– Идите, гражданочка. Вам же сказано: ищем. Ежели когда найдём вора, вас известим. А теперича идите… не толпитесь тут… мешаете работать, – сказал он, доставая из портфеля завёрнутый в промасляную бумагу бутерброд.
Настя с детьми вышла на пыльную улицу. Базарный день закончился, народ разошёлся, только ветер гонял по опустевшей площади обрывки бумаги. Тимофея с подводой не было. Настя решила, что он отлучился ненадолго, мало ли, какая у человека надобность. Присела на брёвнышко у покосившегося забора, развязала узелок с провизией, накормила оголодавших деток, сама маленько поела, не забыв оставить картофелину и ломоть хлеба вознице, и стала ждать.
Время шло. Вечерело. А Тимофея всё не было. Начал накрапывать нудный осенний дождик, поднялся ветер. Настя, боясь сама отлучиться с условленного места, послала Ниночку на берег, вдруг Тимофей там их ждёт, но девочка вернулась ни с чем. Настя гнала от себя догадку, что возница бросил их здесь, в чужом посёлке, забрав в качестве платы за проезд все их вещи. Это было слишком жестоко, чтобы быть правдой!
– Нет-нет, этого не может быть, он вот-вот приедет, – говорила она сама себе. Стемнело. Загорался свет в окнах чужих домов. Загорелась лампочка под жестяным колпаком на милицейском крыльце. Дождь разошёлся не на шутку. Замёрзшие дети жались к матери и плакали. Не зная, что делать и куда идти Настя попыталась вернуться в милицию, но толстая тётка со шваброй выставила их обратно на улицу:
– Иди-иди отседа, здесь тебе не богадельня! Ишь натоптали! Тока помыла…
Настя снова очутилась под дождём и ветром, идти было некуда, нечем было укрыть промокших, озябших малышей. Слёзы вперемешку с каплями дождя стекали по их лицам. Измученная малышка уснула на руках матери, Настя прижимала её к себе, стараясь прикрыть собой от дождя и ветра, согреть своим телом. Она беззвучно шевелила губами, молясь Пресвятой Богородице, как в ту памятную ночь, когда убегала от волков. Старшая, Ниночка, со страхом вглядывалась в невидящие глаза матери, в её шевелящиеся губы.
Из дверей трактира за ними наблюдали двое: женщина неопределённого возраста и парень со щербатой улыбкой. Они о чём-то негромко переговаривались, поглядывая на Настю. Договорившись между собой, подошли.
– Эй, бабонька, чего под дождём мокнешь? Чья такая будешь? Это тебя нынче утром обокрали?
Настя нехотя отвечала на расспросы.
– Пойдём-ка, горемышная, с нами, не ночевать же вам под дождём на улице. Удобств не обещаем, но поедите, кипяточком отогреетесь, обсохните у печки. Тут недалеко совсем.
Настя с детишками побрела за нежданными спасителями. А что ей ещё оставалось делать? В переулке увидела вдруг в канаве знакомую тряпицу. Кинулась к ней, схватила в безумной надежде, но, конечно, никаких денег в ней не оказалось.
Идти действительно было недалеко, вскоре вышли на пустырь, посреди которого поодаль от дороги стоял барак. В темноте Настя не смогла его рассмотреть, запомнила только обитую рваной клеенкой дверь. В прорехи выглядывали клочья одеяла. Переступив порог, путники оказались в полутёмном помещении типа сеней. Справа высилась большая круглая печка-буржуйка, слева стояли длинный дощатый стол и две грубо сколоченные скамьи. Перед буржуйкой, вороша угли кочергой, сидел сутулый старик.
– Вот, Макарыч, принимай пополнение. Бабёнку с детьми намедни обокрали на базаре, да и бросили без вещей, без денег. Угловая комната освободилась, пущай поживут.
Старик окинул Настю цепким взглядом.
– Ну, пущай поживут, бабёнка молодая, крепкая, небось, отработает прожитьё…
Женщина, назвавшаяся Фросей, проводила Настю и детей по длинному проходу в дальний угол. С обеих сторон были каморки по типу загончиков, разделённые дощатыми перегородками, от прохода их отделяли где занавески, где одеяла. Отовсюду раздавались голоса, кто-то смеялся, кто-то пьяно ругался. В угловой каморке, куда Фрося привела их, большую часть пространства занимал широкий топчан с грудой тряпья. У дверей висел рукомойник, под ним табуретка с тазом. Вторая табуретка стояла около окна. На подоконнике высилась горка кое-какой посуды, видимо, он использовался в качестве стола.
– Не царские хоромы, но всё-ж не под открытым небом, тепло, и есть всё самое необходимое. Обживайтесь, щас поесть чего-нить принесу.
Спасительница исчезла и через несколько минут вернулась с миской горячей печеной картошки, щедро посыпанной зелёным луком и солью. Принесла она и полный чайник кипятка, и несколько поношенных, но чистых мужских рубах.
– Вот, переоденьтесь в сухое.
Сытые, согревшиеся дети мгновенно уснули, лишь только добравшись до топчана. А Настя, примостившись с краю, долго не могла заснуть, вновь и вновь прокручивая в голове события минувшего дня. Куда они попали? Что за люди вокруг? Что с ними будет? Как теперь добраться до родных Пустынников?
