Так как спорить по такому запутанному вопросу не было смысла, Мак-Грегор выслушал дальнейшие доводы Стайла, храня безучастное молчание. Расценив это каменное безмолвие как несносное упрямство, Хэмбер и Стайл наконец оставили Мак-Грегора, предварительно отпустив несколько колкостей по поводу его странного поведения в этом вопросе – поведения, которое явно не вязалось с позицией Эссекса, поведения, которое они считали противоречивым и путаным и которое поэтому могло послужить причиной любых превратных толкований с их стороны.
Мак-Грегор признал, что Хэмбер и Стайл, пожалуй, правы. Он еще следил из окна, как они выходили из ворот посольства, когда в комнате появилась Кэтрин. Она молча стояла возле него, пока он не увидел ее и не ответил на ее ироническое приветствие.
– Вы обличали их в искажении ваших мыслей? – с улыбкой спросила она.
Он кивнул.
– Ну, и что же они на это сказали?
– Что я сам виноват.
Она расхохоталась ему в лицо. – А разве это не так?
Мак-Грегору было не до смеха. – Нет. По-моему, нет.
– Может быть, это моя вина, ведь я вас не предостерегла, – сказала она.
Мак-Грегор был склонен согласиться с ней – и все-таки промолчал.
– А как прошла конференция? – спросила она спокойно и с очаровательной улыбкой.
– Хорошо.
– Задавали они вопросы вам, как эксперту?
– Да, несколько вопросов о реформах и о нефти.
– О каких реформах?
– В Иранском Азербайджане.
– А-а… И, вероятно, мы возражаем против них?
– Именно об этом меня и спрашивали.
– А что вы ответили?
– Ничего. Эссекс сказал, что мы возражаем против методов проведения этих реформ.
– Ведь там было восстание или революция?
– Да, но, вероятно, дело не обошлось без русских. Возможно, что и все реформы проводятся по их инициативе. Впрочем, я не знаю.
– Так вы не согласны с этими реформами?
– Этого я не сказал бы, – осторожно ответил он. – Просто у меня нет твердого мнения на этот счет.
– А что они хотели знать о нефти? – настойчиво допытывалась Кэтрин.
– Один из них заявил, что единственное, что нас интересует в Иране, – это наши нефтяные концессии.
– В этом, вероятно, есть доля истины, – сказала она. – А ваше мнение?
– Да, но это не должно быть единственной причиной нашего интереса к Ирану.
– Не должно быть, но разве это не так сейчас?
– Я и сам хотел бы знать, так это или не так.
– Да, у вас, действительно, недоумевающий вид, – сказала она. – Я и сама недоумеваю. Чего же, наконец, хочет Эссекс: только ли избавиться от русских, или укрепить наше влияние в Иране, или просто удержать наши теперешние позиции там?
– Всего понемногу, – сказал он.
– И в этом состоит теперь английская политика в Иране?
– Как будто бы так.
– И вам не нравится, что Эссекс будет проводить свою линию?
На это Мак-Грегор не ответил. Она нащупала подлинную причину его раздражения. Ему хотелось бы поговорить с кем-нибудь, просто чтобы выяснить все для самого себя, он знал, что это не единственный его мотив для разговора с Кэтрин Клайв. С ней он всегда был излишне болтлив, потому что она любой разговор делала разумным, непринужденным, слегка насмешливым – таким, как надо. Но он не доверял ей. Ему казалось, что, подружившись с Эссексом, она перешла другой лагерь. Он даже не отдавал себе в том, что это за лагерь. Он знал только, что это лагерь Эссекса – Эссекса лично, или Эссекса в связи с Ираном, или Эссекса как главы миссии. Он едва сдерживал свое раздражение и чувствовал какой-то подвох в иронических шутках Кэтрин.
– Вы искали Эссекса? – спросил он ее.
– Нет, – коротко ответила она, и эта недомолвка была похожа на вызов.
Мак-Грегор смотрел, как зажигались над Кремлем красные звезды – зрелище, которое он уже привык ожидать. Он подумал, что Кэтрин, вероятно, видела Эссекса. Она стояла, заложив руки за спину, явно никуда не торопилась, и его молчание ее не смущало.
