– Тётенька, посторонись! – раздалось сзади. Двое мальчишек, сгибаясь под тяжестью полных вёдер, обогнали её, оставляя мокрые следы, скрылись за дверью двухэтажного деревянного дома. Настя вошла следом и очутилась в прохладном полумраке коридора. Стены до середины выкрашены синей краской, под ногами чистые крашеные полы, на белёном потолке лампочки в плафонах. Справа лестница на второй этаж. По обе стороны коридора двери. Из открытой двери в дальнем конце коридора доносились звон ложек, стук ножа и запахи, от которых у голодной Насти свело желудок.
– Вот молодцы, – послышался женский голос, – еще по ведру и хватит, можете идти играть.
Из двери, гремя пустыми вёдрами, выбежали уже знакомые мальчишки.
– Скажите, где найти директора? – спросила у них Настя.
– Сергея Степаныча? А вон его кабинет, – махнул рукой один из мальчишек.
Сергей Степанович оказался худощавым мужчиной с открытым взглядом серых глаз. На вид ему можно было бы дать лет сорок, если бы не совершенно седая голова.
– Вы по какому вопросу? – он оторвался от бумаг и вопросительно взглянул на Настю.
– Спасите моих детей от голодной смерти, возьмите их в детский дом!
– Места в детском доме распределяет отдел народного образования, обратитесь в сельсовет.
Настя медленно опустилась на колени.
Через полчаса, выслушав сбивчивый рассказ Насти о её бедственном положении, Сергей Степанович расхаживал по кабинету, задумчиво потирая лоб.
– Одну из девочек я могу взять, с РОНО вопрос улажу, а больше мест нет. Мальчик еще слишком мал для нашего детского дома. Пока приводите одну, а там видно будет. Летом старшие выпустятся, сможем взять и вторую.
Настя медлить не стала, не прошло и часа, как в кабинете директора выстроились все её ребятишки. Во дворе трижды ударили по железке. Сергей Степанович глянул в голодные глаза детей.
– Ну вот что, гостей полагается сначала накормить, а потом разговоры разговаривать. Шагом марш в столовую.
В большой столовой дети, галдя и толкаясь, выстроились в очередь к раздаточному окошку, затем с полными мисками рассаживались на лавках по обе стороны длинных столов, накрытых цветастыми клеенками.
– Петровна, плесни-ка щей вот этим галчатам, да и мне заодно, – директор подтолкнул к раздаточному окошку Нину, Лизу и Веночку. Свою миску поставил перед Настей: "Ешь, я уже наелся, когда пробу снимал".
После обеда, показавшегося детям необыкновенно вкусным, провёл гостей наверх, в спальни. Дети, робея, прошлись между рядами аккуратно заправленных кроватей с одинаковыми одеялами и белыми треугольниками настоящих подушек.
– Ну как, понравилось вам у нас? Кто из девочек хочет остаться?
Лиза смело шагнула вперёд.
– Ты? – улыбнулся Сергей Степанович. – А что ты умеешь делать?
– Я всё могу, и петь и плясать.
– Ну, давай, покажи свои таланты.
Лизу упрашивать не пришлось, запела во весь голос "Яблочко", лихо отбивая чечётку, затем, томно поводя плечами, исполнила "Очи чёрные, очи страстные".
– Хватит, хватит! – Сергей Степанович, смеясь и утирая слёзы одновременно, едва унял разошедшуюся девчушку. – Решено, оставайся, такие бойкие нам нужны.
Директор проводил Настю с Ниной и Веной во двор, уговорившись, что они зайдут к нему через пару месяцев. Уже прощались, когда их нагнала запыхавшаяся Петровна:
– Сергей Степаныч, Сергей Степаныч, беда, прачка кипятком руку обварила! В медпункт увели. Медсестра сказала, долго заживать будет. А завтра банный день. Кто ж бельё стирать будет?
– Я могу, – подала голос Настя.
– А управишься? У нас работы много, – Сергей Степанович с сомнением оглядел исхудавшую – в чём душа держится – женщину.
– Я работы не боюсь, с малолетства приучена.
– Ну что ж… приходи с утречка, посмотрим, какая ты в работе. А там решим, сгодишься ли.
С того дня каждое утро Настя бежала в детский дом, радуясь, что не надо больше бродить по селу, заглядывать в чужие дворы, выпрашивая хоть какую-то работу. Она быстро подружилась с Петровной и другими обитателями детского дома. Ей нравились детские голоса, беготня и возня во дворе. А больше всего радовало, что директор разрешил приводить с собой детей и кормить их обедом в счёт её заработка. Теперь все её детки, сытые и весёлые, играли с другими детьми у неё на глазах, и душа Насти обретала долгожданное успокоение.
Месяц пролетел быстро, обожженная рука прачки зажила, она вновь вышла на работу. Настя со страхом ждала, что с ней будет дальше, не придётся ли ей вновь скитаться по чужим дворам. Робко переступила она порог кабинета директора, когда он пригласил её для разговора.
– Ну, как тебе, Настя, у нас?
– Да чего ж еще желать? Я при деле, дети сыты, на глазах.
