Свои молитвы Хиневич называет "Правьславлением", ассоциируя православие с "прославлением Прави и Слави", где "Правь" означает "мир светлых богов", а "Славь" – "светлый мир". Исходя из таких представлений, он этимологизировал и термин "славяне", связывая их с теми, кто "славит светлых древних богов" (Хиневич 2000: 17). При этом он приписывает истоки своего учения "допотопным предкам", "великой расе", имевшей не только единый язык, но и общие верования. Таковой для него является "белая раса", к которой он относит не только индоевропейцев, но и этрусков, сирийцев и египтян, что позволяет ему свободно заимствовать из духовного наследия всех этих народов, объявляя это общим наследием, восходившим к единой вере "славян и арийцев" (Хиневич 1999: 141). Кроме того, такие манипуляции с историей помогают ему наделять свое учение длинной генеалогией, что дает ему возможность представлять свою церковь "возрожденной", а не созданной заново (Хиневич 1999: 151–152).
Таким образом, если в нацистской Германии делались попытки очистить христианство от следов иудаизма и создать "арийское христианство", то у некоторых современных русских неоязыческих идеологов отмечается стремление "одомашнить" православие, оторвав его от его истинных ближневосточных корней. Одним из первых еще в советское время об этом задумался А. М. Иванов (Скуратов) (Иванов 2007: 143), а затем это озвучил И. Синявин (Синявин 2001: 92–93). Асов также настаивает на том, что в православии гораздо больше от "русского арианства и ведославия", чем от христианства "византийского и иудеогреческого толка". Он поясняет, что до прихода на Русь христианства "малоазийского и средиземноморского толка" там якобы господствовал иной "арийский или русколанский извод христианства", который Асов называет "арианством", или "православно-ведической христианской верой", якобы не имевшей никакой связи с иудаизмом. Однако эта традиция была погублена с приходом "христианства византийского толка" (Асов 2008: 6, 12).
В свою очередь писатель Ю. Петухов доказывал, что "подлинное православие" якобы сложилось на основе "арийского язычества" и никак не было связано с иудаизмом. Якобы "предки-арийцы" поклонялись единому богу Роду, и поэтому христианство – это "не чуждая вера, а родная, своя". Петухов даже утверждал, что "спаситель и его апостолы" происходили из "славяно-росской диаспоры", якобы когда-то населявшей древнюю Палестину. Поэтому он заявлял, что православное христианство пришло на Русь как "родная кровная вера" (Петухов 2001: 242–243; 2008: 292–293, 300–303; 2009б: 130).
Близок к этому и подход псковской поэтессы С. В. Молевой, которая отрицает наличие у древних славян языческого политеизма и пишет об исконной вере в Единого Правого Бога, о "древлеправославии", или "правоверии", откуда якобы эволюционным путем и выросло христианство. Она договаривается до того, что, называя русских прямыми потомками древних "арийцев", причисляет к тем (вслед за нацистами!) и Иоанна Предтечу, и самого Иисуса Христа. Славяне же объявляются народом исконных богостроителей. Что же касается язычества, то его в годы неурядиц славянам якобы пытались навязать чужаки (то ли хазары, то ли татары), но, к чести славян, оно здесь никогда не приживалось (Молева 2000: 52, 56, 66–68, 73, 78–79, 96, 102, 108–111).
Начиная с конца 1990-х гг., рост патриотизма заставил прежних язычников переосмыслить название своей религии, и многие из них взяли себе новые имена, подчеркивавшие связь с почвой и этническим происхождением. В марте 2002 г. Битцевское обращение провозгласило, что язычники являются одновременно "родянами", или "родноверами". Для его составителей это было тождественно принадлежности к "индоевропейской", "ведической" традиции: "мы – язычники, мы – родяне, мы – родноверы" (Битцевское обращение 2002). Именно таким образом прежняя Обнинская ведическая община "Триглав" превратилась в "родноверческую общину", московская Арийская языческая община "Сатья-Веда" стала Русско-славянской родноверческой общиной "Родолюбие", а учебно-творческий центр Славяно-арийской традиции "Волховарн" (Одесса) изменил название на Учебно-творческий центр славянской традиции "Волховарн". Выше мы видели, что тогда московская и калужская общины тоже приняли титул "славянских". Тогда даже омский "Орден-миссия Джива-храм Инглии" переименовался в "Древнерусскую инглиистическую церковь православных староверов-инглингов". Похоже, название для язычников не является чем-то священным. Как пишет волхв Обнинской родноверческой общины "Триглав" Богумил, "название – это лишь ярлык" (Богумил 2005). Примечательно, что и "Союз венедов" сделал попытку переименоваться в "Союз рассенов", но новое название как будто не прижилось.
