Дабы удостовериться в том, что я свидетельствую не ложно, обратите внимание на их ясли: они устроены ниже кормушек. Об этом вы когда-нибудь вспомните. И если на мир обрушатся чума, голод, война, ураган, землетрясение, пожары и другие бедствия, то не объясняйте их неблагоприятным совпадением планет, злоупотреблениями римской курии, тиранией царей и князей земных, лукавством святош, еретиков, лжепророков, плутнями ростовщиков и фальшивомонетчиков, невежеством и бесстыдством лекарей, костоправов и аптекарей, распутством неверных жен - отравительниц и детоубийц, - нет, вы всё приписывайте той чудовищной, неизъяснимой, неимоверной и безмерной злобе, которая беспрерывно накаливается и изготовляется в горнах Пушистых Котов. Люди так же мало о ней знают, как о еврейской каббале, - вот почему Пушистых Котов ненавидят, борются с ними и карают их не так, как бы следовало. Но если их когда-нибудь выведут на чистую воду и изобличат перед всем светом, то не найдется такого красноречивого оратора, который бы силою своего искусства их защитил; не найдется такого сурового, драконовского закона, который бы, грозя всем ослушникам карой, их охранил; не найдется такого правителя, который бы своею властью воспрепятствовал тем, кто, распалившись, вздумал бы загнать их всех в нору и сжечь живьем. Родные их дети, Пушистые Котята, и ближайшие их родственники не раз, бывало, в ужасе и с отвращением от них отшатывались. Вот почему, подобно Гамилькару, который заставил сына своего Ганнибала присягнуть и торжественно обещать всю свою жизнь преследовать римлян, покойный отец мой взял с меня слово, что я не уйду отсюда до тех пор, пока на Пушистых Котов не упадет с неба молния и не испепелит их как вторых титанов, как святотатцев и богоборцев, раз уж у людей до того очерствели сердца, что если в мире народилось, нарождается или же вот-вот народится зло, то сами они о нем не вспоминают, не чувствуют его и не предвидят, а кто и чувствует, те все равно не смеют, не хотят или же не могут искоренить его.
- Вот оно что! - сказал Панург. - Э, нет, я туда не ходок, вот как бог свят! Пойдемте назад! Бога ради, пойдемте назад!
Я побирушкой удивлен сильней,
Чем молнией в один из зимних дней *.
Когда же мы повернули назад, то оказалось, что дверь заперта, и тут нам сказали, что войти-то сюда легко, как в Аверн, а выйти трудно, и что без пропуска и разрешения нас не выпустят на том основании, что с ярмарки уходят не так скоро, как с базара, и что ноги у нас в пыли.
Совсем, однако ж, худо нам пришлось, когда мы попали в Застенок, ибо за пропуском и разрешением мы принуждены были обратиться к самому безобразному из всех кем-либо описанных чудищ. Звали его Цапцарап. Ни с кем не обнаруживал он такого разительного сходства, как с химерой, сфинксом, Цербером или же с Озирисом, как его изображали египтяне, а именно - с тремя сросшимися головами: головою рыкающего льва, лающего пса и воющего волка, причем все эти головы обвивал дракон, кусающий собственный хвост, а вокруг каждой из них сиял нимб. Руки у него были все в крови, когти, как у гарпии, клюв, как у ворона, зубы, как у четырехгодовалого кабана, глаза, как у исчадья ада, и все тело его покрывала, ступковидная шапка с помпонами в виде пестиков, так что видны были только когти. Сиденьем для него самого и для его приспешников, Диких Котов, служили длинные, совсем новенькие ясли, над которыми, как нам рассказывал нищий, висели вверх дном весьма вместительные и красивые кормушки.
За сиденьем эрцгерцога красовалось изображение старухи в очках, державшей в правой руке чехол от серпа, а в левой - весы. Чаши весов представляли собою две бархатные сумки, из коих одна, доверху набитая мелочью, опустилась, другая же, без всякого груза, высоко поднялась. Сколько я понимаю, то было олицетворение Цапцарапова правосудия, совершенно, молвить кстати, не соответствовавшее представлениям древних фиванцев, которые после смерти дикастов своих и судей ставили им статуи, глядя по заслугам, из золота, из серебра или же из мрамора, но непременно безрукие.
Как скоро мы явились пред очи Цапцарапа, какие-то люди, облаченные в сумки, в мешки и в большущие обрывки документов, велели нам сесть на скамью подсудимых.
- Друзья мои небокоптители! Я с таким же успехом могу и постоять, - сказал Панург, - а то для человека в новых штанах и коротком камзоле скамья ваша будет чересчур низка.
- Сядьте! Сколько раз вам повторять! - крикнули ему. - Коли не сумеете ответ держать, земля тот же час разверзнется и всех вас поглотит живьем.
Глава XII.
О том, как Цапцарап загадал нам загадку
Как скоро мы сели, Цапцарап, окруженный Пушистыми Котами, злобно нам крикнул:
- А ну давай-ка, давай-ка!
- А ну давай-ка выпьем! - процедил сквозь зубы Панург.
- Какая-то блондинка, без мужчины
Зачав ребенка, родила без муки
Похожего на эфиопа сына,
Хоть, издавая яростные звуки,
Прогрыз он ей, как юные гадюки,
Весь правый бок пред тем, как в мир явился.