– А пойдёшь к нам на постоянную работу, прачкой? Вижу, работать ты умеешь, и человек хороший. С Ниной вопрос решенный, с завтрашнего дня зачисляем её в один отряд с Лизой, а для тебя с Вениамином найдётся комнатка, чтобы заразу какую-нибудь не принесла нам ненароком из вашего жуткого барака. Комнатка, правда, тесная – чуланчик под лестницей. Кровать там поставим, одеяла, подушки дадим, чистоту сама наведёшь. Хоть условия и не ахти, но всё ж лучше и безопаснее, чем в "коммуне". Питаться будешь со всеми сотрудниками, зарплату получать, как все.
Не передать, с каким облегчением, собрав свои скудные пожитки, закрыла Настя за собой дверь ненавистного барака. Она не знала, что ждёт её впереди, но верила, что жизнь будет лучше, чем в коммуне. С любовью обустраивала она своё новое пристанище и впервые за долгие месяцы заснула спокойным сном, и не тревожили её сон пьяные выкрики, скандалы обитателей барака. У неё вновь появилась уверенность в завтрашнем дне и способность радоваться жизни.
Глава 18. Птица Феникс
Никто не радуется погожим летним дням так, как северяне. А лето в тот год на Вятчине выдалось на редкость тёплым. Сергей Степанович шел на работу, с удовольствием подставляя лицо солнечным лучам, свежему утреннему ветерку. Толкнув калитку, вошёл во двор детского дома, приостановился, заметив гибкую женскую фигурку, склонившуюся над корзиной с бельем. Женщина вскинула руки, расправляя простынку, вытянулась в струнку. Услышав шаги, оглянулась. Разрумянившееся от работы лицо озарила приветливая улыбка, короткие пряди русых волос выбивались из-под узорчатого гребня. Сергей Степанович удивлённо развёл руки, оглядывая лёгкую поплиновую блузку с кружевным воротничком, новую ладную юбку, модные туфельки на каблучке с ремешками вокруг стройных лодыжек.
– Настя, ты ли это?! Да тебя не узнать!
– Я, Сергей Степанович. С добрым утречком. Вот, сшила себе обновы… чтобы не хуже других ходить.
– Ты прямо как птица Феникс возродилась из пепла.
Кто такая эта "птица Феникс" Настя не знала, но эти слова, а особенно интонация, с которыми они были сказаны, живо напомнили ей мужнино "птаха моя", сердечко замерло, потом забилось, заливая щеки алой краской. Как весенний росток, тянущийся к солнышку сквозь утоптанную, промёрзшую землю, в ней вновь просыпалась Женщина.
Сергей Степанович в задумчивости вошел в свой кабинет. Он вспомнил, какой была Настя, впервые переступив порог детского дома. Прошло всего-то неполных четыре месяца, а перед ним предстала совсем другая Настя. Занятый делами, он просмотрел, когда, как произошло это преображение. Надо же, всего-то более-менее сносные условия жизни, нормальное питание, душевное равновесие – и вот уже её всепобеждающая женственность будит в нем не жалость, а совсем другие чувства…
Во дворе детского дома росла старая яблоня. Ствол её почернел, покрылся лишайниками, на сухих ветвях почти не осталось листвы. И давно бы её спилили на дрова, если бы не целая рощица молодых стволов, выросших прямо из корней старой яблони и окруживших её частоколом со всех сторон. Их раскидистые ветви были покрыты густой листвой сквозь которую желтели глянцевыми мячиками спеющие яблочки. В кружевной тени этой яблони устраивалась Настя под вечер со стопкой детских вещей и жестяной банкой с нитками, иголками, лоскутами. Она любила эти спокойные часы. Пока ловкие пальцы пришивали заплатки, штопали детские чулочки, мысли её где только не витали! С этого места она видела почти весь двор, наблюдала за играющими детьми, строгим окриком пресекая затевавшиеся драки и шалости, переговаривалась с коловшим дрова Митричем, служившим сразу дворником, сторожем и истопником, болтала через распахнутое окно кухни с Петровной. Иногда замечала наблюдающего за ней сквозь окно своего кабинета Сергея Степановича, и смущенно отводила взгляд. Сюда к ней часто прибегали то Ниночка, то Лизонька, то Веночка, лакомились вялеными ломтиками яблок, которые Настя сушила в своей каморке под лестницей, делились своими детскими секретиками. Вечерами к Насте подсаживались старшие девочки, она учила их, как из обыкновенных толстых катушечных ниток связать себе нарядный воротничок, как пришить оборочку или кармашек к скучной казённой юбке.
Спокойные, неспешные дни шли и шли. Вот уже пожелтела крона яблони, пожухла трава под ней, покрылась опавшими листьями. По утрам изморозь прихватывала этот ковёр, а потом и первый снежок выбелил всё вокруг. Настя перенесла свои вечерние посиделки в тёплую столовую, освещенную молочным светом плафонов. Она не боялась надвигающихся холодов: детям выдали тёплые пальто, ботинки, шапки-ушанки. Себе смогла, наконец, купить тёплые вещи. Пальто, правда, пришлось взять унылое, серое, зато платок купила яркий, узорчатый, и ботиночки с меховой опушкой, на каблучке. Холода не заставили себя ждать, на Покров выпал настоящий снег, а на Настин тридцать третий день рождения и вовсе завернули морозы.