Глава 15. Коммуна
Под утро привиделось Насте, что идёт она по тропке через болото с полным лукошком клюквы. А вокруг нет никого, отстала от товарок. Вдруг чует, кочка под ногами проседает, перепрыгнула на соседнюю, да промахнулась. Чавкнуло болото, засасывая свою жертву. Настя хочет крикнуть, а голоса нет! Ухватилась за чахлую березку, а та гнется. Ищет, ищет опору – нет опоры. Вдруг видит, вроде идёт кто меж елочек да берёзок, пригляделась – Георгий глядит на неё сквозь ветви. Настя тянет к нему руку, молит о помощи, а он ни с места. Стоит, смотрит на неё, только слёзы по щекам катятся…
Сквозь сон почувствовала Настя, что кто-то трясет её за плечо. С трудом вынырнула из тяжкого забытья. Над ней склонилась Фрося.
– Вставай, собирайся, на работу пора.
– На какую работу? А дети?
– Будешь копаться, никакой работы не будет, а дети голодными останутся. Давай, давай, пошевеливайся, дорогой всё объясню.
– А дети с кем останутся?
– Так у тебя нянька эвон какая подросла, справится. Макарыч накормит и присмотрит, ежели что. Не у одной тебя тут дети.
Настя собралась в пять минут. Разбудила Нину, велела сонной дочке присматривать за младшими. В сенях на столе Настю ждала кружка кипятка и ломоть хлеба. Из загончиков зевая и почёсываясь выходили другие обитатели барака, переговариваясь, завтракали за длинным столом, кто чем. То и дело хлопала входная дверь, люди расходились по своим делам.
Над посёлком занимался серенький день, холодный ветер трепал бабам юбки, швырял под ноги охапки жухлых листьев. Фрося размашисто шагала по улицам посёлка, Настя едва поспевала за ней.
– Значит так, работать будешь поденщицей. Кому полы помыть, кому окна, кому бельишко постирать, мало ли дел в зажиточных домах. Поначалу я тебе буду помогать работу найти, потому как кто ж тебя с улицы в дом впустит? А уж потом, как тебя узнают, будешь сама о работе договариваться. И смотри, чтобы ничего к рукам не прилипало! Не то вылетишь из коммуны, не посмотрим, что с дитями. Я за тебя ручаюсь. Половину заработка будешь себе оставлять, половину Макарычу отдавать на прожитьё. У нас коммуна, друг другу помогаем, вот как тебе. Ежели кто заболеет, на работу выйти не сможет, накормим, с голоду не помрёт. Дрова на зиму опять же заготовить надо. Крышу подлатать, да мало ли расходов в хозяйстве, а хозяйство у нас общее. Поняла?
Настя кивнула.
– Ну и ладно. С нами не пропадёшь! Считай, повезло тебе, что место у нас нашлось. Сама-то откуда будешь?
Настя вкратце рассказала о своих злоключениях. За разговором дошли до большого дома за глухим забором. Хозяйка чем-то походила на Дусю, только постарше, да взгляд другой – цепкий, настороженный. Обстановка в доме тоже напомнила ей уютный Дусин дом – добротная мебель, фикус у окна, слоники на комоде, вышитые салфеточки везде. На видном месте граммофон.
Хозяйке требовалось перемыть и запечатать на зиму все окна.
– Хорошо сделаешь, так и заплачу хорошо, – сказала она.
Фрося, сторговавшись с дамочкой, убежала по своим делам, а Настя, вооружившись тряпками и старыми газетами, принялась за работу. Мыть окна она любила, ей нравилось, как начинают блестеть под её руками стёкла и в горнице становится словно светлее и просторнее. Это мирное занятие напомнило ей недавнее прошлое. Издалека донёсся шум проходящего поезда, на минуточку показалось, что всё, что случилось с ней – это просто ночной кошмар, что она моет окна в своём доме, а во дворе играют её дети и вот-вот вернётся с работы Геша, прибежит вечно спешащая Санька.
Заглянула хозяйка проведать, как работает поденщица, иллюзия развеялась.
С этого дня каждое утро Настя отправлялась на поиски заработка. Поначалу её водила по домам Фрося, знакомила с женщинами, торговалась об оплате. Но через неделю-другую Настя справлялась уже сама. Половину заработка исправно отдавала Макарычу, половина уходила на еду. Нина управлялась с младшими, дети слушались её. И Макарыч, действительно, приглядывал за остающейся в бараке ребятнёй: на кого прикрикнет, кого шлёпнет, чтобы не лезли, куда не надо, кому разбитую коленку промоет, чистой тряпицей завяжет, а то картошки на всех в золе испечет.
Настя надеялась, что сможет из заработанных денег скопить нужную сумму на дорогу домой, в Пустынники, но ничего не получалось. Надвигались холода, надо было всех одеть, обуть. Со вздохом вспоминала она ладные детские тулупчики, шубу, сшитую своими руками, лёгкие тёплые пимы, скатанные руками мужа для своих деток. Кого они будут греть этой зимой? Кто будет кутаться от мороза в её шубку? Жена и дети Тимофея? А есть ли они у него, изверга? Ничего-то она о нём не знала, ни адреса, ни фамилии.