Затем он дерзко странствовать пустился -
Где по земле, ползком, а где летя, -
Чему немало друг наук дивился,
Его к людскому роду сопричтя *,
- А ну давай-ка разгадай-ка мне эту загадку, - продолжал Цапцарап, - а ну сей же час давай-ка отвечай-ка, что это значит.
- Ну вот ей-богу, будь у меня дома сфинкс, вот как у Верреса, который, ну вот ей-богу, является одним из ваших предшественников, - сказал я, - ну вот ей-богу, я разгадал бы загадку, ну вот ей-богу! Но только я при сем не присутствовал, ну вот ей-богу, я к этому делу не причастен!
- А ну давай-ка, давай-ка, - снова заговорил Цапцарап, - клянусь, не говоря худого слова, Стиксом, а ну давай-ка я тебе докажу, давай-ка, давай-ка докажу, что лучше было бы тебе попасться в когти к Люциферу, нежели к нам, - а ну давай-ка, давай-ка! Посмотри на наши когти, а ну давай-ка, давай-ка! Ты ссылаешься, дубина, на свою непричастность, как будто это может избавить тебя от пыток. А ну давай-ка, давай-ка, послушай, что я тебе скажу, давай-ка: законы наши - что паутина, в нее попадаются мушки да бабочки, - а ну давайте-ка, давайте-ка! - меж тем как слепни прорывают ее насквозь. Мы тоже за крупными мошенниками и за тиранами не гонимся, - они плохо перевариваются, от них, кроме вреда, ничего бы нам не было. Вы же, ни в чем не повинные, давайте-ка, давайте-ка, мои милые, - сам старший черт сейчас отпоет вас.
Брату Жану Виновкусителю наскучили речи Цапцарапа.
- Эй, господин черт в юбке! - сказал он. - Как он может объяснить тебе то, о чем он не имеет понятия? Ты хочешь, чтобы тебе врали?
- А ну давай-ка, давай-ка прикуси язык! - сказал Цап-царап. - За все время моего царствования не было еще такого случая, чтобы кто-нибудь заговорил, не дожидаясь вопроса. Кто спустил с цепи сумасшедшего этого болвана?
- Ты врешь, - сказал брат Жан, не разжимая губ.
- А ну давай-ка, давай-ка! Настанет твой черед отвечать - вот тут-то ты и узнаешь, почем фунт лиха, подлец!
- Ты врешь, - беззвучно произнес брат Жан.
- А ну давай-ка, давай-ка! Ты думаешь, здесь тебе академический лес, где бродят без всякого дела любители и искатели истины? Нет, брат, давай-ка, давай-ка, - у нас совсем иные порядки: здесь у нас смело говорят о том, чего не знают. А ну давай-ка, давай-ка! Здесь у нас сознаются в том, чего и не думали делать. А ну давай-ка, давай-ка! Здесь у нас с видом знатоков рассуждают о том, чему никогда не учились. А ну давай-ка, давай-ка! Здесь у нас, когда бесят, велят запастись терпением, бьют, а плакать не дают. А ну давай-ка, давай-ка! Я вижу, ты никем не уполномочен, а ну давай-ка, давай-ка, трясучка тебе в бок, а ну давай-ка, давай-ка, женись-ка на лихоманке!
- Бес, архибес, пантобес! - вскричал брат Жан! - Ты что же это, вздумал женить монаха? Эге-ге! Ну так ты еретик!
Глава XIII.
О том, как Панург разгадывает загадку Цапцарапа
Цапцарап, делая вид, что не слышит, обратился к Панургу:
- А ну давай-ка, давай-ка, давай-ка! Что ж ты молчишь, шут гороховый?
Панург же на это ему ответил:
- А, да ну его к черту! Видно уж, пришла наша погибель, ну ее к черту, коли невинность здесь не ограждена, а черт, ну его к черту, отпевает покойников! Ну его к черту, я согласен заплатить за всех, только отпустите нас. Я больше не могу, ну его к черту!
- Отпустить? А ну давай-ка, давай-ка! - воскликнул Цапцарап. - За триста лет никто еще отсюда не уходил, не оставив шерсти, а чаще всего и шкуры. А ну давай-ка, давай-ка! Подумай сам, давай-ка, давай-ка: выходит, стало быть, мы с тобой поступили несправедливо? Ты и так человек несчастный, но ты будешь еще несчастнее, ежели не разгадаешь загадки. А ну давай-ка, давай-ка, - что она означает?
- Вот что, - отвечал Панург: - черный долгоносик родился, ну его к черту, от белого боба, ну его к черту, благодаря дыре, которую он в нем прогрыз, ну ее к черту, и он то летает, то ползает по земле, ну его к черту. Пифагор же, старейший любитель мудрости, то есть по-гречески - философии, ну ее к черту, утверждал, что долгоносик через метемпсихоз, ну его к черту, получил на придачу еще и человеческую душу. Если б вы были люди, ну вас к черту, то, по мнению Пифагора, после вашей лихой смерти души ваши вошли бы в тела долгоносиков, ну их к черту, ибо на этом свете вы все только грызете да жрете, а на том свете,
Осатанев от адской муки,
Вы грызть бы стали, как гадюки,
Бока своих же матерей *.