говорить. Аристотель, основоположник и образец всякой философии, является крестным отцом нашей госпожи королевы, и он весьма удачно и метко назвал ее Энтелехией. Энтелехия - вот ее настоящее имя. С…ь мы хотели на тех, кто назовет ее иначе. Кто назовет ее иначе, тот попадет пальцем в небо. А вас - милости просим!
Они заключили нас в свои объятия, и это привело нос в восторг. Панург шепнул мне на ухо:
- Ну как, брат, страшновато тебе было во время этой осады?
- Слегка, - отвечал я.
- А мне было страшнее, - признался он, - чем некогда воинам Ефраимовым, когда их убивали и топили галаадитяне за то, что они вместо "шибболет" выговаривали "сибболет".
А ведь во всей Босе не найдется такого человека, который целым возом сена сумел бы заткнуть мне задний проход.
Засим военачальник молча и с великими церемониями повел нас во дворец королевы. Пантагрюэль хотел с ним о чем-то поговорить, но военачальник, так и не дотянувшись до его уха, потребовал лестницу или же высокие ходули.
- Баста! - сказал он наконец. - Была бы на то воля нашей королевы, мы бы с вами сравнялись в росте. И так оно и будет, стоит ей только пожелать.
В первых галереях мы встретили тьму-тьмущую больных, коих расставили по разным местам соответственно многоразличию заболеваний: прокаженные толпились совсем отдельно, отравленные - в одном месте, чумные - в другом, с дурной болезнью - в первом ряду и т. п.
Глава XX.
О том, как Квинтэссенция лечила болезни музыкой
Во второй галерее военачальник показал нам молодую даму (хотя ей было по малой мере тысяча восемьсот лет ), красивую, изящную, пышно одетую, окруженную придворными дамами и кавалерами.
- Сейчас не время с ней говорить, - заметил военачальник, - вы только следите внимательно за всеми ее действиями. У вас там, в ваших королевствах, иные короли фантастическим способом лечат некоторые болезни, как-то: золотуху, падучую, а равно и перемежающуюся лихорадку, - лечат возложением рук, и ничем больше. Наша королева лечит от всех болезней, не прикасаясь к недугующим, а лишь наигрывая им ту или иную, в зависимости от заболевания, песенку.
Тут он показал нам органы, коих звуки творили чудеса. Они поражали необыкновенным своим устройством: трубы, в виде палочек, были из кассии, музыкальный ящик - из бакаутового дерева, пластинки - из ревеня, педали - из турбита, клавиатура - из скаммонии.