– Вы уже покончили с работой? – спросил он.
– Нет еще, – сказала она со вздохом. – Мне кажется, я засиделась в Москве. Я провожу половину своего времени бесцельно, без всякого дела, блуждая из одной комнаты посольства в другую, и работаю не слишком много. Я не могу целыми днями сидеть за письменным столом: это мне начинает надоедать. – Она не проявляла огорчения по этому поводу и говорила так, как будто все это было для нее несущественно.
– А я думал, что на сегодня вы уже все кончили, – сказал он.
– Я было кончила, но Кларк-Керр прислал с Балкан Майкла Кэртиса, и все, что ему требуется, конечно, сверхспешно. Ему бы проще было отправиться в Лондон и получить все материалы там.
– А что ему требуется?
– Сведения о некоторых болгарах и путаннейшие доклады нашей разведки о Венгрии. Все это напрасная трата времени.
– Да? – сказал он вежливо, не желая углубляться в этот вопрос.
– Конечно, напрасная, – сказала Кэтрин. – Они, видите ли, занимаются расширением правительств балканских стран за счет включения некоторых политиканов, которые нам нравятся, но я не верю, чтобы русские или те, кто сейчас у власти в этих странах, вдруг согласились передать свою власть обратно негодяям, которые правили там раньше. Это было бы просто глупо.
– Вероятно, во всех странах происходит одно и то же, – сказал Мак-Грегор.
– Вы поработаете немножко в нашем посольстве и тогда убедитесь, что это именно так. Хотя в ряде случаев новые люди, повидимому, не лучше старых, – едко добавила она. – Так что выбирать, собственно, не из кого. Это в точности, как в вашем Иране. И на Балканах есть сторонники реформ, но кто они такие? Никогда не знаешь наверняка, откуда исходит реформа – от самого народа или от русских. Правда, я не вижу в этом большой разницы, если перемены действительно происходят. Разве вас, например, волнует то, что в вашем Азербайджане реформы, может быть, проводятся по инициативе русских?
Он и сам задавал себе этот вопрос и никогда не находил на него ответа. Наполовину этот ответ состоял в том, что ему не хотелось бы видеть посторонних в Иране; отчасти же он верил, что азербайджанцы и сами могли бы провести у себя реформы, но настоящего ответа так и не было.
– Было бы лучше всего, – сказал он, – если б Иран обходился совсем без иностранцев.
– Пока в Иране есть нефть, – сказала она, – до тех пор там всегда будут иностранные влияния, так что вам остается только выбирать лучшее.
Он подумал, что Кэтрин, может быть, права, но это ему не нравилось, и он промолчал.
– Я пришла спросить вас о профессоре Онегине, – сказала она.
– Вы разыскали его?
– Вы уверены, что он профессор? – спросила она.
– Да, вполне уверен.
– Я позвонила в Московский университет, и единственный профессор Онегин, которого там знают, – это патологоанатом из Киева. Он не имеет никакого отношения к геологии. А вы знаете, в каком университете работает ваш Онегин?
Мак-Грегор отрицательно мотнул головой.
– Жаль, – сказала она. – А так едва ли вы его найдете. Может быть, вам лучше написать ответ в форме статьи и послать ее в один из русских геологических журналов?
– Да, конечно, – сказал он,- но я еще не собрал достаточно новых данных, чтобы это получилось убедительно.
– Тогда что вам даст встреча с профессором?
– Не знаю, но для начала я мог бы поспорить с ним. Когда он писал свою статью, у него было только краткое резюме моей работы. Я послал ему полный оттиск, но он ничего на это не ответил. Если бы я мог встретиться с ним, я думаю, мне удалось бы убедить его, что он ошибается.
– А вы уверены, что не ошибаетесь сами? – Она опять дразнила его.
– Конечно, я мог ошибиться, – сказал он. – Но не думаю.
– Тогда я его вам найду, – сказала она уходя. – Хотя бы для того, чтобы убедиться, так ли уж вы умны, как я предполагаю. – И Кэтрин ушла, оставив его в недоумении, почему же она не расхохоталась ему в лицо.