А вот как в 2004 г. определили свою идентичность "родноверы", группирующиеся вокруг Калужской языческой общины. "Родовое славянское вече решило считать славянскими родноверческими общинами те, которые:
• генетически принадлежат к славянскому роду (суперэтносу);
• чтят традиционный славянский обычай;
• считают Родовое мировоззрение основным;
• славят исконных славянских богов (славянский политеизм)".
В среде неоязычников отмечается рост симпатий к старообрядцам, и в ряде случаев они даже отождествляют свою веру со старообрядчеством. Вообще симпатия к старобрядчеству стала модной в среде национал-патриотов. Эту моду ввел бывший национал-большевистский идеолог, а ныне лидер неоевразийского движения, эзотерик А. Г. Дугин, постоянный автор патриотической газеты "Завтра". Устами другого своего автора, соратника Дугина, эта газета объявила старообрядчество подлинно русской верой, "древлеправославием", и почему-то возвела именно к нему истоки русского имперского самосознания, как будто не империя преследовала староверов, а староверы помогали ей завоевывать Сибирь и Дальний Восток и оказывать сопротивление натиску с Запада. Этот автор дает объяснение той странной тяги, которую испытывают национал-патриоты к старообрядчеству. Утверждая, что в последние столетия в РПЦ отмечалось засилье иностранцев и инородцев, он связывает "воцерковление" с верой в "древность как один из главных критериев истинности" (Голышев 2001). Естественно, такой подход находит позитивный отклик у русских неоязычников.
Однако следует иметь в виду, что в этой среде старообрядчество понимают весьма своеобразно, в частности, как приверженность неким исконным русским верованиям. Например, по мнению А. А. Добровольского (Доброслава), "старообрядчество, внешне проявившееся как движение против церковных нововведений, было, по сути, бессознательной попыткой сохранения тех пережитков дохристианских воззрений и обрядов, что таились в народе под личиной казенного православия" (Доброслав 1996: 4). Неоязычник Велеслав прославляет духовного лидера старообрядцев, протопопа Аввакума, восставшего против Антихриста (Черкасов 1998: 45). Дугин ассоциирует себя с православной старообрядческой единоверческой церковью, находящейся в юрисдикции Московского патриархата. А бывший вождь радикального "Русского национального единства" А. Баркашов с осени 2005 г. является прихожанином староверческой "Истинно-православной (катакомбной) церкви".
В. М. Кандыба отождествляет некую выдуманную им первобытную "Русскую Религию" с истинным христианством, которое будто бы, несмотря на гонения, было сохранено староверами и донесено до нашего времени Е. П. Блаватской, К. Циолковским и Рерихами (В. М. Кандыба 1998: 170, 232–233). А вот, какой позиции придерживался, например, Е. М. Луговой (1950–2008), бывший фотограф, а затем главный редактор "культурно-просветительной газеты" "Советы Бабы Яги", пропагандировавшей магию, неоязыческие идеи и народную медицину. Он считал себя старообрядцем, но при этом объявлял о своей полной толерантности в отношении "христианства, язычества и других конфессий". "Я за синтез всех конфессий", – заявлял он (Луговой 1996: 4). В то же время при всей заявленной толерантности назывались и враги староверов – чужеземцы (будь то "иезуиты", "магометане" и пр.), которые силой или обманом устанавливали на Руси свои порядки. И Луговой утверждал: "История староверов неразрывно связана с борьбой народа с ненавистным крепостничеством за свободу". Декабристы (многие из которых были западниками и состояли в масонских обществах! В. Ш.) приравнивались к славянофилам и объявлялись старообрядцами, "выступавшими за возврат к свои корням и против мировой революции" (Мы 1996: 1).
Возможно, ближе по духу к староверам стоит архангельская община "триверов", пытающихся создать синтез из традиционного для местных поморов старообрядчества и восстанавливаемых ими дохристианских славянских верований (Асеев 1999: 34). Иными словами, среди неоязычников нет единства по вопросу о своей идентичности, что в целом характерно для широкого международного движения "Нью Эйдж", частью которого, по мнению ряда исследователей, и является неоязычество (Баркер 1997: 167–168).